Колыбельная для двоих - Барбара Вуд

— Прежде всего, святой отец, я дома.

Долю секунды его лицо не выражало не единой эмоции, затем его маленькие глазки быстро скользнули по ее животу и снова сосредоточились на лице.

— А, да. Ты была в родильном доме. Значит, твои родители решили забрать тебя домой?

Мария окинула взглядом комнату и остановила взгляд на портрете какого-то мужчины в одеянии понтифика.

— Это новый Папа, святой отец?

Отец Криспин проследил за ее взглядом.

— Папа Павел шестой.

Она перевела взгляд своих голубых глаз, которые из-за надетого сиреневого платья казались сегодня аквамариновыми, на отца Криспина.

— Это не родители решили забрать меня домой, святой отец. Это я сама решила. Я сбежала оттуда в прошлую пятницу.

— Сбежала? — Его мясистое лицо стало серьезным. Блестящие темно-карие глаза, похожие на две бусинки из черного янтаря, стали под седыми кустистыми бровями практически черными.

— А они хотят, чтобы ты находилась дома?

— Не знаю. Наверное. Они не говорили, что хотят отправить меня назад.

Между бровей отца Криспина появилась морщинка, которая с каждой секундой становилась все глубже и глубже.

— Святой отец, я пришла к вам из-за проблемы, которая у меня возникла и которую я не знаю, как решить.

— А ты обращалась за помощью к родителям?

— Понимаете, святой отец, это связано с ними. В прошлое воскресенье мы не были в церкви, потому что мама сказала, что она плохо себя чувствует. Но мне кажется, что она просто не хочет, чтобы я выходила лишний раз на улицу. Она думает, что все будут смотреть на меня и шептаться за моей спиной. Мне-то все равно, а вот маме нет. Я хочу и должна ходить в церковь, святой отец.

Его лицо немного просветлело, напряженность спала. Теперь он начал вспоминать. В прошлый раз, когда он видел девушку в этом самом кабинете, она была подавленна и немногословна.

Он улыбнулся ей.

— Конечно, я помогу тебе, Мария. Сегодня вечером я увижу твою маму и потолкую с ней.

— Спасибо, святой отец.

— Ответь мне, Мария, почему ты сбежала из родильного дома?

Она опустила глаза.

— Потому что мне там не понравилось.

Он кивнул, поджав губы.

— Ты понимаешь, что, сбежав, ты совершила грех?

Она резко подняла голову.

— Какой?

— Нарушила четвертую заповедь. Ты ослушалась своих родителей.

— Я не подумала об этом, святой отец, я обязательно исповедаюсь.

Его кустистые брови поползли вверх. Два месяца назад она отказалась от исповеди.

— Я вижу, отец Грундеманн из родильного дома Святой Анны помог тебе.

— О, да. Мы с ним подолгу разговаривали. После чего я решила исповедаться и ходила на причастие каждый день.

Теперь его лицо расплылось в улыбке. Он откинулся на спинку кресла и сцепил на животе руки в замок.

— Превосходно, Мария. Ты даже не догадываешься, как ты порадовала меня этими словами.

Она попыталась улыбнуться ему в ответ, но не смогла заставить себя посмотреть ему в глаза. Поэтому Мария отвела взгляд и принялась снова изучать комнату. Над фальшивым камином висела точно такая же фотография Президента Кеннеди, что висела над ее кроватью.

— Отец Криспин… — сказала она, не глядя на него.

— Да?

— У меня есть еще одна проблема.

— Какая?

Она смотрела на портрет Кеннеди, думая о том, каково это было бы сидеть и разговаривать с ним. Она была уверена, что он бы не был с ней так суров, как все остальные. Он бы посочувствовал ей, пожалел, а не осудил, как все.

— Святой отец, я по-прежнему не знаю, почему я забеременела.

Теперь отец Криспин сам являл собой портрет: он сидел неподвижно, практически не дыша, захваченный врасплох ее словами. Потом, когда до него дошел смысл ее слов, он не смог скрыть своего удивления.

— Ты по-прежнему не знаешь, почему ты забеременела?

Мария кивнула головой.

Отец Криспин медленно расцепил руки и наклонился над столом.

— Мария, ты по-прежнему не знаешь, почему ты в положении? — полушепотом спросил он.

— Да, святой отец.

Он моргнул своими маленькими глазками.

— Мария, ты в положении, потому что совершила недостойный поступок. Думаю, ты знаешь об этом!

— Но я не совершала ничего недостойного, святой отец.

Он заморгал еще быстрее.

— Но ты же ходила там на исповедь. Ты причащалась.

— Да, ходила. Отец Грундеманн отпустил мне мой грех.

— Грех чего? Если ты считаешь, что не совершала греха прелюбодеяния, то в каком грехе ты исповедывалась?

— За то, что пыталась покончить жизнь самоубийством.

В комнате повисло гробовое молчание. Когда отец Криспин снова заговорил, от каждого его слова веяло арктическим холодом: что ни слог, то сосулька.

— Мария Анна Мак-Фарленд, ты хочешь сказать, что причастилась, зная, что на твоей душе лежит не отпущенный смертный грех?

Ее сердце бешено заколотилось.

— Нет, святой отец. Я исповедалась отцу Грундеманну во всех грехах. Я раскаялась в них.

— В чем?

— В том, что пыталась покончить жизнь самоубийством.

— А как же грех прелюбодеяния, Мария?

Она съежилась под строгим взглядом отца Криспина.

— Я не совершала греха прелюбодеяния, святой отец.

Он закрыл глаза и сложил руки на груди. Поджатые губы шевелились, читая, видимо, короткую молитву. Затем он открыл глаза.

— Мария, ты по-прежнему одержима той навязчивой идеей, что ты девственница? — спокойно произнес он.

— Это не навязчивая идея, святой отец, это правда. Я девственница.

Отец Криспин поднял пухлую руку и, поставив локоть на стол, накрыл ею лоб; его лицо осталось для Марии невидимым. Неловкое молчание, повисшее в комнате, постепенно таяло. Наконец священник поднял голову.

— Ты хочешь сказать, что зачала ребенка непорочно?

Она вздрогнула, словно отец Криспин ударил ее.

— Мария, мы оба с тобой знаем, весь мир знает, что женщина может зачать ребенка лишь одним способом. Ты же неглупая девочка, Мария, и я, как ты знаешь, тоже не глупец. Ты забеременела потому, что занималась сексом с парнем. И так как ты не исповедовалась в этом грехе, он по-прежнему лежит у тебя на душе. Более того, ты приняла Святое причастие, имея на душе смертный грех.

— Святой отец…

— Мария Анна Мак-Фарленд, за кого ты меня принимаешь? Исповедайся сию же минуту и очисти душу от греха! Сначала смертный грех, потом богохульство!

Она вжалась в кресло.

— Отец Криспин, — прошептала она, — я никогда не богохульствовала.

— А что ты, по-твоему, сделала, когда приняла Святое причастие, имея на душе грех?

— Но я не…