По дорожкам битого стекла - Крис Вормвуд

Я очнулся в круглой комнате. Красно-чёрые тона под стать миру моих видений. Приглушённый свет лился из огромных абажуров в форме маковых цветов. Подо мной — мягкий ворс ковра и шёлковые подушки. Оставалось только созерцать причудливую игру золотых ручейков света на чёрном потолке. Откуда-то доносилась музыка, но было слышно одни басы — я чувствовал их самым мозгом. Я был совершенно голый и мог ощущать всей кожей прикосновение ткани и шерсти. Меня ласкали чьи-то руки. Непонятно — мужские или женские. Мне было совершенно наплевать на то, что происходит со мной. Но я чувствовал на себе чей-то взгляд. В кресле полулежал Герман. Он был одет и даже не снимал шляпу. Тень падала ему на лицо, делая его похожим на злое чёрное божество. Он курил трубку и сверлил меня глазами. Сквозь дым я видел изумрудное мерцание его глаз. Это лицо ничего не выражало, но я чувствовал, как он зол на меня. За гранью наркотического дурмана во мне шевелилось чувство вины. Чьи-то руки и губы пытались отвлечь меня от всего.

Это была безумная оргия. Я словно сношался с огромным многоруким пауком, склеенным из человеческой плоти. У него не было глаз, лиц, только, руки, рты и множество отверстий. Было мерзко, но я ничего не мог поделать. Возбуждение и опиум делали своё дело. Я проваливался куда-то вглубь себя. Когда я очнулся, дым развеялся. Рядом сидел Герман и смотрел мне в глаза.

— Что такое? — спросил я.

— Ты идиот, — ответил он, словно только что это заметил.

Вы думаете, я остановился?

Тогда я с трудом нашёл свою одежду. Мы с Германом загрузились в машину. В тот миг я ощутил всю прелесть богемной жизни, блюя из окна лимузина. В отеле, как ни в чём не бывало, спала Инэс. Я пришёл, разбудил её диким грохотом. Раскидал ботинки по комнате. Перевернул всё верх дном. Потом попытался лечь спать. У меня была бессонница и «вертолёты». Мир качался на волнах тошноты. Инэс ещё сказала мне:

— От тебя воняет. Иди в ванную.

Ещё бы от меня не воняло после такого!

В тот момент я понял, что меня раздражает её акцент. Он был такой мерзкий, как кваканье лягушки. И кровь у меня в ушах уже начала булькать. Я всё же попытался лечь в ванную, но вода оказалась слишком горячей. Я совсем не догадался отрегулировать её. Я вылез и стал перерывать всё в поисках кокаина. Мне вдруг показалось, что только так мне станет лучше. Я разбавил его в «Хенесси» и выпил. Стало резко не до сна. Моё чувство вины перед собой улетучилось. Дико захотелось тусить; плевать, что шесть утра. Я стал искать чистую одежду. Пришлось напялить шмотки Инэс. Я ничего не нашёл лучше женских джинсов, дурацкой майки с вырезом и розовой шубы. Я подумал о том, что надо завести себя тёлку с нормальным гардеробом. Я пошёл скитаться по городу. Прохожие в ужасе шарахались от меня. Я видел своё лицо в отражении витрин. Растрепанные обесцвеченные волосы, растекшаяся подводка, трёхдневная щетина. Я почему-то казался себе таким божественным, что мне хотелось себя немедленно трахнуть. Хотя, скорее всего, я смотрелся просто отвратительным клоуном трансвеститом. Какой-то старый извращенец предложил мне перпихнуться за полтинник, я не смог ничего ответить, просто блеванул ему под ноги. Всё происходящее со мной напоминало мне какой-то артхаус. Я словно со стороны наблюдал себя в дурацких шмотках, бредущего по Нью-Йорку. Я содрогался от ненависти и восхищения в смехе и слезах.

Я успел пройти пару кварталов, прежде чем меня скрутили копы. Я не помню, чтобы я сопротивлялся, но мне пару раз довольно больно приложили по голове дубинкой. Меня кинули в камеру к какими-то бомжам. Мне повезло, что они были тихие, а то в таком виде меня запросто могли бы прикончить какие-нибудь отморозки. Тут я и провёл три самых жутких часа в своей жизни. Кокаин обострил мою паранойю. Я сидел и на полном серьёзе ждал, когда меня расстреляют. Всё. Что оставалось — это мучиться своими ужасные видениями. Под конец, когда я уже собирался разбить себе голову об бетонный пол, появился Германи внёс за меня залог. Сказать, что он был зол на меня, это просто ничего не сказать. Я думал, что меня убьёт этот взгляд.

Моя проблема была в отсутствии тормозов. Если нормальный человек мог прийти на вечеринку, выпить там пару коктейлей и спокойно уйти домой, то я не останавливался, пока не выпью всё содержимое бара. Если кто-то, поняв с утра, что сильно перепил с вечера, останавливается, чтобы прийти в себя, то я же напивался ещё сильнее, чтобы заглушить это чувство вины и отвращения. Порой это выливалось в целые недели беспробудного пьянства. С наркотиками дела у всех обстоят примерно одинаково.

Глава 6

Нагрянул Шон. У него закончился тур по Америке, он решил присоединиться ко мне. Мы вместе зависали в студии. Он давал довольно дельные советы, чем раздражал Германа, но тот боялся открыто демонстрировать свою неприязнь. Он просто вставал и уходил каждый раз, делая вид, что у него какие-то неотложные дела. Я оказался зажатым в тупике между тремя людьми — Шоном, Германом и Инэс, которая тоже любила торчать с нами. Она прибегала каждый вечер с полным пакетом наркоты. Улыбалась и щебетала со своим французским акцентом. Инэс нашла подработку моделью в Нью-Йорке, чем очень гордилась. Ей казалось, что теперь она тоже часть богемы и может закидываться наркотой без меры. Знала бы она, чем это обернётся для неё через пару лет. Она умрёт от передоза в дешёвом мотеле. Незавидная судьба. А пока она танцевала с белым змеем, не зная страха. Наркотики сблизили нас всех. Мне вдруг начало казаться, что у меня самые чудесные друзья, девушка, группа. Я испытывал новый подъём. Я записывался только накурившись опиума, мне казалось, что так мой голос звучит особенно. От моей депрессии не осталось и следа.

Однажды, проснувшись утром, я понял, что меня знобит. Лихорадило, трясло, тошнило. Решив, что это просто похмелье, я отправился в студию. Меня скручивало. Я просто не мог петь, как и вообще стоять на ногах. Такого раньше не было. Это продолжалось полтора дня. Я валялся в кровати, обливаясь потом. Думал, что у меня грипп. Даже лекарства пил, но не помогало. Я действительно не понимал, что происходит. Вдруг у меня СПИД, и я умираю? Меня всё раздражало: солнце, звуки, цвета. Потом Джек сказал мне, что это ломка. Я подсел. Твою мать, я подсел! Мне казалось, что я всё смогу, что я держу всё под контролём, что у нас с героином свободные отношения, но это оказалось слишком длительным романом. Я держался так уже пару лет, успевая вовремя отойти в сторону. Надо было что-то делать, я не мог слазить во время записи альбома. Это отняло бы много времени и сил.

Я позвонил местному барыге, купил себе херову тучу героина. Я решил вмазываться внутривенно для большего эффекта. Птытался сасадить себе героин в вену на ноге, но нихена не получалось, от этого я сильно нервничал. Я уже когда-то эксперементировал с иглами и глазными каплями в Москве. Вогнал себе в ногу пару кубов и отключился возле сортира.

Шон сказал мне, что ни в коем случае не стоит делать так, ибо можно заработать гангрену. Он помогал мне колоться. У меня самого это плохо получалось. Мои вены залегали слишком глубоко, но он со своим богатым наркотическим опытом мог найти туннель везде. Это был ритуал: развести порошок водой, подогреть на свечке, профильтровать через ватный диск, набрать в шприц, выпустить воздух. Перетянуть руку шёлковым шарфом, нащупать вену, взять «контроль», вколоть и откинуться.

Вместе со мной Шон вернулся к героину. Я чувствую себя виноватым перед ним, но тогда мы снова были счастливы. Я кололся утром, чтобы быть бодрым и идти в студию, потом вечером, чтобы спокойно заснуть. Это была совершенно нормальная «система», которая помогала мне держаться в форме.

Мы все торчали, так или иначе, на чём-то своём. Но, тем не менее, понимали друг друга. У нас была некая коммунистическая нарко-утопия. Коммунизм возможен только в закрытом коллективе торчков, когда наркотики общие, и чтобы получить их, надо работать вместе. Каждый из нас был занят своим делом, и никто не оставался обиженным. От каждого по способностям — каждому по потребностям. Хотя, вообще-то, по политическим убеждениям я — анархист.

Альбом был готов. Хотя я до последнего стремился что-нибудь в нём изменить. Мне просто не хотелось прекращать этот чудесный миг созидания. Это была лучшая сессия звукозаписи за всё время. Я даже полюбил Нью-Йорк. Дома я всё больше и больше западал в свой мир. Мы с Инэс как-то плавно разошлись, просто забив друг на друга.

За всей этой кутерьмой я и не заметил, как мы стали известны. Мне уже наскучило читать в Сети этот набор однотипных статей и отзывов на форумах. Они не скажут мне ничего нового. Я поражался стремлению моих тогда ещё коллег по московской сцене ругаться со всеми в Сети, отстаивая своё доброе имя. Поверьте, настоящей звезде нет до всего этого дела. Моё общение с поклонниками было односторонним и ограничивалось постами в «Твиттер». Я не отвечал на письма и даже не читал их. Я не знал, что сказать всем этим людям. Наверное, они хотели поделиться со мной своей болью или сказать, что понимают меня. Но это разные вещи. Мне не хотелось выделять кого-то одного из целой массы. Группис были не в счет. Им не был важен мой внутренний мир. Они считали меня милым. Мы просто тусовались и трахались. Это идеальная форма общения.