Убийство церемониймейстера - Николай Свечин

Но отставной егерь еще сомневался. Тогда сыщик сказал:

– Поехали обратно. Вызовем Серегу, и спросишь у него, как было на самом деле на Гутуевском.

Они вернулись в департамент, и Лыков велел привести Серегу. Это оказался дезертир гвардейского саперного батальона по фамилии Халдеев. В прошлом году, находясь в увольнении, он изнасиловал и убил купеческую дочь и с тех пор числился в розыске. По подложному виду Халдеев устроился сторожем на мусульманское кладбище. С того времени в Волынкиной и Тентелевой деревнях случилось несколько ограблений. Жертвы были сильно избиты, один человек потом умер в больнице. Выживших сейчас искали люди Вощинина. Дела Сереги были плохи, но он пока не сознавался.

Ввели дезертира. Он посмотрел в мрачное лицо Цыферова и сразу съежился.

– Скажи, как погиб брат.

– Да я в лодке сидел, там темно было…

– Ты говорил мне, что его застрелили сыскные.

– Ну, там пальба была… И не видно было ни лешего, ночь же!

– Не ври. Сейчас ночи светлые.

Халдеев молчал.

– Серега! Я только что из покойницкой! Видал мертвого Ивана, его ножом в сердце зарезали. Это ты его?

Цыферов шагнул к дезертиру и схватил его за ворот. Сыщик даже не пошевелился.

Халдеев побледнел и выдавил хриплым голосом:

– Это Снулый…

– А ты? Ты что молчал?

– Он велел сказать на сыскных, я и подтвердил. Спужался. Ты ж его знаешь… Брату твоему пуля в ногу попала, он охромел. Я сразу-то и не понял. Только стон раздался… И плеск: Снулый тело в воду столкнул. Потом сиганул в лодку ко мне и кричит: «Сгреби!» Еле-еле уплыли…

– Ну?

– В Чекушах осмелился я спросить, что с Иваном. И Снулый велел: «Ефиму скажем, что попали в засаду. Фараоны его и застрелили». Иначе, мол, придется другого сторожа на кладбище искать. Я и сдрефил…

Егерь отошел к стулу, брезгливо вытер руки об куртку.

– Сволочь… Ну вас всех к такой матери! Я даю показания. Расскажу как есть, никого не пожалею. Брата убили, теперь ответите! Я-то поверил! А вы!

С Ефимом началась истерика. Он бился головой об стену и рвал на себе волосы. Пришлось отпаивать его водой. Успокоившись, Цыферов заявил:

– Хочу показать место, где закопали Ваську Питенбрюха! Это там, в холерном ряду.

– Эх! Тогда и я сознаюсь! – не выдержал Халдеев. – Пишите, ваше высокоблагородие! Все как на исповеди…

И Серега с Ефимом дали полные признательные показания. Они наговорили Снулому на бессрочную каторгу, а себе – на первый разряд[49]. К вечеру по их наводке раскопали труп барыги, и на Агейчеве теперь числилось пять убийств. Можно было начинать с ним работать.

Подручные Снулого содержались во внутренней тюрьме Департамента полиции. Маза пришлось положить в госпиталь Дома предварительного заключения. Надзор там слабый, но это никого не беспокоило. На одной ноге далеко не убежишь! Во время схватки в сторожке Лыков расколол ему пополам надколенник. Снулому закрепили ногу в гипсовой лангете и велели месяц не шевелиться.

Алексей зашел в палату. Агейчев лежал, как всегда, с сонным видом. При появлении сыщика глаза его не подобрели.

– На, читай! – сыщик швырнул мазу на грудь кипу исписанных листов. Тот начал смотреть, но скоро отложил бумаги. И так все ясно.

– Погонянка[50] тебе светит, Спиридон. Пожизненная!

– И в аду обживешься, так и ничего, – философски сказал арестант. – Заслужил – отвечу.

– А не хочешь компанию завести? Скучно одному в каторге!

– Компанию? Из этих, что ли? – Снулый харкнул на идеально выскобленный пол. – Не люди, а вши! Обгадили меня, думают, это им поможет…

– Я говорю о твоем заказчике, об Арабаджеве.

– Не знаю я никакого Арабаджева!

– Брось, Спиридон. Для чего ты его выгораживаешь? Думаешь, он тебе туда деньги будет высылать? Василий Мансурович сам гол как сокол!

– Говорю же: я такого не знаю. Чего его спасать? Знал – сказал бы. Я имел дело с посредником.

– Назови посредника!

– Полячок один, по фамилии Янович-Яновский.

– Где его найти?

– В Седьмой Рождественской улице, номер дома не помню. Там внизу кухмистерская.

– Расскажи мне о поляке.

– Ну, он пришел к Питенбрюху, сказал: надо сложить одного. Дерьмовый такой. Живут вдвоем с лакеем, больше на квартире никого нет. Лакей дурак, через него можно подобраться. Тут они стали спорить о деньгах.

– Не сошлись, что ли?

– Сначала не сошлись. Мой прейскурант – пять тысяч, а заказчик давал только три с половиной. Я отказался. По мокрому делу возни много, оно дешево стоить не может… К тому же заказ особенный: не просто кончить, а еще чтобы ложный след был – того же дурака-лакея подставить в убийцы. Ну, прошел чуть не месяц, поляк снова явился в «Малинник». Там я его и увидал впервые. Он сказал: цена та же, три с половиной. Больше нет. Но тот хлюст разжился деньгами. Что в доме найдете, все ваше. Я подумал и согласился. Иван Цыферов взялся лакея обработать. Он языкастый был, не то что Ефим. Уболтал дурака. Сходили они пару раз в портерную и стали лучшие друзья. Иван сказал, что будто бы нашел ему другое место. Ну и явились к новому хозяину представляться. Представился, халдей! Я тогда полдома снимал на Пороховых, там его и сложили. Поехали сразу на Кабинетскую. У нас уж ключи были, с лакея сняли. Зашли с черной лестницы… Хлюст так ничего и не услышал. Быстро помер, можно сказать, в один миг. Ну, посмотрели мы вещи… Поскольку задумали на алёшку[51] повесить, то делали все аккуратно. Словно бы он сам шарил. И купон ему под кровать подбросили для верности. Поиск удался: нашли мы в бюро две с лишним тысячи, все новыми билетами! Не обманул заказчик. Вышли так же тихо, как и вошли.

Словом, начало было удачливое. Это потом вдруг фортуна стала рожу кривить. Приплыли мы на костеобжигательный завод, а вы нас там уже ждете. Как хоть узнали-то, ваше высокоблагородие?

– Кочегары в кабаке между собой говорили, а сыскной агент подслушал.

– Вон как… Эх! Всегда я из-за дураков страдал! Если бы можно было одному такие дела проворачивать – ей-ей, сам бы все делал! Никому ведь нельзя верить!

– А почему же ты с кочегарами стал договариваться, а не с хозяином завода? Или хоть со сторожем. Кочегары-то – самый никчемный народ!

– Это не я, а Васька. С него, паскуды, все началось. Решил, дурак, деньги сэкономить! Кобозев-де много возьмет, а мужики десяткой довольны будут. Вот и наэкономил, мразь!

– Ладно, дальше валяй.

– Дальше уж вы знаете. Еле я ноги с Гутуева унес. Пришлось товарища добить. Хотя какой он мне товарищ? Лапоть, сор земной, как все они. Ну, вижу, дело плохо, надо все нитки рвать. Главная нитка – Васька-барыга. Забрал я его на магометанское кладбище, вроде как спрятаться, да там же и закопал. Чтоб не экономил больше, сволочь… А дознание-то идет! Мне посредник пеняет: с лакеем не вышло, полиция вот-вот заказчика в подозрение возьмет! Хотел я их обоих послать куда подальше, дело-то уже сделано и деньги получены. Но поостерегся. Себя надо спасать! Ложный след и мне нужен, не только заказчику. Тут вспомнил, что письмо тогда со стола у Дашевского забрал, от какого-то Дуткина. Посмотрел – забавное письмо, может сгодиться. Сунул в карман… Стали мы с этого крутить.

– Кто Шустова завербовал?

– Иуду-то? Я самолично. За пятьсот рублей. Заказчик мне имя сообщил, мол, человек из команды Лыкова, все рапорты ему пишет. Я вечером на улице его подкараулил, зашли в трактир, там и договорились…

– Из своих денег отдал? – не поверил Лыков.

– Ну, хотел эту сумму в счет вставить, но потом она окупилась.

– Каким образом?

– А когда сложили в Москве шалаву, при ней денег оказалось до тысячи рублей, да еще серьги с бриллиантами. Выгодно скатались!

Сыщик спросил обескураженно:

– Что, прямо так легко Сергей Фирсович меня и продал?

– А ему деньги были нужны. У сестры базедову болезнь нашли. Лечение дорогое. Он и согласился.

– Янович-Яновский с Шустовым встречался?

– Нет, через меня все шло.

– Не может быть, – усомнился Лыков. – Иуда нарочно подсунул мне мысль явиться в мировой суд!

– Правильно. Янович мне сказал, я передал иуде.

– Но ведь это было, когда я еще Арабаджева не подозревал!

– Лакея-то уже нашли, – пояснил Агейчев. – И заказчик понял, что вы скоро догадаетесь.

– О чем?

– Что место не поделили… И решил, как я кумекаю, в опережение высунуться. Умный, видать, собака!

– Как вы узнали, что Дуткин в воскресенье ездил в Москву? Да еще к француженке.

– Янович сообщил. Он и адрес дал.

– А он откуда выяснил? – не унимался Алексей.

– Черт его знает. Я показал ему письмо Дуткина, он сбегал, доложился по команде и принес имя и адрес. План был толковый: загодя развалить инобытие. Ясно же, что вы скоро ту девку разыщете. А уберем ее – Дуткину крышка.