Радуга над Теокалли (СИ) - Свидерская Маргарита Игоревна

Сколько он сможет сказать ей смелым и уверенным жестом! Одним только жестом… Но женщины любят ушами… И он будет шептать ей самые ласковые слова… И ни одно не будет достойно её красоты… Тогда он осторожно прикоснётся к непослушным завиткам на висках. О, эти её волосы, они способны свести с ума кого угодно, а уж он – раб навеки! Так хочется пропускать эти несравненные пряди, напоминающие чудесный нежный пух, сквозь пальцы… Пусть они обовьют его шеюкак вечные кандалы, но только бы ощущать их невесомую теплоту…

Потом бы он, крадучись, коснулся ее закрытых глаз, таких глубоких и осторожных… Её веки затрепещут при внезапном пробуждении от сладкого сна… Они встрепенутсяудивлённо, испуганно, затем томно и расслабленно, а потом… Радостно засверкают счастьем. Глаза любимой женщины. Сколько в них, в их бездонных омутах он нашёл и прочитал любви, обещаний, чарующей неги… Эти глаза… Они бы взглянут в самую глубину его исстрадавшейся души и встретят там безграничную любовь. Они найдут там тот пьедестал, на который он возвёл свою богиню, и убедятся, что это не на миг, не на год, а навсегда, на всю жизнь.

Спроси они его, что бы он отдал за одно мгновение такого блаженства, и он, не стыдясь, не смущаясь, не запнувшись, сказал бы уверенно – всё.

Всё, что имеет.

Всё, чем обладает.

Он готов отдать этой единственной женщине, ставшей смыслом его жизни, – воздух, которым дышит, воду, что пьёт, сон, которым грезит наяву, любовь и жизнь.

Очарование ночи, когда не нужно слов, когда действуют руки и губы… Он бы покрыл каждую клеточку её тела губами, а они, эти поцелуи, жгли бы потом её в течение дня, напоминая о безумствах проведённой ночи.

О, волшебница-ночь! О, сладкие грёзы! Как тяжело думать о неразделённой любви, когда протяни руки, войди в комнату, отдерни одеяло и возьми это несопротивляющееся, покорное тело рабыни! Нет, не рабыни… Радуги… Божественной женщины… Он сам отпустил ее на свободу, отдал под защиту закона. И подарит ли смирение и послушание то необъяснимое, несравненное, неповторимое забвение в жарких объятиях, которые будут гореть только с одной стороны?..

Сможет ли он посмотреть в эти бездонные глаза, полные презрения и укора, рано утром? Нет, он будет вынужденкак паршивый пёс, поджав хвост, бежать и никогда не сметь даже надеяться на радостный блеск в её глазах… И дело не в умении, в опыте – этого у него хватает, он знает, как доставить женщине удовольствие, заставить её долгое время мечтать только о нем. Но можно ли там, где должна править любовь, применять силу?

Что же ему делать?! Как унять этот бешеный стук сердца и зов плоти? Сколько же можно, уподобляясь дикому псу, глядеть на волшебную луну и, как полоумному, вести с ней беседу! Есть ли предел этим мукам?! А, может быть, это всё пустое, нет никакой любви? Просто упрямая женщина играет им…

А онкак юнец купился на её недоступность? Но ведь она его жена, она согласилась ей быть, пусть и по принуждению! А сколько он потерял после этого шага… Но разве можно ставить на одну чашу весов жизнь, любовь и счастье с этой женщинойи какие-то признания его успеха, продвижение вверх… Что ему звания, что ему власть, если душу сжигает огонь, нет, не страсти!.. Это любовь…

Просто молодость и энергия брали своё. Амантлан любил жизнь и все земные радости, которые она дарила. Его бурный темперамент не мог мириться с безысходностью происходящего, терпение рвалось изнутри и грозило порвать крепкие путы разума и воли. Он был вынужден сражаться ежеминутно с самим собой, с чувствами и, как он уже понимал, с безумной и безответной любовью.

Тупик, в который он сам себя загнал, объявив Иш-Чель женой, не имел выхода. Он не знал, как найти даже узкую и невидимую, едва ощутимую тропинку к её сердцу, не ждал и благодарности. Нет, насилие было ему противно, он хотел лишь её взаимности, но холодность и безразличие Иш-Чель сводили с ума, и он внезапно понял, что сердце его живое, что способен не только радоваться или злиться, но и страдать, мучиться. Биться головой об стену и терпеливо ждать, надеясь на волю всевидящих и недремлющих богов. Может быть, они смилостивятся над ним?.. А пока он должен бежать от неё подальше. Завтра же уйдёт из города и поторопит воинов со сборами. Пусть ему не хочется выступать против этих диких отоми, идти в горный неприветливый край, но это лучше, чем выть на луну!

Как же прожить ещё два дня?!

СПАСЕНИЕ КУЛЬКАНА

Амантлан не напрасно переживал о предстоящих днях до начала похода. Его, промучившегося ночью от бессонницы, с трудом терпящего головную боль от выпитого вечером октли, разбудил тихий плач той, о которой так долго и страстно мечтал на рассвете.

Трудно представить изумление мужчины, обнаружившего у постели предмет своего вожделения в тот момент, когда он меньше всего о нем думает и желает видеть. Выпитое октли не делало Амантлана привлекательным, единственным желанием его было засунуть голову под одеяло и вообще никого и ничего не слышать! А тут… Иш-Чель и вся в слезах… что может быть ужасней в утренний час для больного человека? Но отмахнуться от неё Амантлан не мог. Где-то в подсознании встрепенулась испуганная мысль – с любимой женщиной приключилась беда. Ведь иначе она ни за что не пришла бы в его комнату сама и не посмела разбудить. С трудом мужчина разомкнул тяжёлые веки и обрадовался – свет с улицы не столь ярок. Глазам больно, но не настолько, чтобы нельзя их держать открытыми и сфокусировать на женщине, примостившейся скромно в изножье постели.

Увидев, что Амантлан подал признаки жизни, но, не надеясь на удачу, а также страшась гнева, Иш-Чель робко посмотрела на него.

– Что случилось? – спросил осипшим голосом Амантлан, мечтая, чтобы причиной прерванного сна был чисто женский пустяк.

Но мечтам в этот день не суждено было сбыться. Всхлипнув последний раз, Иш-Чель взяла себя в руки и дрожащим голосом стала рассказывать:

– Когда закончился праздник, я отправилась домой. Мне пришлось идти мимо рынка. Там стояли пленные воины-майя… И я… я…

– Ну? – Амантлан был вынужден признаться, что Иш-Чель довольно коротко излагает свою проблему. А это значит, что он скоро сможет опять лечь отдыхать, и тут заминка стала раздражать.

Сердитое лицо Амантлана подтолкнуло Иш-Чель собраться с силами и не прерывать рассказа, не выводить из себя хозяина, который, судя по тону, совершенно не рад её присутствию:

– Там стояли воины-майя, их отправляли на теокалли… А среди них мой брат Кулькан…

Иш-Чель замолчала. Господин, который в настоящий момент, боролся с головной болью, несколько рассеянно ответил ей непонимающим взглядом из-под опухших век. С трудом разжав пересохшие губы, он задал совершенно нелепый, по её мнению, вопрос:

– А ты уверена в том, что это твой брат, женщина?

– Конечно! Я разговаривала с ним! Их схватили на границе!

– Позвольте узнать, что делал на нашей границе потомок Кокомо? Ведь земли твоего отца находятся довольно далеко? Почему ты молчишь, женщина, и что ты от меня хочешь?

– Он мой брат и его принесут в жертву…

– Разумеется. Кроме того, он взрослый мужчина, военная добыча, захватили их на наших землях, как я понял из столь краткого рассказа? – полу утверждая Амантлан присел и насмешливо, пересиливая головную боль, продолжил: – Его постигнет участь нарушителя границы Анауака. Думаю, он знал, на что идёт.

– Но это мой брат, господин, мой родной брат, и ради его жизни я готова на всё… – последние слова Иш-Чель почти прошептала, испугавшись сказанного.

Амантлан, напротив, мгновенно прогнал хмель и вперил взгляд в покорно склонившуюся к своим коленям женщину. Он протянул руку и мягко поднялеё голову.

Иш-Чель закрыла глаза – она боялась, но сама не знала, чего: за себя, за слова или за жизнь брата. Неожиданная встреча испугала её, а переживания вынуждали действовать. И вот теперь, с одной стороны, ей было стыдно так откровенно себя предлагать, с другой – Кулькан её брат.