Кровные связи - Дэн Уоделл

— Осторожнее, — услышал он чьи-то голоса.

Звуки сливались в один гул, вокруг все плыло.

— Что случилось? — раздался женский возглас.

— Все в порядке. Я его друг. Он немного перебрал. Не волнуйтесь. Я отведу его домой, — прошелестел откуда-то издалека голос.

Потом мир заволокла белая пелена.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Найджел нашел на сайте тысячи фамилий пассажиров, покидавших Британию морем в восьмидесятые годы девятнадцатого века. Не исключено, что Пфайцер отправился в Новый Свет или в одну из британских колоний. Опытный детектив из Скотланд-Ярда без проблем нашел бы работу и за океаном. Но и там не было Пфайцера.

Найджел перешел в зал картографии. На низких полках в дальнем углу комнаты хранились записи обо всех измененных фамилиях. Большие тома, начиная с пятидесятых годов девятнадцатого века. Найджел решил начать с 1882 года, с буквы «П». Он не отыскал ничего ни за этот, ни за следующий год.

В 1884 году ему повезло больше.

Там он был. Генри Пфайцер. Февраль. Внизу значились имена Мэри Пфайцер и Стэнли Пфайцера.

Ничего необычного. Многие иммигранты меняли имена. Бруны становились Браунами, а Шмидты — Смитами. Люди стремились избежать огласки и подозрений со стороны соседей или, если они получали британское гражданство, хотели засвидетельствовать верность своей стране и придавали фамилиям английское звучание.

Немногие делали это официально, как Пфайцер. Это не являлось обязательным и стоило определенных денег. И все же Найджел чувствовал, что если кто-то и решился бы пройти через бюрократическую волокиту и следовать во всем букве закона, так это полицейский.

Тем не менее одна проблема оставалась. До 1903 года в каталогах не было указано новой фамилии этого человека, а без нее Найджел не мог проследить историю его семьи. Потом он вдруг понял. Пфайцер мог изменить фамилию в документах, но никто этого не узнал, пока он сам не сообщил. Самый лучший способ — посмотреть упоминания в прессе. К сожалению, тут не было архивных газет.

Найджел обратился к каталогу измененных фамилий Филлимора и Фрая 1760–1901 годов, одному из тех невероятно кропотливых трудов, которые всегда привлекают настоящих генеалогов. Два автора посвятили жизнь расшифровке, сбору и классификации разнообразной информации для будущих генеалогов. В издании они собрали данные о фамилиях, измененных в соответствии с указом парламента или по королевской лицензии. В своей работе они опирались на сведения, напечатанные в правительственных бюллетенях Лондона и Дублина, а также заметках в «Таймс». Все сведения были представлены в виде каталога.

Найджел нашел его в зале карт. Положив каталог на стол, отыскал букву «П». Все фамилии указаны в алфавитном порядке. Он листал страницы, пока не обнаружил то, что нужно.

Пфайцер сменил фамилию на Фостер.

Найджел несколько секунд неподвижно смотрел в книгу. «Нет, конечно», — подумал он. Он нашел в каталоге фамилию Фостер. Их было несколько, но там был и Фостер Г., Пфайцер Г., Норфолк-плейс, Пэддингтон, Лондон. Данные записаны по материалам «Таймс» за 25 февраля 1884 года.

Он посмотрел данные переписи за 1891 год. Генри Фостер, детектив полиции, живущий в Норфолк-плейс, Пэддингтон, вместе с женой Мэри. Стэнли, очевидно, к тому времени покинул родительский дом. В 1901 году Генри умер, поскольку Мэри жила одна.

Наверняка совпадение. Найджел позвонил Фостеру на мобильный. Он был отключен. Он позвонил Хизер. Она ехала к нему навстречу.

— Я нашел Пфайцера.

— Хорошо.

— Он изменил фамилию. На Фостера.

Она молчала.

— Вы же не думаете…

— Не знаю! — воскликнул Найджел. — Но нам снова нужно в Центр истории семьи, чтобы все проверить.

И опять такси повезло Найджела в Центр истории семьи. Хизер ждала его там.

— Фостер отправился домой спать, поэтому и отключил телефон. Надо послать к нему кого-нибудь, пусть убедится, что с ним все в порядке, — объяснила Хизер таким тоном, словно им не о чем беспокоиться, хотя ее вид свидетельствовал о том, как она взволнованна.

Найджел проверил свидетельства о смерти Пфайцера/ Фостера. Он умер в 1892 году от рака в возрасте пятидесяти четырех лет. Его единственный сын женился и пошел по стопам отца — служить в лондонской полиции. Начал с констебля, затем стал детективом. У него, было четверо детей и только один мальчик. Стэнли-младший. У него, в свою очередь, родился ребенок, мальчик, Мартин Фостер, а вскоре его отец погиб в Пасхендале в 1917 году. Мартин продолжил семейную традицию, стал полицейским, родил четверых детей, включая двух сыновей: Роджера и Джеймса.

Роджер женился в 1959 году. Найджел решил проверить свидетельства о рождении. В первом квартале в 1960 году у пары родился ребенок.

Грант Роджер Фостер.

Он проверил информацию по девичьей фамилии матери. Тот самый ребенок.

Найджел сел, обхватив руками голову. Фостер — прямой потомок Генри Пфайцера.

Он не заметил, как к нему подошла Хизер.

— Это он? — спросила она.

Найджел кивнул.

— Фостера нет дома, — произнесла она, ее голос дрогнул. — Он был на собрании общества любителей истории семьи с Дринкуотером сегодня вечером. Энди сказал, что ему позвонили, это было как-то связано с расследованием, но Фостер ничего не объяснил. Сел в машину и уехал, не сообщил куда. Телефон отключен. Мы проверили места, где он обычно бывал. И все больницы. Пока ничего. — Хизер глубоко вздохнула. — Он будто под землю провалился.

Он испытал огромное облегчение, вырвав нож из трепещущего сердца несчастной жертвы. Он радовался, что Божий промысел свершился, еще одним пьяным глупцом, порочащим Его творение, стало меньше; и теперь он мог обратиться к следующей цели. «Будь яростным, но не греши, — сказал Господь. — Не позволяй гневу затмить твой разум».

Его праведный гнев пронизывал бренное тело. Голова стала тяжелой. Но близился час, когда солнце сядет, и он примет щедрые дары в райских кущах.

Пьяница умирал, хрипя что-то, бессвязно бормоча и цепляясь за свою жалкую жизнь. В ночи он слышал отдаленный рев поездов, прибывающих на вокзал Пэддингтон. Эти вопли да свист холодного ветра были единственными звуками, доносившимися до него. Он стоял и ждал, пока пьяница перестанет наконец сопротивляться смерти. Когда жертва оставила тщетные попытки поднять израненную грудь и затихла, он ушел. Он достал из кармана часы и проверил время. Пора приступать к исполнению последнего акта пьесы.

Он свернул с Пауис-сквер на Талбот-роуд. Двинулся налево мимо храма Всех Святых, чей шпиль величаво выступал из тумана. Один раз печально прозвенел колокол. Позади него послышались какие-то голоса, короткий свист. Но туман надежно скрывал его.

Дорога вывела к Портабелло-роуд, к ней он не испытывал ничего, кроме отвращения; здесь на извилистом пути лавчонки соседствовали с рынками и магазинами. Мимо прошагали полицейские с встревоженными лицами. Он прибавил шаг, держа руку в кармане и сжимая рукоятку ножа, прошел под железнодорожным мостом, повернул налево и направился вниз по Пэмбер-роуд.

Вокруг было тихо. Дома — темные и молчаливые — возвышались над магазинами. Все спали. Он думал об их жителях, как они спят в теплых кроватях, не зная о трусливой злобе мира, которую носят в себе от рождения. Этот мир — неподходящее место для невинных и чистых душ.

Он медленно открыл дверь. В доме еще пахло вареным мясом. Он всегда требовал тишины во время вечерней трапезы, но тем вечером смягчился и позволил Ребекке рассказать, как она провела день. Абигайл вставила несколько слов. И все же, несмотря на его попытки разговорить детей, Джемайла и Исав не стали с ним общаться. Похоже, их больше интересовал окорок, в нем они находили утешение.

Он скинул ботинки.

Мир — неподходящее место для невинных и чистых. Он поставил ногу на первую ступеньку лестницы, она заскрипела под его тяжестью. Он остановился. Все было тихо. Двинулся дальше, стараясь переносить вес тела на пятки. Поднявшись, услышал тихое дыхание его спящих детей.

Джемайла появилась у лестницы как призрак.

— Сегар? — прошептала она.

Он посмотрел на нее и почувствовал жалость, но не более. Она выносила и родила ему трех детей, но в глубине души эта женщина была безбожной. Она молилась лишь потому, что знала: он рассердится, если она не станет этого делать. Притворщица.

— Это я, — сказал он.

— Ты голоден? Хочешь поесть?

Он покачал головой и поднялся наверх. Он чувствовал исходящий от нее запах мыла. На мгновение он перенесся в другое время, в далекую страну, в которой они гуляли рука об руку в Гайд-парке. Солнце согревало им спины, ее улыбка светилась радостью, а его — гордостью.

Совсем другое время. И он был другим человеком. Тогда он еще не услышал призыва.

— Нет.