Русские на Ривьере - Эдуард Тополь

В августе 1980 года мы отправились на съемки – я, Лугачева, оператор Володя Климов, его помощник и директор картины. Как сейчас помню, 16-го числа мы сели в поезд «Москва-Варшава» и поехали в Польшу, чтобы погрузить нашу героиню в атмосферу Сопотского фестиваля.

Как обычно проходит путешествие кинематографистов, объяснять не надо. Бутылка, веселье, байки. В Варшаве нас встретил представитель польской кинокомпании, которая должна была оказывать нам услуги по организации съемок. Но он стал вести какие-то странные разговоры.

– Панове, знаете, мы тут решили, что вам лучше снять эти эпизоды не в Сопоте, а в Варшаве.

Мы на него вылупили глаза, потому что он вообще был представителем фирмы, оказывающей услуги, то есть администратором по вопросам транспорта, устройства в гостиницах и прочим хозяйственным проблемам. Но мы его не «послали», конечно, а вежливо, как поляку, разъяснили, что действие нашего фильма происходит во время международного музыкального фестиваля в Сопоте, там мы его и снимем. Он говорит:

– А что такое фестиваль? Ну, собирается пять тысяч человек. Мы их вам и в Варшаве найдем.

– А кто это оплатит? Пять тысяч человек – огромные деньги!

– Думаю, этот вопрос мы отрегулируем.

Я говорю:

– Давайте разберемся в наших производственных отношениях. Вы оказываете нам услуги или вы наши сопродюсеры? Потом вы скажете, что вложили огромные деньги в это производство, и будете иметь права на картину. Я, как режиссер, и мой директор неправомочны решать такие вопросы. Это должно быть согласовано министерствами кинематографии Советского Союза и Польши. Но на переговоры у нас времени нет, Сопотский фестиваль идет всего три дня.

Поляк сказал:

– Считайте, что польская сторона решит этот вопрос – соберем массовку в любом варшавском зале, они там будут изображать фестиваль.

Услышав это, Володя Климов зашептал мне в ухо: «Если они такие добрые, давай под это дело у них пленку еще возьмем», но я вспомнил, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и категорически отказался:

– Нет, вы знаете, если мы приехали на Сопотский фестиваль, то мы должны быть там.

Меня насторожило, что этот человек многие вещи говорил абсолютно непрофессионально. Ведь кинематографисты, где бы они ни жили – в Китае, Индии, Америке или России, – это особое племя, мы говорим на своем языке, у нас свой жаргон, свое понимание мира. А этот человек был не из нашего племени. Он разозлился:

– Хорошо, тогда вы сами отвечайте за то, что будет происходить.

А что будет происходить? Мы сидим в варшавской гостинице и ничего не понимаем. На следующий день нам прислали машину. Машина была странная. Это был бронированный автобус. Впереди было несколько рядов сидений, а сзади бронированный кузов. Мы никогда в жизни такой машины не видели и говорим:

– Это же некомфортно. Разве нельзя дать две легковых машины?

Поляк говорит:

– Нет-нет, вы знаете, это очень удобно. В этой машине у нас все киношники снимают, в ней даже можно пленку перезаряжать.

На что мой оператор Володя Климов сказал:

– Точно! Правильно! В салоне мы расположимся, а в кузове камеры положим.

А этот поляк, чтобы окончательно уладить вопрос, побежал, купил бутылку водки, всем налил и познакомил нас с еще одним человеком, который представился нашим шофером. И вот этой компанией – семь человек – мы из Варшавы отправились в Гданьск. Впереди была красивая Польша и дорога среди старых замков, в которые мы постоянно заезжали. Киношники ведь! Останавливаемся, осматриваем замки, гуляем, пируем в ресторане. В общем, свойственные нашему цыганскому племени легкомыслие и веселье. И вдруг посреди дороги нас останавливает полицейский патруль и просит всех выйти из машины. «Ваши паспорта! Встать здесь!» Начинается обыск. Мы возмущены и говорим нашему поляку: давай наведи порядок, что это за безобразие?

– Понимаете, – объясняет он, – ищут преступников. Вы, панове, умерьте пыл, все будет нормально.

Короче, нас обыскали.

– Можете ехать.

Опять новый замок, новый ресторан, и снова нас останавливает патруль, но уже военный.

– Ваши паспорта! Выйти из машины!

И опять обыск. Конечно, мы навеселе, но вообще как-то странно – куда мы попали? А военные разговаривают с нами гораздо жестче, чем полиция, но после обыска и они нас отпускают, мы едем дальше и новую бутылку пускаем по кругу, заедаем краковской колбасой. Однако тут нас останавливает спецназ, люди в серой форме, с короткоствольными автоматами. У них разговор совершенно короткий:

– Молчать! Выйти из машины! Стоять! Вопросов не задавать! Отвечать!

Мы, конечно, начинаем возмущаться: что это за отношение к нам, старшим советским братьям, где дружба народов?

После обыска нас опять отпускают, и к ночи мы приезжаем в Гдыню, нас поселяют в гостинице старой немецкой постройки. Что интересно – у входа в эту гостиницу стоят два автоматчика, и под окнами ходят автоматчики. Мы изумлены, но поскольку приехали далеко за полночь, отправляемся спать – я и Лугачева в разные, естественно, номера. А утром наш польский «пан директор» приглашает:

– Пойдемте, я вам покажу Сопот и места будущих съемок.

Но наш мосфильмовский директор говорит:

– Нет, у нас есть инструкция: как только съемочная группа приезжает в какой-то город, первым делом мы должны отметиться в нашем консульстве. Это обязательный советский порядок.

Поляк говорит:

– Да зачем вам в консульство? Это же из Гдыни в Гданьск ехать, а потом опять в Сопот возвращаться.

Но наш директор стоит на своем:

– Я – административный руководитель группы, я настаиваю на том, чтобы мы поехали, у нас инструкция.

Короче, едем на своем броневике в Гданьск, в наше консульство. Но только подъехали к зданию, как из консульства на нас начинают орать:

– Убрать машину! Назад! От ворот!

Польский шофер, перетрухав, отгоняет машину за угол, мы выходим, идем к воротам, начинаем жать на звонок, там спрашивают:

– Кто такие? Откуда взялись?

Хотя обычно в наших заграничных консульствах, при всем русском хамстве, разговаривают более-менее цивилизованно. Но здесь идет жесткий допрос из-за решетки:

– Кто? Откуда? Зачем?

Объясняем:

– Мы киногруппа с «Мосфильма», приехали в Сопот на фестиваль, имеем инструкцию отметиться в консульстве.

Заставляют ждать полчаса под этой решеткой, хотя в рабочие часы вход в консульство должен быть совершенно свободный. Наконец говорят:

– Можете войти.

Заходим. Консульство в старинном немецком особняке. Проходим в холл, наш оператор Климов с вечной сигаретой во рту. Но только он делает два шага, как к нему подлетает охранник и грубо выбивает изо рта сигарету. Растирает ее сапогом на полу и уходит с криком «Курить запрещено!». Мы стоим уже в полном недоумении. Тут по широкой мраморной лестнице спускается маленький лысый человечек явно советского вида.

– Здравствуйте, я консул.

Наш директор вынимает паспорта:

– Вот, товарищ консул, нам нужно отметку сделать о нашем прибытии на зарубежную территорию.

Но консул наши паспорта игнорирует, откладывает их на уголок стола, предлагает присесть и спрашивает:

– Ну, как дела в Варшаве?

Мы отвечаем:

– Ну какие могут быть дела? Мы там были один день, с поезда в гостиницу, вот и все наши дела.

Но, чтобы ему не казалось, что мы там только пили и гуляли, белого света не видя, я говорю:

– Ураган там был, с нескольких домов крыши сорвало…

А я действительно смотрел телевизор и, поскольку по-польски немножко понимаю, уразумел, что над Варшавой пронесся ураган. Но консул говорит:

– При чем тут крыши? Я вас спрашиваю о деле. Советская власть есть в Варшаве?

Мы смотрим на него, как на сумасшедшего. Это консульство или психбольница? Сначала охранники орут и чуть ли не бьют оператора по лицу, а теперь советский консул спрашивает нас, есть ли советская власть в столице социалистической Польши? Мы переглянулись и говорим:

– Да вроде есть…

Консул страдальчески произносит:

– А у меня всю связь отрезали.

Мы этой фразы тоже не понимаем. Как можно у консула связь отрезать? И тут Климов говорит:

– Знаете, я хочу пожаловаться на безобразное поведение ваших работников. Я вошел сюда с сигаретой, и вдруг ваш охранник так ее выдернул, что у меня кровь из губы течет.

На что консул говорит:

– И правильно сделал.

Климов опешил:

– Как правильно? Это же хамство! Я не понимаю, мы куда попали? Это концлагерь или советское консульство?

И вдруг консул посмотрел на нас этаким плачущим взглядом и сказал:

– Ребята, тут такая ситуация. Связь нам отрезали, ни на одной бензоколонке капли бензина нет. Ну, я всем нашим дал задание, и за несколько часов до того, как бензин кончился, все схватили из дома канистры, заполнили бензином и свезли в подвал консульства. И мы сидим сейчас на бензиновой бочке. В любую секунду от консульства может остаться только пепелище, а мне же отсюда людей вывозить, агентуру. И бензин нужен.