Александровский cад - Алексей Пиманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кому?! – Герман Степанович подался вперед, но, увидев, как Казарин-старший сжал в руке нож, снова обмяк – Да вы ничего не поняли. Если бы эти слизняки после вскрытия сейфа все сдали государству – все без утайки – ничего бы этого не было! Считайте, что моей рукой водило правосудие.
Владимир Константинович схватил Варфоломеева за отворот тужурки.
– Ты хочешь сказать, что все это делал во имя справедливости?
– «Справедливость», – презрительно передразнил его Герман Степанович. – Что ты о ней знаешь? Много мне дала твоя справедливость? Такие, как они, отняли у меня все: родителей, жену, детей, семейные реликвии, Родину…
Лицо Владимира Константиновича передернулось. Он отпустил ворот тужурки Варфоломеева и брезгливо вытер руку.
– Да и какая, это, к черту, Родина? – не унимался Герман Степанович. – Ни ты, ни я, ни он ей больше не нужны. Плевать она хотела на нас. Завтра-послезавтра немцы тебе покажут, что такое Родина.
При этих словах Казарин-старший судорожно сжал левой рукой лезвие ножа.
– Не смей произносить это слово своим поганым языком! Не смей, слышишь?!
На руке выступила кровь, но он этого не заметил.
– Ты хочешь, чтобы я ответил тебе, что такое Родина? Так я тебе отвечу…
Варфоломеев презрительно сплюнул.
– Не надо учить меня Родину любить, Володя. У меня она осталась там, а ты вот вписался… – Герман замолчал и вдруг добавил: – Значит, все-таки стенка?
После чего неожиданно повернулся и подмигнул своему бывшему любимцу.
– Ну что, Алешка, папа твой сделал свой выбор…
Владимир Константинович молчал и не сводил внимательных глаз с Варфоломеева, контролируя каждое движение старого сослуживца. Он понимал, с кем имеет дело. И тут Алексей протянул старику алмаз:
– Забирайте! Забирайте и уходите.
Не поверивший своему счастью Варфоломеев-фон Шпеер нерешительно протянул руку и схватил камень. Владимир Константинович побледнел и, посмотрев на сына, тихо спросил:
– Ты… подумал?
Лешка утвердительно кивнул.
– А что ты завтра им скажешь? Алексей пожал плечами:
– Что-нибудь придумаем, – и, улыбнувшись, добавил: – Обязательно придумаем, товарищ штабс-капитан.
Варфоломеев смотрел то на алмаз, то на людей, с которыми пять минут назад вступил в смертельную схватку.
– Правильно… все правильно… очень правильно…
С этими словами Герман Степанович поднялся и начал пятиться к двери. Холодная испарина выступила у него на лбу. Удивительно, но он вдруг опять превратился в старика. Он тихо вышел из комнаты и осторожно прикрыл за собой дверь.
После ухода Варфоломеева наступила гнетущая тишина.
– Интересно… – нарушил ее Лешка.
– Ты про что?
– Про все! Про тебя, про меня.
Владимир Константинович смотрел на сына, не мигая.
– Ну, договаривай. Лешка хитро улыбнулся.
– Что ж, про отца мне посторонние люди кое-что рассказали. Хотелось бы и про мать послушать.
Владимир Константинович явно ждал этого вопроса. Он тяжело вздохнул.
– Ладно, пошли домой, что-нибудь выпьем. Разговор нам предстоит долгий…
Глава 13
Ноябрь 1920 года
Зарево пожаров и орудийная канонада доносились до самых берегов Черного моря. Оборона Севастополя подходила к своему печальному концу. Белая армия еще пыталась сдержать натиск врага, но финал был неизбежен. Красные наступали по всем фронтам, и было понятно, что уже вечером они войдут в город. Паника началась рано утром и к полудню достигла своего апогея. Всеми правдами и неправдами обезумевшие люди пытались попасть на один из последних пароходов, стоявших на рейде недалеко от берега.
Перед несколькими лодками, качающимися у причала, происходила невероятная сутолока с тюками и чемоданами. Только одна из женщин стояла, не двигаясь, на носу шаланды и всматривалась в даль. Внимательный глаз сразу мог заметить, что она сильно больна. Одной рукой она держалась за мачту, а другой – прикрывала воспаленные глаза. Она не повернула голову даже тогда, когда усатый есаул перепрыгнул через борт и закричал:
– Нельзя больше ждать, Анна Сергеевна! Корабль уйдет!
Женщина обернулась.
– Еще минуту, пожалуйста… Есаул уперся веслом в берег.
– Нельзя, Анна Сергеевна, нельзя!
Он отложил весло и взял женщину под руку.
– Да вы не волнуйтесь, Владимир Андреевич нагонит. Ей-богу, нагонит! В крайнем случае есть еще один, последний пароход…
Лодка отчалила, и есаул силой усадил Анну на скамейку…
В Севастополе Татищевы застряли на несколько недель. Красные все плотнее перекрывали пути к отходам, а они никак не могли двинуться дальше-, маленький Алешка и Анна заболели почти одновременно. Владимиру стоило огромных трудов уговорить командующего оставить его в городе с женой и сыном. Тот долго не соглашался, не желая расставаться со своим любимцем, но в конце концов уступил, разрешив взять в подмогу двоих – адъютанта Петю Хромова и есаула Прокопенко. Лешку им удалось пристроить в госпиталь, а Анну решили выхаживать на дому.
Паника в городе началась неожиданно. Прорыв красных был стремительным и все сметающим на своем пути. Татищев еле успел посадить Анну в лодку, оставил с ней Прокопенко, а сам с Петром бросился в госпиталь за сыном. Только далеко им продвинуться не удалось. В нескольких сотнях метров от причала уже шел бой. В город пройти оказалось невозможно. Они вьнг/ждены были залечь и вступить в перестрелку, прикрывая отход женщин. Несколько раз Татищев оборачивался на воду и видел, что Прокопенко все-таки сумел уговорить Анну – лодка наконец отчалила и медленно поплыла к пароходу. Когда недалеко ухнул первый снаряд, он инстинктивно вновь посмотрел на корабль. Лучше бы Владимир этого не делал. Еще один снаряд попал в лодку у него на глазах… А в следующее мгновение накрыло их окоп…
Когда он очнулся, было уже темно. Его, видимо, приняли за мертвого, поэтому добивать не стали. Рядом лежал Петя Хромов с остановившимся взглядом мальчишеских глаз. До окраины города Владимир Татищев дополз – идти не мог. В крайнюю хату постучал наудачу, а когда дверь наконец скрипнула, потерял сознание…
Очнулся он от страшной боли, которая пронзила голову. Владимир открыл глаза и увидел склонившуюся над ним женщину.
– Анна… – хрипло простонал он.
– Тихо, хлопец, тихо, – прошептала женщина. Узкими полосками белой материи она бинтовала ему голову. Владимир попытался приподняться на локтях, но женщина мягко взяла его за плечи и приложила палец к губам:
– Молчи, хлопец. Красные в городе…
Она подошла к печи и что-то бросила в огонь. Вспыхнули языки пламени, и Татищев увидел, как загорелась его белогвардейская форма.
