Каска вместо подушки - Роберт Леки

Я упаковал вещи и вышел из палатки. Дождь продолжал идти. К штабной палатке я вернулся довольно быстро. Толпа потихоньку рассеялась. Под дождем стояли только мои товарищи по несчастью, как и я, прячущие лица под касками. Они стояли, опустив головы и ссутулившись, словно тяжесть позора пригибала их к земле. Из штабной палатки слышался гул голосов, на фоне которого отчетливо выделялся квакающий смех Мак-Вредного.

Мы стояли под дождем, пока ни появился сержант из роты Е. Он окинул нас безразличным взглядом и скрылся в палатке, откуда тотчас появился снова с нашими бумагами в руке. Поспешно спрятав их под плащ, он остановился прямо переда нами, внимательно оглядел каждого и пожал плечами.

— Слушай мою команду, — рявкнул он, — становись! Напра-во! Вперед, марш!

И мы зашагали навстречу неведомому. 

Переведенные военнослужащие постоянно перемещались между разными ротами батальона. Это происходило, вероятно, потому, что командиры считали переформирование прекрасной возможностью покончить со старыми семейными дрязгами. В этой неразберихе я начал находить отдохновение. Я решил пустить дело на самотек, но для начала все-таки оттянуться по полной программе.

Мой план был хитроумен и сложен. Он основывался на трех событиях утра: я проснулся с руками, покрытыми красными рубцами; сержант-ганни роты Е Правда-Матка перепутал меня с моим приятелем Широкой Улыбкой, переведенным вместе со мной, и через несколько часов роте Е предстояло отправиться на полевые недельные стрельбы. Широкая Улыбка должен был остаться для заготовки дров — это я узнал у артиллеристов. Но ему никто ничего не сказал.

Я уговорил Широкую Улыбку согласиться отправиться в поле и на утренней проверке в течение двух дней откликаться на мое имя. Я сказал ему, что, когда сержант Правда-Матка придет определять меня на лесозаготовки, считая меня Широкой Улыбкой, я скажу, кто я есть на самом деле, и объясню, что Широкая Улыбка отбыл в поле. Я также скажу ему, что получил приказ идти в госпиталь для лечения крапивницы. Широкая Улыбка по истечении двух дней должен был сказать, кто он есть на самом деле, и выразить свое недоумение тем фактом, что его имя не звучит на утренней перекличке. Еще он должен был сказать, что меня не знает.

Я надеялся, что топ-сержант, обнаружив мое отсутствие, не станет вносить меня в список военнослужащих, находящихся в самовольной отлучке, пока не установит точную дату моего исчезновения. 

Он не захочет признать перед главным сержантом или командиром роты, что числил присутствующим отсутствующего человека. Он дождется возвращения в лагерь, чтобы устроить мне допрос с пристрастием. А я возьму его на пушку.

Шанс был хилый, но мне отчаянно хотелось хотя бы ненадолго оказаться подальше от незнакомых, недружелюбных лиц моих новых товарищей. Широкая Улыбка счел план неудачным.

— Черт, — сказал он, — я бы на твоем месте не стал с этим связываться, но, если хочешь, тогда ладно.

Рота Е отбыла по назначению. Я лежал на койке в палатке и слышал, как сержант Правда-Матка орет пропитым басом, собирая людей на лесозаготовки. Я слышал, как он дважды выкрикнул фамилию Широкой Улыбки и возмущенно фыркнул, услышав в ответ молчание. Затем Правда-Матка выдал краткие инструкции собравшимся и принялся разыскивать Широкую Улыбку. Я выглянул наружу и увидел, как он шествует вразвалочку от палатки к палатке, в каждой откидывает полог, заглядывает внутрь и возвращает его на место. Его отделяло от моей еще несколько, когда я аккуратно опустил полог и лег на койку.

Луч света, упавший на мое лицо, возвестил, что Правда-Матка у входа в палатку. Я закрыл глаза.

— Какого черта ты здесь делаешь?

Я открыл глаза, изобразил удивление, вскочил и робко взглянул на него.

— Ты Широкая Улыбка? Я молча покачал головой.

— А кто ты?

— Счастливчик, — ответствовал я. — Я переведен из роты Н. 

— Я знаю, — пробормотал он и вытащил из кармана засаленную тетрадку. Не знаю, что он в ней искал, но через несколько минут он снова уставился на меня. — А Широкую Улыбку ты знаешь?

— Да.

— Ты его видел?

— Да, он ушел на стрельбы со вторым отделением.

Он раздраженно выругался. Его дыхание благоухало «Аква Велвой». Сержант Правда-Матка был известен в батальоне своим пристрастием к лосьону после бритья. Небось уже осушил с утра бутылочку. Потом он окинул меня злобным взглядом:

— Какого дьявола ты здесь околачиваешься? Разве ты не должен быть на стрельбах?

— Нет, — ответил я и закатал рукава, — у меня крапивница. Мне сказано идти в госпиталь.

Правда-Матка взглянул на красные рубцы и моментально ретировался. Для старика нет ничего более ужасного, чем кожные заболевания и любое проявление человеческой нечистоплотности, потому что эти люди прожили жизнь в больших коллективах и своими глазами видели, как распространяются эпидемии. Им кажется, что любые подобные заболевания заразны. Поэтому он не задавал никаких вопросов и поспешил оказаться подальше от меня.

Я оделся, собрал одежду в мешок и снова лег. В полдень, когда «лесники» отправились обедать, я спустился вниз по склону, обошел лагерь с тыла, где часовых не было, сел на автобус до станции Дандепопг, а оттуда на поезд до Мельбурна. Там я провел четыре восхитительных дня в доме у моих друзей и только на пятый день в пятницу возвратился в лагерь. 

Это был день выдачи денежного довольствия. Недалеко от штабной палатки поставили стол, за которым сидел командир роты, выдававший нам деньги после того, как мы ставили свою подпись в расчетных ведомостях.

— Так, — прорычал сержант Правда-Матка, уставившись в бланк, — постройтесь в алфавитном порядке, независимо от званий, сначала кадровые, потом резервисты. Подписывайтесь полным именем, включая «младший», если надо.

Я получил предупреждение.

Сержант Правда-Матка выкрикнул мою фамилию, глядя в книгу как на своего личного врага.

Я сделал шаг вперед, расписался в ведомости.

Командир роты окинул меня спокойным, оценивающим взглядом и выплатил мне деньги.

Я перевел дух и повернулся, чтобы уйти с глаз долой, но не тут-то было. В мое плечо впилась железная рука.

— Ты Счастливчик? — Это был Правда-Матка.

— Да.

— Бери свою задницу и тащи ее в штабную палатку.

Его дыхание, как обычно, благоухало «Лква Велвой», и я подумал, шествуя в штабную палатку, что сегодня, в день выплаты денежного довольствия, в военном магазине к вечеру наверняка не останется лосьона после бритья. И еще подумал, что мне пока не приходилось иметь дело с топ-сержантом роты Е.

Его гнев был не слишком убедительным — так я решил, стоя перед сидящим за столом человеком. Он не выглядел ни оголтелым, ни крутым. Его огрубевшее лицо с крупным носом и большими красивыми глазами выглядело лет на тридцать — хороший возраст для топ-сержанта Корпуса Морской пехоты.