42-я параллель - Джон Пассос

Потом она отправилась в «Муди-хаус», сложила вещи и переехала в «Элинор-клуб», где сняла комнату с пансионом за семь с половиной долларов в неделю. Но комната была немногим лучше, и на всем был тот же серый налет благотворительного учреждения, и через неделю она перебралась в небольшой отель на Hope-Сайд, где комната с полным пансионом стоила пятнадцать долларов в неделю. Выяснилось, что служба давала ей лишь двадцать долларов, а за вычетом страховых взносов и всего восемнадцать пятьдесят, так что оставалось на расходы только три пятьдесят, и ей пришлось снова наведаться к отцу. На него так подействовали ее успехи по службе и виды на новую прибавку, что он обещал давать ей пять долларов в неделю, хотя сам зарабатывал только двадцать и намеревался вторично жениться на некой миссис О'Тули, вдове, на руках у которой было пятеро детей и которая содержала меблированные комнаты на Эльдстон-уэй.

Элинор отказалась навестить свою будущую мачеху и взяла с отца слово, что он еженедельно будет переводить ей деньги чеком – ведь не мог же он рассчитывать, что она станет ездить за ними в такую даль. Уходя, она поцеловала его в лоб и этим совсем его растрогала. А она все время думала, что теперь это уж наверняка в последний раз.

Вернувшись в отель «Айвенго», она поднялась к себе в комнату, улеглась на удобную никелированную кровать и стала разглядывать свою маленькую комнатку с белой деревянной обшивкой и бледно-желтыми обоями в блестящую полоску более темного цвета, с кружевными занавесками на окне и тяжелой портьерой. На потолке была трещина в штукатурке, и ковер потерся, но отель был, по-видимому, очень изысканный, и жили в нем все больше пожилые супружеские пары – мелкие рантье, – и прислуга была пожилая и вежливая, и она в первый раз в жизни почувствовала себя дома.

Когда весной Эвелин Хэтчинс вернулась из Европы в большой шляпе с пером и с полным коробом рассказов о Salon des Tuileries и Rue de la Paix, музеях, выставках и Опере, она нашла, что Элинор стала совсем другая. Элинор казалась старше своих лет, одевалась просто и элегантно и говорила колюче и с горечью. Она бросила занятия на курсах и хождение в Институт изящных искусств и много времени проводила с соседкой по отелю «Айвенго», некой мисс Элизой Паркинс – особой, как говорили, очень богатой и очень скупой.

В первое же воскресенье по возвращении Эвелин Элинор позвала ее к себе пить чай, и они сидели в душной гостиной и изысканным полушепотом разговаривали со старой леди. Эвелин расспрашивала об Эрике и Морисе, и Элинор сказала, что, вероятно, у них все благополучно, но что они почти не виделись с тех пор, как Эрик потерял работу у «Маршалл Филд». Вообще, говорила она, Эрик не оправдал ее надежд. Они с Морисом сильно пили, показывались в сомнительном обществе, и Элинор редко встречалась с ними. Каждый день она обедает с мисс Паркинс, и та очень о ней заботится, покупает ей платья, берет с собой кататься в парк, а изредка и в театр, когда ставят что-нибудь действительно достойное внимания – скажем, выступает Минни Маддерн Фиск или Рай Бэйтс Поуст в какой-нибудь интересной Пьесе. Мисс Паркинс, дочь богатого содержателя бара, в Юности была жестоко обманута одним молодым адвокатом, которому она поручила помещение части своего капитала и в которого вскоре влюбилась. Он сбежал с другой девушкой и изрядной суммой наличными. Определить в точности, сколько он ей оставил, Элинор так и не удалось, но по тому, как мисс Паркинс всегда брала самые лучшие места в театре, и обедала в самых дорогих ресторанах и отелях, и экипаж брала не меньше чем на полдня, куда бы она ни ездила, Элинор заключила, что осталось ей более чем достаточно. Когда, распрощавшись с мисс Паркинс, они поехали ужинать к Хэтчинсам Эвелин сказала:

– Ну право же, не могу понять, что ты находишь и этой… этой сморщенной старой деве… А мне так не терпелось задать тебе миллион вопросов и рассказать миллион новостей… Я от тебя этого не ожидала…

– Я очень ценю ее, Эвелин. Мне казалось, что тебе интересно будет познакомиться с моим близким другом.

– Ну конечно, дорогая, но только как хочешь – я тебя не понимаю.

– Что ж, тебе вовсе не обязательно встречаться с ней хотя по всему видно, что ты ей понравилась.

Идя со станции подземки к Хэтчинсам, они разговорились как бывало, в прежнее время. Элинор рассказывала о неладах между мистером Спотманом и миссис Поттер и о том, как оба они стараются привлечь ее на свою сторону, и очень рассмешила Эвелин, а Эвелин призналась, что, возвращаясь на пароходе «Крунланд», она по уши влюбилась в молодого человека из Солт-Лейк-Сити и как это приятно после всех этих иностранцев, а Элинор дразнила ее, говоря, что он, должно быть, мормон, а Эвелин смеялась и говорила, что нет, он судья, но, впрочем женат.

– Вот видишь, – сказала Элинор. – Ну конечно он мормон.

Но Эвелин утверждала, что знает наверное и что, разведись он с женой, она сию же минуту вышла бы за него замуж. На это Элинор возразила, что она не признает развода и если бы они в это время не подошли к подъезду, то непременно бы поссорились

Этой зимой Элинор не часто встречалась с подругой. У Эвелин было много поклонников, она часто выезжала, и Элинор случалось читать о ней в светской хронике воскресных приложений. Элинор много работала в эту зиму и нередко так уставала, что даже не в силах была сопровождать мисс Паркинс в театр. Ссора между миссис Поттер и мистером Спотманом наконец разразилась, и администрация перевела миссис Поттер в другое отделение, и она упала в старое испанское кресло и заплакала тут же перед заказчиками, и Элинор пришлось вести ее в дамскую комнату, и добыть для нее ароматической соли, и помочь ей собрать крашенные перекисью волосы в пышную прическу «помпадур», и утешать ее, говоря, что в новом помещении ей, по всей вероятности, гораздо больше понравится. После этого в течение нескольких месяцев мистер Спотман был весьма мил. Иногда он угощал Элинор завтраком, и они вместе смеялись, вспоминая, как трепыхалась высокая прическа миссис Поттер, когда она расплакалась при заказчиках. Он посылал Элинор с мелкими поручениями в богатые дома, и заказчикам нравилась ее утонченность и приветливость, а служащие не терпели ее и прозвали Любимицей. Мистер Спотман поговаривал о том, чтобы устроить ей процент с заказов, и часто толковал, что собирается дать ей прибавку до двадцати пяти долларов в неделю.

Потом однажды Элинор вернулась домой к самому ужину, и старый конторщик отеля сказал ей, что мисс Паркинс умерла от разрыва сердца, тут же в столовой, за завтраком, не доев своего бифштекса и паштета, и что тело уже перенесено в часовню похоронной фирмы «Эрвинг», и спросил Элинор, не знаетли она родных покойной, которых следовало бы уведомить. Элинор ничего не знала, кроме того, что дела покойной вел Биржевой банк, и еще она слышала о племянницах в Маунд-Сити, но имена их ей были неизвестны. Конторщик очень тревожился, кто заплатит за перенос тела, за доктора и по неоплаченному счету за последнюю неделю, и заявил, что все вещи покойной будут опечатаны и выданы только признанному законом наследнику. Казалось, он считал, что мисс Паркинс умерла со специальной целью досадить администрации отеля.

Элинор поднялась к себе в комнату, заперла дверь, бросилась на постель и поплакала немножко, потому что очень любила мисс Паркинс.

Потом ей пришла в голову мысль, от которой у нее забилось сердце. А вдруг мисс Паркинс завещала ей свое состояние? Разве этого не бывает? Молодые люди, подставляющие стул в церкви, выездные лакеи, вовремя подхватывающие сумочку: именно таким людям завещают свои состояния старые девы, а уж, кажется, она-то была внимательна и мила с покойной и всячески старалась скрасить последние дни старой леди.

И ей уже мерещился заголовок крупными буквами:

Всю ночь она не могла сомкнуть глаз, а наутро пошла к управляющему отелем и предложила свою помощь. Она позвонила мистеру Спотману и отпросилась у него на весь день, сказав, что страшно потрясена кончиной мисс Паркинс. Потом позвонила в банк и говорила с неким мистером Смитом, который вел дела мисс Паркинс. Тот уверил ее, что банк сделает все от него зависящее, чтобы оградить права прямых наследников и лиц, упомянутых в завещании, которое, по его словам, хранилось в сейфе мисс Паркинс, и что, по его мнению, соблюдены все формальности.

Элинор нечего было делать, и она зашла позавтракать к Эвелин, а потом они вместе отправились в театр. Конечно, нехорошо идти в театр, когда ее лучший друг еще не похоронен и лежит в часовне, но она чувствовала, что нервы у нее так натянуты и она так взволнована, что ей надо чем-нибудь занять себя, чтобы не думать об этом ужасном ударе. Эвелин была очень нежна, и они почувствовали себя такими же близкими, как и до отъезда Хэтчинсов. Элинор ничего не сказала о своих надеждах.