До наступления первого Дня - Афет Сариев

Остальные собрали раскиданные еще горячие куски крицы на несколько носилок, предварительно промазав места соприкосновений остатками глины, и понесли их в дом Виктора, любезно предоставленного под кузницу самому Адольфу Гитлеру.

Все разошлись.

Остались в кузнице только Сергей, Виктор и Григорий со своими помощниками, Сашей и Пашей.

— Ну что, дорогие мои, — заговорил с ними на русском Сергей. — Будем тут работать?

Они уже немного понимали новый язык, поэтому, закивали.

— А вы знаете, что Дух войны вам запрещает рассказывать другим все то новое, что узнаете здесь от него? Нарушите это условие, и он покарает вас волшебным огнем.

Молодежь испуганно закивало.

— Ну и прекрасно, — Сергей по-отечески потрепал за щеки Сашу и Пашу. — Дух вам будет давать знания через меня. Поэтому, будете слушать меня внимательно и запоминать. И ни-ни никому.

Потом он оглядел помещение, добавил:

— Будете жить тут втроем. Пускать сюда можно только девушек. — При этих словах молодые люди засмущались. — Ни один мужчина не должен сюда заходить. Кроме нас, конечно. Так что, устраивайтесь тут сегодня, отдыхайте, гуляйте. А завтра я приду обучать вас премудростям, что передаст вам через меня сам Дух.

Друзья вышли на улицу, оставив их обустраиваться на новом месте.

— Пошли, Витя, доделывать расчеты. Чую, мало у нас времени остается до лебедки. И не забудь: сегодня нечетный день.

— Да, помню. Не забыл. Пошли лучше, — усмехнулся Виктор. — Через пару часов пойду до ночи к профессору в гости пить с ним «слезу Гитлера».

— Без меня? — задохнулся от возмущения Сергей. — Ну и друг!

— А ты с Катькой своей можешь выпить, — насмехался Виктор.

— Ну уж нет! Пойду с тобой к профессору.

— А как же расписание? Решил смухлевать?

— Почему сразу «смухлевать»? С ней могу и через день поговорить. А профессор может потом быть занят. Нет, пойдем вместе к нему.

— Ладно, так и быть. Но только сначала пошли, завершим расчеты.

Они вошли в дом, где просидели еще несколько часов над столбцами чисел, пока, Виктор не взялся ставить окончательные размеры на чертежах.

Теперь они точно знали, какие и какого размера им необходимы ведомая и ведущая шестерни, а какого промежуточные. И какие будут они иметь модуль зубчатых венцов, чтобы их канатная лебедка создавала максимальное усилие не меньше полутоны.

Сам чертеж монтажного блока делать было рано, потому как, не зная какой толщины выйдет канат, нельзя было рассчитать канатоемкость барабана, а, следовательно, и его габаритные размеры.

Чертеж откладывался.

Поэтому, перелив в кувшин немного самогона, друзья направились к Василию Иванычу коротать с ним вечер.

Когда они вошли, профессор сидел под окном по-турецки и чиркал гусиным пером на бумаге.

Узнав о цели прихода гостей, он радостно заулыбался. Тут же перед гостями оказалась циновка с тремя пиалами и холодными остатками профессорского ужина.

— Что пишите, Василий Иваныч? — спросил Виктор после первой чарки и, потянувшись за мясным объедком.

— Знаете, ребята, — задумчиво ответил профессор. — Я бесконца размышлял о том феномене, что нас выбросил в этот мир. Мне необходимо разобраться в том, что с нами произошло.

— Есть уже идеи? — заинтересовался Сергей.

— Пока, в общих чертах. Одно ясно точно: наше мировоззрение должно претерпеть кардинальное изменение.

Виктор и Сергей удивленно переглянулись.

— Вот как? И в чем вы видите дефект у существующего? — спросил Виктор, наливая по второму.

Профессор испытующе разглядывал их. То ли думал, стоит говорить им или нет, то ли — поймут или нет. Скорее всего, именно второй вариант обдумывал сейчас. Потом, он, все-таки, решил попробовать.

— Вся проблема, — начал он пояснять друзьям, — в понятиях, которые внедряются в науки. Мыслители прошлых веков с одной стороны делали великое дело, что их создавали, и это продвигало умы вперед. А с другой стороны своим авторитетом цементировали их.

В науке возникали опорные незыблемые мировоззренческие установки. И если некий ум двадцать первого века замечает что-то не то и пытается их переосмысление озвучить, встречает большое сопротивление рецензентов. Для собственного же блага легче их не трогать, чем пытаться ломать.

— Это понятно, профессор. Так было всегда. — Сергей поднял пиалу, и остальные последовали его примеру. — Эти мастодонты от науки нужны науке, чтобы отсеивать лженаучные труды. Если есть новое, нужно суметь его доказать так, чтобы в любом случае вынуждены были принять.

— Верно, Сережа, — согласился профессор. — Но этот принцип отсева успешно применим в точных науках. В тех, которые проверяемы истинными основаниями мат. логики. Однако философия…. Сами подумайте о том, могут ли быть истинные основания у мировоззрения?

— Я согласен с вами, профессор, — поддержал этот аргумент Виктор. — Возможно, это и есть основная причина постоянных метаний философов из крайности в крайность.

— Совершенно верное замечание. И его нужно отметить. Налей-ка для этого еще по одной.

Они выпили, заели и Василий Иваныч продолжил свою речь.

— Так вот, друзья. Я все это к тому говорю, что возникла принципиальная потребность в переосмыслении некоторых фундаментальных мировоззренческих понятий. Иначе, то, что с нами произошло, не должно было случится. Потому что такое не бывает никогда. — И профессор заразительно засмеялся над своим выводом. Потом продолжил:

— Первое же понятие, которое требуется заново переосмыслить — это понимание объективной реальности.

Вы знаете, как она звучит в классической философии? Это, истинная форма существования материи. И она является таковой, вне зависимости от восприятия наблюдателя. То есть, в действительности. А действительность — это то, что уже существует. Отсюда и понятие бытия.

— А как быть с идеалистическим определением бытия? — спросил Виктор.

— Идеализм — детище прошлых веков, когда почти все мысли невольно опирались на непреложные религиозные догмы. Точно так же, как при советской власти философия невольно опиралась на непреложные марксистские догмы. И вообще, несчастие философии, да и истории, как науки в том, что, в отличие от физики, химии и иже с ними, она всегда была и остается в плену политических интриг. За ней зорко следят свыше, сами понимаете кто.

Так вот, философский подход в идеализме порочен своей обратной направленностью. Изничтожением познаваемости мира собственными силами.

А для этого необходимы дополнительные непознаваемые сущности, вроде всеобщего сверхиндивидуального духовного начала объективных идеалистов.