Убийство церемониймейстера - Николай Свечин

– Нет, мне пора на службу. Доставь меня, пожалуйста, до вокзала.

– А вещи?

– Вещи уже там.

Антон легонько тронул кобылу вожжами:

– Н-но, веселая!

На Каланчевской площади они простились. Решетов укатил, как всегда невозмутимый, а Лыков отправился выправлять билет на ближайший поезд. В кассе ничего приличного не оказалось, только третий класс. Сыщик растолкал дежурного по вокзалу, нагнал на него страху и получил в свое распоряжение целое отделение[45] из брони МВД. Он лег, не раздеваясь, и тут же уснул.

Лыков решил не показываться ни на службе, ни дома. Ему нужно было подумать. Прямо с вокзала сыщик поехал на Тверскую. Послал коридорного в трактир за обедом, принял ванну и, сытый и чистый, сел за письменный стол. Окна конспиративной квартиры выходили на безлюдный двор. Размышлять никто не мешал.

Итак, Дуткин невиновен. Шайтан-оглы прав, его слова к делу не пришьешь. Но показания дворника и горничной – это уже документ. У Простака инобытие на ночь убийства. В полдень воскресенья он был в Москве. Ехать туда поездом из Питера четырнадцать часов, а воздушные шары в Первопрестольную пока не летают. Дуткина можно выпускать из секретной камеры. Но лучше этого не делать. Пусть Снулый с сообщниками думают, что их ход удался…

Что теперь? Остаются двое подозреваемых: Арабаджев и Лерхе. Против первого только его оголтелость, а вот дипломат всерьез намеревался пристрелить соперника. И счет у него к Дашевскому весомый. Тем не менее сыщик ставил обоих на одну доску. Но что делать с этими догадками? Никаких улик против состоящих нет. Сами они никого не убивали. Надо искать Снулого, и уже от него узнавать имя заказчика.

Ага. Найти Снулого… Легко сказать! Если в самой Особенной части измена и непонятно, кому теперь можно доверять. Кто продался, Валевачев или Шустов? Ни на того ни на другого думать не хотелось. Юрий – ученик, которого он, Лыков, долго искал. Неужели ошибся? А Шустов? Честный надежный труженик, прошедший все проверки. Служил еще в Третьем отделении! В 1880 году всемогущий тогда Лорис-Меликов упразднил лавочку и создал Департамент государственной полиции. Из семидесяти двух человек старого кадра в новый взяли только двадцать одного. В том числе Сергея Фирсовича. Молчун, вся жизнь которого ушла на содержание своих сестер – старых дев. И не ропщет. А вдруг письмо в бумаги Дуткина подсунул кто-то из рассыльных? Хорошо бы так. Но начать проверку все равно надо со своих.

Алексей вызвал коридорного и велел ему послать курьера с запиской ко вдове. В записке было сказано:

«Мария Евдокимовна, мне необходимо срочно с Вами увидеться. Сообщите, когда и где. Жду Вашего ответа.

Лыков».

Через полтора часа сыщик получил ответ:

«Я дома, приходите в любое время. Мария».

«Ишь ты, она уже Мария! Если так пойдет, то и до греха недалеко», – посмеялся про себя надворный советник. И поехал в Татарский переулок.

В этот раз вдова приняла гостя в строгом домашнем костюме без декольте и прозрачных рукавов. И без вишневого кагора.

– Что случилось, Алексей Николаевич? Вы нашли, кого искали?

– Заказчика убийства? Пока нет. Но я выяснил, что это точно не Дуткин. Круг таким образом сузился до двух человек.

– До одного! – топнула ножкой хозяйка.

– До двух, Мария Евдокимовна. Увы, до двух. Давайте смотреть правде в глаза.

– Но…

– Успокойтесь и выслушайте меня.

Голендеева села, но глядела на Лыкова недобро.

– За этими людьми целый шлейф крови, – начал тот. – Убит ведь не один Дашевский! Зарезан его лакей Петров. Во время стычки на Гутуевском острове я легко ранил сообщника Снулого, и тот немедленно его добил. А вчера достоверно выяснилось, что в Москве погибла молодая девушка, на которой держалось инобытие Дуткина. Итого уже четыре жизни, а возможно, и пять.

– Какое отношение это имеет к Викентию Леонидовичу? – выпятив подбородок, спросила вдова.

– А вы действительно готовы выйти замуж за Лерхе, даже если он связан с перечисленными смертями?

– Он не связан!

– Ну хорошо, – решил зайти с другого бока Лыков. – Вы верите в невиновность Лерхе…

– Да, верю!

– Тем лучше. Тогда помогите мне разоблачить Арабаджева. И подозрения с вашего жениха снимутся сами собой.

Вдова сверкнула глазами:

– А вот это с радостью!

– Вы общались с Лерхе?

– Нет… Никак не могу написать правильное письмо. Получается все ерунда, дневник гимназистки! Я виновата перед Викентием Леонидовичем. Но как мое покаяние будет выглядеть сейчас? Потеряв одного жениха, я решила вернуть предыдущего? Что он обо мне подумает? Ужасно! Я не знаю, как мне быть.

– Я знаю. Не надо ничего писать. Через три-четыре дня все станет ясно. И я сам сообщу Викентию Леонидовичу, как вы помогали мне восстановить его доброе имя.

– Вот это славно! – вдова даже захлопала в ладоши. – Давайте быстрее! Что я должна сделать?

– Секунду, Мария Евдокимовна, – сыщик прекратил аплодисменты взмахом руки. – Вы должны отдавать себе отчет. Все очень серьезно.

– Какой отчет?

– Такой! Ведь если Лерхе виновен, то вы помогаете мне отправить его на каторгу!

– Я уже сказала: он невиновен! – отрезала вдова. – Итак, что я должна делать?

– Завтра поутру, между девятью и десятью часами приходите в Департамент полиции. На входе скажете, что у вас сообщение для надворного советника Лыкова. Дежурный служитель отведет вас в мой кабинет. Самого меня там не будет, но будут двое подчиненных: один помоложе, второй постарше. Скажете им, что после нашей с вами беседы, которая – тут не ошибитесь! – состоялась три дня назад, вы кое-что вспомнили. И пришли сообщить. Молодой ответит, что я в командировке и ожидаюсь через день-другой. И предложит рассказать то, что вы вспомнили, ему. Тогда вы как бы нехотя отдадите пакет с письмом на мое имя.

– А что за пакет? – спросила вдова.

– Мы сейчас вместе сочиним нужное письмо. Оно должно заставить сообщника Снулого искать встречи с главарем.

– Сообщника Снулого? Того самого убийцы?

– Да. Кто-то из моих людей – изменник. Надо выяснить кто. Иначе дальнейшее дознание невозможно.

– М-да… Но что же такое важное я могла вдруг вспомнить?

– Например, Устин Алексеевич перед смертью сказал вам, что опасается Дуткина. Тот очень обижен за одну его злую шутку. И грозился нанять… тут запишите слово в слово.

Голендеева схватила карандаш и полуторалист почтовой бумаги.

– …нанять таких людей, которые наказывают наглость, – продиктовал надворный советник. – Эти люди есть в Москве, и Дуткин готов туда выехать. Если не получит удовлетворения.

Вдова старательно записала.

– Далее. Отдавая письмо, незаметно уроните на пол перчатку. Но чтобы ее не увидели тут же! Затолкайте ногой под стол, или как-то так… И уходите.

– Совсем? – удивилась вдова. – А моя перчатка?

– Выйдите на две-три минуты, а потом неожиданно вернитесь. Скажете, что за своей вещью. Обнаруживаете ее и удаляетесь уже окончательно. Я буду ждать вас в закрытом экипаже за Пантелеймоновским мостом. Опишете мне подробно, что вы увидели.

– Увидела, когда вернулась в кабинет?

– Да. Тот, кто честный, пакетом не заинтересуется. А вот предатель постарается вскрыть и прочитать письмо. Конечно, шансов вот так, с ходу, разоблачить его у нас немного. Но вдруг! Следите за выражением их лиц, кто где стоял и что делал, когда вы вернулись. Если наша уловка ничего не даст, что очень даже вероятно, – станем придумывать новые. А сейчас пишите текст.

Так Лыков перешел в столице на нелегальное положение. Из-за этого он вынужден был повременить с освобождением несчастного Дуткина. Пусть все считают, что надворный советник застрял в Либаве.

Утром следующего дня Алексей из закрытой пролетки наблюдал за входом в Департамент полиции. Он был загримирован артельщиком средней руки. На козлах сидел особенный извозчик, отставной бомбардир со склонностью к приключениям. Лыков нанимал его время от времени для полузаконных дел.

Голендеева несколько минут назад вошла в здание и вот-вот, по ожиданиям сыщика, должна была выйти. Вдруг вместо нее на подъезде появился Валевачев. Странно… А может, это хорошая новость? Губернский секретарь беззаботно двинулся по набережной в сторону Невского проспекта. Следом показалась вдова. Огляделась, заметила экипаж и направилась к нему. Когда Голендеева села в пролетку, лицо ее пылало.

– Уф! Как страшно, оказывается, быть лазутчиком! – воскликнула она. – А ведь я ничем не рисковала. Просто боялась сделать что-нибудь не так.

– Рассказывайте.

– Как вы и велели, я вошла, объяснилась и отдала конверт молодому. Он довольно небрежно бросил его на пустой стол, возможно на ваш. Около окна. Тут я уронила перчатку. Это оказалось непросто, потому что второй, который постарше, все время на меня пялился. Будто красивой женщины никогда не видел…