...Это не сон! (сборник) - Рабиндранат Тагор

– И ты уезжаешь, сестра?

Бинодини ласково взяла Ашу за подбородок.

– Да, сестра, я уезжаю. Когда-то ты любила меня. Сохрани хоть частицу той любви и теперь, когда ты счастлива, а остальное все забудь!

– Прости меня, – сказал Мохендро Бинодини, низко поклонился и коснулся ее ног. На глазах у него показались слезы.

– И ты прости, – произнесла Бинодини. – Да дарует всевышний всем вам счастье!

1901–1902

Крушение

Глава 1

Не было ни малейшего сомнения в том, что Ромеш и на этот раз сдаст экзамены по законоведению. Богиня Сарасвати[53], покровительница наук, неизменно рассыпала перед ним лепестки своего золотого лотоса и щедро одаривала Ромеша медалями, не забывая в то же время и о стипендии.

Сразу после экзаменов Ромешу предстояло отправиться домой, но он не торопился укладывать чемодан. На письмо отца, в котором тот требовал немедленного возвращения сына, Ромеш ответил, что приедет сразу, как только станут известны результаты экзаменов.

Рядом с Ромешем, в соседнем доме, жил его товарищ по колледжу Джогендро, сын Онноды-бабу. Оннода-бабу принадлежал к «Брахма-Самаджу»[54]. Его дочь Хемнолини только что выдержала экзамены на бакалавра, и Ромеш довольно часто заходил к ним на чашку чая, а то и просто без всякого повода.

В те же часы, когда Хемнолини, расхаживая по крыше, сушила волосы после купанья и учила что-нибудь наизусть, Ромеш в одиночестве усаживался с книгой на крыше своего дома, возле лестницы.

Что и говорить, место это было очень удобным для занятий, но, если вдуматься хорошенько, сразу становилось ясным, что многое там мешало Ромешу сосредоточиться. До сих пор еще ни та, ни другая сторона не начинала разговоров о свадьбе. У Онноды-бабу на это была своя причина: он держал на примете одного юношу, который уехал в Англию учиться на адвоката. Однажды за чайным столом разгорелся оживленный спор. Товарищ Джогендро, Окхой, не очень успешно сдавал экзамены в колледже. Однако нельзя сказать, чтобы в отношении чаепития или каких-либо иных удовольствий этот неудачник уступал юношам, успешно державшим экзамены в колледже, поэтому его частенько можно было видеть в доме Онноды-бабу. Сегодня Окхой завел разговор о том, что ум мужчины подобен мечу: даже плохо отточенный, он во многом может быть полезен, хотя бы благодаря своей тяжести; а женский ум – все равно что перочинный ножик: как его ни точи – в серьезных обстоятельствах он ни на что не годен. И так далее, все в том же духе.

Хемнолини решила пропустить мимо ушей эту дерзость, но, когда и брат ее, Джогендро, стал приводить доказательства слабости женского ума, тут уж не выдержал Ромеш и стал с жаром расхваливать женскую половину рода человеческого.

Охваченный вдохновенным порывом преклонения перед женщиной, Ромеш выпил на две чашки больше обычного, как вдруг вошел рассыльный и вручил ему записку. На ней рукой отца было написано имя Ромеша. Прервав спор на полуслове, Ромеш прочитал письмо и поспешно вскочил. На все вопросы он отвечал, что из деревни приехал его отец.

– Дада[55], – обратилась Хемнолини к Джогендро, – почему бы не пригласить отца Ромеша-бабу к нам на чашку чая.

– Нет, нет, только не сегодня, – запротестовал Ромеш. – Я должен немедленно идти к себе.

Окхой, в душе чрезвычайно довольный уходом Ромеша, заметил:

– Может быть, его отцу нельзя принимать пищу в этом доме…

Отец Ромеша Броджмохон-бабу встретил сына словами:

– Завтра с утренним поездом ты отправишься домой.

– Что-нибудь случилось? – растерянно спросил Ромеш.

– Да нет, ничего особенного.

Ромеш пристально вглядывался в лицо отца, стараясь угадать, в чем дело, однако Броджмохон-бабу не был склонен удовлетворить любопытство сына.

Вечером, когда отец отправился навестить своих калькуттских друзей, Ромеш решил написать ему письмо. Но дальше обычного обращения «склоняюсь к вашим многочтимым лотосоподобным стопам» его послание не двигалось.

«Я не должен скрывать от отца, что с Хемнолини меня связывает молчаливый уговор», – убеждал он себя и снова принимался за различные варианты письма, но в конце концов рвал все написанное.

После ужина Броджмохон-бабу спокойно уснул, а Ромеш поднялся на крышу и, как ночной дух, стал бродить там, не отрывая взгляда от соседнего дома. В девять часов оттуда вышел Окхой; в половине десятого заперли входную дверь; в десять погасили свет в кабинете Онноды-бабу, а после половины одиннадцатого весь дом погрузился в глубокий сон.

На следующий день с первым же поездом Ромешу пришлось покинуть Калькутту. Благодаря предусмотрительности Броджмохона-бабу юноше так и не удалось опоздать на поезд.

Глава 2

Дома Ромеш узнал, что ему выбрали невесту и уже назначен день свадьбы.

В те времена, когда Броджмохон-бабу был беден, его друг, Ишан, уже имел адвокатскую практику. Именно благодаря его помощи Броджмохон достиг благосостояния. Когда Ишан неожиданно умер, выяснилось, что он не оставил ничего, кроме долгов, и его вдова с маленькой дочерью остались нищими. Теперь дочь Ишана была уже невестой, и Броджмохон решил женить на ней своего сына. Кое-кто из доброжелателей Ромеша возражал против этого брака, говоря, что девушка не очень-то красива.

– Не понимаю я этого, – отвечал Броджмохон. – Человек не цветок и не бабочка, наружность для него не самое главное. Если девочка будет такой же хорошей женой, какой была ее мать, Ромеш может считать себя счастливцем.

От всеобщих толков о своей скорой свадьбе Ромеш стал сам не свой. Целыми днями он бесцельно бродил по дому, придумывая то один план освобождения, то другой, но все они казались ему неосуществимыми. Наконец, набравшись храбрости, он обратился к отцу:

– Я не могу жениться, я связан обетом с другой.

– Что ты говоришь! – воскликнул Броджмохон. – И уже состоялась помолвка?

– Да нет… не совсем… но…

– И ты обо всем уже договорился с родителями невесты?

– Нет, сговора пока не было.

– Ах, не было! Ну уж если ты столько молчал, то можешь молчать и дальше.

– Нет, – после небольшой паузы сказал Ромеш, – я поступлю нечестно, если возьму в жены другую девушку.

– Но вовсе не жениться будет еще менее честно с твоей стороны.

Больше возражать было нечего. Теперь Ромешу оставалось лишь надеяться на какую-нибудь случайность. Астрологи предсказывали, что весь год после назначенного дня свадьбы будет неблагоприятным для совершения брачной церемонии. Пусть только пройдет этот день, а потом он получит целый год отсрочки.

Невеста жила довольно далеко. Чтобы попасть к ней, нужно было три-четыре дня плыть по разным речушкам.

Желая иметь в запасе достаточно времени на непредвиденные путевые задержки, Броджмохон решил отправиться в путь за неделю до назначенного дня.

Всю дорогу дул попутный ветер, и они добрались до Шимулгхата, где жила невеста со своей матерью, меньше чем за трое суток. До свадьбы оставалось еще четыре дня.

Броджмохон на это и рассчитывал: мать невесты жила очень бедно, и ему давно хотелось перевезти ее в свою деревню, чтобы он мог, во исполнение долга дружбы, сделать ее жизнь счастливой и обеспеченной.

Но раньше он не считал себя вправе предложить ей это, потому что между ними не было никаких родственных связей.

Теперь же, ввиду предстоящей свадьбы, Броджмохон уговорил наконец вдову переехать: у бедной женщины во всем мире осталась одна только дочь, и она решила, что ее прямой долг жить вместе с дочерью и заменить мать рано осиротевшему зятю.

«Пусть люди говорят что хотят, – повторяла вдова, – а мое место рядом с дочерью и зятем».

Прибыв в Шимулгхат, Броджмохон стал готовить к перевозке имущество своей новой родственницы. Он рассчитывал, что после свадьбы они все вместе отправятся в путешествие, и поэтому взял с собой из дома нескольких родственниц.

Во время свадебного обряда Ромеш не стал читать положенных молитв, в момент благоприятного взгляда закрыл глаза; опустив голову, молча вытерпел взрывы веселого смеха и шутки в брачных покоях; всю ночь пролежал на краешке постели, повернувшись спиной к невесте, а на заре покинул комнату.

Когда брачные церемонии кончились, все расселись по лодкам и двинулись в обратный путь: в одной лодке сидели подруги с невестой, в другой старшие родственники, в третьей жених со своими друзьями. В отдельной лодке разместили музыкантов. Они играли и пели свадебные песни, веселя гостей.

Весь день стоял невыносимый зной. На небе не было ни облачка, лишь горизонт был подернут какой-то тусклой дымкой, и от этого рощи по берегу реки казались пепельно-серыми. Ни один лист не шевелился на деревьях. Гребцы обливались потом. Еще до наступления сумерек один из лодочников обратился к Броджмохону:

– Господин, давайте остановимся здесь, а то теперь долго негде будет причалить.

Но Броджмохону не хотелось задерживаться в пути.