Охотницы за мужьями - Барбара Картленд

Черил вернулась с бала возбужденная, разгоряченная, тут же сбросила с себя воздушный наряд и поведала сестре, что находится на седьмом небе от радости. Все решено с ее женихом, и она безмерно счастлива.

Проговорив полчаса на тему предстоящей свадьбы, она уснула — а это было уже за полночь, — и ровное дыхание сестры убедило Андрину, что Черил в полном порядке.

Решив не вызывать горничную, Андрина сама убрала у себя в спальне, а затем зашла в комнату Шарон.

Прекрасная Шарон безмятежно раскинулась на кровати. Ее обычно насмешливое личико теперь выглядело по-ангельски невинным. Она тоже унеслась в страну грез, но все же заблаговременно аккуратно развесив на спинке стула свой вечерний наряд и сложив на туалетном столике украшавшие на балу ее головку бриллианты.

Решив переступить роковую черту и отрезать себе все пути к отступлению, Андрина собрала взятые сестрой у герцога напрокат драгоценности и направилась вниз в кабинет его секретаря мистера Робсона, который, как она успела убедиться за время пребывания в герцогском доме, не смыкает глаз даже по ночам.

Она тихо постучалась и, получив разрешение войти, увидела перед собой маленького человечка, доброжелательно приветствующего ее.

Андрина объяснила ему цель своего визита.

— Вот здесь у меня все драгоценности, взятые Шарон, все — в целости и сохранности.

— Вам незачем было так торопиться. Может быть, они еще понадобятся вам или вашим сестрам.

— Обе они выходят замуж, а при венчании невесте ни к чему излишние украшения…

— Знаю-знаю. Ваши сестры так прекрасны сами по себе. Жемчуга и бриллианты лишь чуть-чуть добавили им очарования. Я рад за них… И за вас, мисс. Вы ведь так волновались за своих сестер.

— Благодарю вас, мистер Робсон.

Он удалился в угол, где принялся раскладывать драгоценности по предназначенным для них футлярам.

Взгляд Андрины случайно упал на письменный стол, где лежала бумага, заполняемая мистером Робсоном до ее прихода.

Там значилось множество пунктов, и Андрина невольно похолодела. Неужели это список ее долгов?

Она вытянула шею и краем глаза заглянула в документ.

«1. Сироты и приюты для сирот.

2. Пенсионеры.

3. Исправившиеся преступники.

4. Слепые.

5. Увечные животные и т. д.».

Против каждого пункта была цифра, явно означающая денежную сумму.

Изучение Андриной бумаги прервал огорченный возглас мистера Робсона.

— Нет-нет, мисс. Это не предназначено для посторонних глаз.

Он поспешно спрятал список под грудой других документов и счетов.

— Но почему? — не удержалась Андрина.

— Потому что герцог рассердится, если вы, именно вы, узнаете, на что он расходует значительные суммы.

— О Боже мой! В чем я провинилась, объясните!

— Объясню… если вы сможете сохранить нашу общую тайну.

— Клянусь…

— Вы застали меня врасплох сегодня вечером… Обычно я по приказу его светлости держу подобные бумаги под замком.

— Но все же скажите, зачем герцог так тщательно скрывает свою благотворительность и щедрость…

— Чтобы разные попрошайки не смогли воспользоваться его великодушием.

Словно отравленная стрела попала в сердце Андрины, но она ценой невероятного усилия сдержалась.

— Мне по-прежнему непонятно. Может быть, вы все-таки объяснитесь конкретнее.

— Только ради вас, мисс, ибо… вы… как вам сказать… другая… иная… — Мистер Робсон никак не мог найти подходящее слово, — чем все, кто посещал этот дом ранее.

Андрина промолчала, потому что не знала, что ответить мистеру Робсону.

А между тем секретарь герцога, словно в порыве вдохновения, разговорился:

— Отец его светлости был жестокий человек… очень жестокий… и суровый, но, однако, все-таки он был подвержен простым человеческим чувствам. Потеряв жену, которую он, видимо, очень любил, его светлость возложил всю вину за эту потерю на шестилетнего мальчугана… А Танкреду было лишь шесть лет, когда я поступил на службу в этот дом.

Мистер Робсон говорил с необычайным волнением.

— Как я уже сказал, старый герцог возненавидел молодого маркиза. Он ни разу не обратился к нему с добрым словом, всегда говорил с ним грубо и сурово, чтобы сын все время чувствовал себя перед ним виноватым. Он забирал у него все игрушки, которыми тот был увлечен, а также увольнял слуг и служанок, к которым мальчик испытывал привязанность.

Такая боль чувствовалась в голосе мистера Робсона, что Андрина поняла — старый клерк до сих пор не может вспоминать о детских годах герцога без страдания.

— Если мистер Танкред к чему-нибудь испытывал глубокое чувство, он тут же этого лишался, — Повторил мистер Робсон с глубоким вздохом. — Как он горько плакал, когда уволили его любимую няню, а два года спустя он вообще был в отчаянии и даже заболел от горя после того, как мисс Анструзер милую, добрую гувернантку — так же неожиданно выслали из дома.

— Но почему, почему старый герцог так жестоко обращался с сыном? — терялась в догадках Андрина.

— Я думаю, что, испытывая страдания сам, он желал, чтобы и сын его страдал тоже, — ответил мистер Робсон. — Во всяком случае, для нас всех было очень тяжело видеть, как с маленьким мальчиком, которого мы очень любили и о котором заботились, обращаются подобным образом.

Мистер Робсон вновь вздохнул и после паузы продолжил:

— Когда молодой маркиз немного подрос, ему купили пони. Он ему очень понравился, и тогда отец продал его. У мальчика была замечательная, преданная ему собака. Узнав о дружбе сына с этим псом, герцог приказал избавиться от него.

— О нет! — воскликнула Андрина. — Это невыносимо. Как такое могло быть?

— А представьте себе, что мы переживали, видя все это, — сказал мистер Робсон. — И, главное, мы ничего не могли поделать. Мы даже не осмеливались выразить маленькому лорду свое сочувствие.

— А почему? — удивилась Андрина.

— Потому что мальчик был очень горд. Даже в раннем возрасте он уже приучил себя скрывать свои чувства. Я знал, что он невероятно тоскует по покойной матери и ему горько было расставаться с няней и гувернанткой, к которым он тоже испытывал большую привязанность. Но он никому не высказывал горечь от этих потерь и научился тщательно скрывать, особенно от отца, свое расположение к кому-нибудь.

— Значит, именно поэтому он, повзрослев, стал таким циничным? — вслух размышляла Андрина.

Это тихо произнесенная ею фраза была услышана мистером Робсоном.

— Да, именно поэтому его светлость и воздвиг преграду между собой и окружающим миром. Он не хотел, чтобы его жалели. Он не позволял никому касаться его душевных переживаний. Он желал, чтобы все вокруг поверили, будто он совершенно бесчувствен и никто не в состоянии задеть какие-либо болезненные струны в нем поступком или словом.