Билет на солнце, или Сказка о потерянном времени - Диана Морьентес

Если не считать сегодняшний, до ее отъезда осталось два дня. Максим старался не оставлять Наташу одну и с удовольствием таскал ее по своим работам: в клуб и сегодня в обед в школу. Катя просит купить экзотическую рыбку в круглом аквариуме. Странно, что после скоропостижной кончины черепашки, которую месяц назад ей купила бабушка, у Кати еще есть запал заводить другую живность.

Наташа заботливо ухаживала за его ногой, наверно, она чувствовала свою вину. Макс втихую был доволен: ее круглосуточные ласки стоили этой раны! При любой возможности Наташа делала ему на стопу компрессы из целебных трав, легкие массажи с облепиховым маслом, ванночки с теплой водой — она до сих пор уверена, что сочинская вода обладает неограниченными возможностями. По этой логике секс бы тоже не помешал, но Макс побаивался намекать ей на это.

Она была не в себе. Это замечали все окружающие. Катя регулярно повторяла ей, что не надо переживать, что ты не кровная дочь, Катя ведь не переживает; а Максим даже предложил Наташе вместе с ней переехать во Францию и оставить все, как было в последние годы, потому что здесь ей хочется умереть, а там была жизнь, которая ей нравилась.

— Жизнь, которая мне нравилась?! — удивлялась девушка грустно и с какой-то неясной Максиму иронией. — Я просыпалась в шесть утра, потому что в институт надо было добираться около часа. Я сидела на занятиях, но как будто отсутствовала там, потому что в обед мне надо было жить жизнью Атенаис, и я обдумывала, как я отыграю сегодняшний эпизод. Как я покажу то, что прописано в сценарии, и что я могу сделать «от себя», чтобы мой персонаж на самом деле жил. Я приезжала на съемки и оказывалась в совершенно другом измерении: сотня людей вокруг — режиссеры, операторы, осветители, декораторы, гримеры, рабочие, актеры, массовка, зрители… Веселье, шутки, улыбки… Любимая работа…..А потом, после работы, в одиннадцать или двенадцать ночи, я шла спать, заходила в подъезд, совершенно не похожий на наши российские, поднималась в съемную квартиру, в чужую атмосферу, созданную не для меня и не по моим желаниям. Я замыкала за собой дверь… и после всего этого шума оставалась… ОДНА… А ты говоришь, жизнь, которая мне нравилась…

Максиму, кажется, еще никогда не было с ней так сложно. То она уверяет, что ей хочется ТИШИНЫ и «побыть одной», то она жалуется именно на одиночество. То говорит, что рождена быть актрисой, то жалеет, что по профессии надо какой-то кусочек жизни проводить по сценарию. Максим не мог придумать, как с ней сладить; он уже сказал ей все слова, которые знал, вывел все формулы счастья, которые были возможны в ее нематематическом мире, но Наташа по-прежнему была словно закрытая книга. Он чувствовал, что строит отношения с ней не в том направлении — это как в постели: девушка не раскрывается с тобой, значит, ты делаешь что-то не так; но как еще можно вести себя — просто не представлял. Возможно, со временем все встанет на свои — прежние — места, но этого времени нет! Через два дня она уедет в Италию, а оттуда, не возвращаясь в Сочи, останется в Москве на последний год учебы…

Что за грохот? Макс отвлекся от телевизора и прислушался. Наташа ушла на кухню сварганить им с Катей что-нибудь вкусненькое к сериалу и, похоже, что-то там уронила.

— Малыш, все в порядке? — крикнул он с дивана.

Никто не ответил. Макс встал, оставив Катюху, и отправился за женой. Если бы не события последних дней, он не испытывал бы сейчас чувство тревоги по любому, даже самому незначительному поводу. Распластавшись на обеденном столе, Наташа тихо плакала, спрятав лицо, а на полу валялась открывалка-нож для консервных банок.

— Зай, что такое? — заботливо поинтересовался Максим, сев рядом на мягкий диван и обняв девушку за плечи. На кухонном столе возле раковины валялась причина — покореженная банка паштета. Наташа никогда не умела открывать железные банки — лезвие открывалки заточено под правшей, как и лезвие всех стандартных ножниц (она не раз жаловалась, что ей неудобно вырезать что-то из бумаги).

— Этот мир не приспособлен для меня, — скулила девушка так жалобно, что Макс прочувствовал все то неудобство, с которым ей приходилось жить столько лет. — Я даже детское питание своему ребенку открыть не смогу!

— Солнышко, это не такая уж проблема, — успокаивал он, поглаживая ее по волосам. — Я смогу, Катя сможет, да и сейчас много упаковок с петелькой, давай просто не будем покупать неудобные банки!

— А в метро мне все время турникет с другой стороны обойти хотелось!

— Живи в Сочи! У нас нет метро, — улыбнулся Макс.

У Наташи вдруг внезапно иссякли слезы, она только еще пару раз всхлипнула по привычке: так страдать из-за открывалки… Максим крепко прижимал девушку к себе — конечно, тяжело, нервы расшатаны.

— Тихо, тихо, — успокаивал на ушко. — Я рядом. Я же никогда не бросал тебя в трудные моменты! А уж в ситуациях с открывалкой — тем более. Завтра же куплю другую, с вентилем.

Наташа никогда даже и не просила приобрести технически более удобную открывалку. Ей, наоборот, доставляло удовольствие быть такой беспомощной: Максим кидался ей помогать, и она чувствовала его героем. Почему сейчас она пытается проявлять независимость? Почему сейчас, когда ей по-настоящему трудно, она не просит помощи???

— Я хочу поговорить с ней! Я поеду к ней, я должна поговорить! — орала Наташа, метясь по комнате в белой горячке.

Евгению Наташа теперь почему-то не в силах называть мамой и обходится дежурным «она».

— Малыш, у тебя самолет скоро, надо было разговаривать с ней раньше, — Макс пытался остановить ее, безуспешно хватая за руки. Бывает, ребенок капризничает, бьется в истерике, а ты не можешь ничего с ним сделать. И опасаясь, что ребенок сойдет с ума, если будет продолжать так орать, ты уступаешь. — Я отвезу тебя, подожди чуток.

— Отстань! — дергалась Наташа, стараясь освободиться от его крепкой мужской хватки. — Я должна поговорить с ней!

— Ты дура?! — взбесился Максим и грубо отшвырнул девчонку на кровать. — Я сказал тебе — сейчас отвезу! Дай мне одеться!

Со второй попытки Наташа поняла. Ему нужно выходить из себя почаще — это отрезвляет девушку, особенно, когда его интонация могла бы пыль поднять с пола, если бы пыль там была. Максим нагло одевался: не спеша, спокойно. Застегнув на тонких голубых джинсах ширинку и пуговицу, оглянулся на Наташу:

— Пойдем.

Было жаль видеть ее униженное выражение лица, но у Максима даже не было желания извиняться.

— Ты все вещи собрала? — уточнил он примирительно, проверив, застегнут ли ее чемодан. — Документы взяла? Билет?

Ответом было прерывистое слезное сопение.

— Прости… Спасибо… — прошептала она напоследок спотыкающимся голосом.

Максим сидел с Андрюхой на кухне, пока Наташа разговаривала с мамой, закрывшись в одной из комнат. Точнее, пока Наташа молчала с мамой. По обоим их лицам струились ручьи слез, и они не могли сказать друг другу ни слова, зато, кажется, впервые в жизни понимали друг друга по взглядам. Уютная мягкая мебель и полнейшее умиротворение помогали им в этом. В открытое окно врывался звук музыки: у кого-то в соседнем доме громко играл магнитофон. Этот звук словно был связан с Наташиным детством — она помнила его, такой ненавязчивый, веселый, праздничный. Еще должен быть едва слышен скрип качелей на детской площадке, но его нет, потому что уже несколько лет нет и тех самых качелей… Детство закончилось.

— Я хочу умереть! — надрывно зарыдала Наташа в ладони, едва пересекшись с мокрым маминым взглядом.

— Не надо! Ты что! Не смей! — всхлипывала Женя.

И впервые в жизни обняла свою дочку крепко-крепко, прижав ее к себе и откинувшись вместе с ней на спинку дивана. Наташа лежала у мамы на плече и от этого плакала еще больше.

— Мои родители были категорически против усыновления! — шептала Женя между всхлипываниями и вдохами. — Говорили, мол, лучше жить совсем без детей, чем с чужим и нелюбимым ребенком… (Наташа вновь зарыдала в голос) Я уже три года была замужем… Я не могла больше жить без ребенка… И послала всех родственников к черту! Полтора года сидела с тобой, сама с тобой играла, сама тебя кормила и купала… Я каждую минуту своей жизни проводила с тобой: у меня не было другого выбора. За эти полтора года мои родители даже копейки денег мне не дали, не говоря уже о том, чтобы помочь посидеть с тобой. Лешка зарабатывал так мало, что я покупала еду для тебя, а сама оставалась голодной.

Потом отдала тебя в ясли, а сама устроилась на работу. Лешка отправил своим родителям в Норильск письмо и твою фотографию, и они приехали повидать тебя… А мои родители увидели их прогулку с тобой в парке… и полюбили тебя. Тебя невозможно было не полюбить! И тогда бабушка взялась тебя воспитывать, а я стала делать карьеру…