Смертники Восточного фронта. За неправое дело - Расс Шнайдер

Там уже было несколько других солдат — они неспешно, в своем собственном темпе, копались в земле, не обращая внимания на то, что Кленнер — а его, как обычно, переполняла энергия — ушел довольно далеко вперед. Фрайтаг работал не спеша, болтая с теми, кто двигался параллельно ему между рядами огурцов и свеклы, мимо навозных куч и горок компоста. Какое умиротворение царило вокруг, как широк был горизонт! Иногда они устраивали перерыв, облокотившись на черенки лопат и мотыг, но не потому, что устали, а чтобы просто постоять в тишине и впитать в себя эту картину — зеленые побеги возле их ног, покурить, окинуть взглядом землю, не опасаясь, что вам на голову обрушится небесный огонь. Кленнер, несмотря на свою бурную деятельность, время от времени тоже присоединялся к ним и пускался в рассуждения на темы огородничества. Другие слушали его с интересом, однако чаще всего он говорил и говорил, и тогда другие начинали слушать его вполуха, а взор скользил от одного края горизонта до другого.

Над зеленым пространством справа высился город — белый каменный город, словно подернутый туманной дымкой на фоне летнего неба. Рядом с окраиной располагалось кладбище — поросшее белоствольными русскими березами кладбище одного из полков, ближе к берегу речки Ловати. Дальше тянулись болота, среди которых то там, то здесь виднелись купы чахлых берез. Правда, этим летом благодаря обильным дождям все вокруг поражало буйной зеленью. Часть горизонта была словно прикована к железнодорожной насыпи, что тянулась до Ново-Сокольников.

Облака были там же, где и всегда, — разбросанные высоко над головой по всему небу, и под этим сине-белым куполом даже горизонт казался шире, а окружающая местность приобретала совсем иные масштабы, куда более впечатляющие, чем в обычный солнечный день. И через болота, пронзая топи подвижными стрелами, неспешно скользили солнечные лучи.

Рядом с соседним леском, слева от железнодорожной насыпи, появился человек Это был Кордтс. Кленнер поднял глаза и увидел, что Фрайтаг внимательно смотрит в его сторону, и, что-то бормоча себе под нос, тоже повернулся, чтобы посмотреть.

— Там у леса надо быть поосторожнее, — заметил Кленнер. — Он кто, садовник?

— Все может быть.

Удаляться, да еще и в одиночку на такое расстояние противоречило установленным правилам, пусть даже за их выполнением никто строго не следил. Большинство солдат инстинктивно держались ближе к своим, однако были и такие, кто не мог усидеть на месте и при первой же возможности старался прогуляться как можно дальше от опостылевших окопов. К числу таких смельчаков принадлежал и Кордтс — любую свободную минуту он пытался использовать для прогулок по здешним лесам. Пару раз он спрашивал Фрайтага, не хочет ли тот составить ему компанию — размяться, подышать свежим воздухом или что еще там ему приходило на ум, когда он предлагал совместную прогулку, однако правила, а также партизаны, из-за которых эти приказы, собственно, и появились, отбивали у Фрайтага всякое желание. Хотя ни о каких засадах или убийствах в окрестностях города не было слышно, но кто знает? Зачем лишний раз искушать судьбу? Болота тянулись на громадные расстояния, леса, что росли среди болот, были глухие, подчас непроходимые.

Сказать по правде, Фрайтаг тоже был не прочь разок-другой прогуляться по прилегающей местности. В тесной компании он-был неплохой собеседник, однако не имел ничего против часок-другой побыть одному. Так что прояви Кордтс настойчивость, и Фрайтаг, возможно, уступил бы его просьбам. Увы, Кордтс считал своим долгом лишь предложить, решать же должен был сам Фрайтаг. А бродить по лесам одному или с кем-то за компанию — в этом большой разницы он не видел.

— И тебе не страшно бродить там одному? — поинтересовался однажды Фрайтаг.

— Ну, можег, чуть-чуть страшно, — ответил Кордтс. — Но в последнее время здесь стало заметно спокойнее. Так что грех не воспользоваться такой возможность. Кто знает, сколько это продлится.

Сколько это продлится. Не иначе это значит, решил про себя Фрайтаг, сколько еще выдержат нервы. А то, что в один прекрасный день они не выдержат и дадут о себе знать, в этом он не сомневался, и тогда ни о каких прогулках под облаками не может быть и речи. Впрочем, это было не больше чем предположение. А может, он имел в виду не Кордтса, а себя самого. Еще в поезде их всех охватило уныние, которое тем сильнее давало о себе знать, чем ближе они подъезжали к фронту. Впрочем, что еще было ожидать? И лишь Кордтс по-прежнему сохранял бодрость духа даже после того, как они прибыли на передовую.

— Помаши ему, пусть идет к нам, — сказал стоявший рядом Кленнер. — Пусть лучше займется чем-то полезным.

— Ну да, можно, — отозвался Фрайтаг, но руку поднял. Кордтс медленно зашагал к ним. Впрочем, он все еще был далеко, между лесом и железнодорожной насыпью. Он тоже поднял руку, давая понять, что заметил их жест. Кто-то из тех, что стояли рядом, пошутил, что неплохо бы стрельнуть в него пару раз, чтобы поторопился. Солдаты рассмеялись шутке.

Фрайтаг ощутил жгучую потребность поговорить с кем-нибудь. Неожиданно он поймал себя на том, что пустился перед Кленнером в пространные разглагольствования о садовом участке, за которым ухаживал вместе с матерью. Скромный этот участок располагался рядом с многоквартирным зданием, в котором они тогда жили. Он рассказывал и с каждой минутой все больше воодушевлялся, повествуя о том, на какие хитрости они пускались, чтобы заставить плодоносить скудную городскую почву. Фрайтаг не знал имя Кленнера и называл его Фред — потому что так называли его все, кого он знал, как будто не было ничего удивительного в том, что к старшему по рангу и по возрасту обращаются словно к мальчишке. Впрочем, похоже, что сам Кленнер не имел ничего против. Каково же было удивление Фрайтага, когда Кленнер обернулся к нему и принялся отчитывать за самонадеянность.

— Будь скромнее, — произнес он. — Нечего заноситься. Лучше слушай, что говорят другие. Вся разница в размерах, а почва она везде одинакова.

Фрайтагу же казалось, что он разговаривает вежливо, и потому в душе он оскорбился, хотя внешне виду не подал и продолжал дружески улыбаться. Он даже попытался объяснить, к чему он это сказал, но Кленнер лишь осадил его сердитым взглядом и, повернувшись спиной, с силой вогнал лопату в землю. Он был голый по пояс, и Фрайтаг, глядя на его загорелую спину, оскорбился еще больше. Однако тут же поспешил напомнить себе, что огородник — человек с чудинкой и его не нужно воспринимать серьезно. И хотя он по-прежнему чувствовал себя обиженным, через пару минут он пожал плечами, перебросил лопату через плечо, довольный уже тем, что остальные сочувственно посмотрели на него, и кивнул головой в сторону Кленнера: мол, что с него взять?

— Да, наш Кленнер большой чудак, — согласился Кордтс, когда спустя несколько минут подошел к ним и даже выкурил с Фрайтагом папироску. Кордтс не горел желанием копаться в земле — это занятие напоминало ему рытье окопов, говорил он. Единственное занятие, которое его не раздражало, — это ходьба, еще раз ходьба и сон. Он криво улыбнулся. Улыбка его казалась какой-то странной, она плохо сочеталась с глазами, которые, казалось, прочесывали землю у него под ногами.

Он медленно побрел на передовые позиции, до которых было не более мили, однако отсюда было невозможно даже заподозрить их существование. Фрайтаг еще какое-то время оставался на делянках. Кто знает, вдруг дурное настроение у Кленнера пройдет, и тогда, если у старикана будет такое желание, они еще смогут побеседовать по душам.

Глава 13

После атаки на «Хорек» на зеленой поляне состоялась специальная служба. В 257-й полк прибыл дивизионный капеллан.

Большинству солдат он был плохо знаком. Дивизия — слишком крупное воинское соединение, чтобы в нем все друг друга знали. В предыдущих войнах своего капеллана имели куда меньшие по численности подразделения — полки и даже батальоны, и такие капелланы были гораздо ближе к солдатам. Но только не этот.

В атаке на «Хорька» принимали участие всего две роты, однако на траве собрался весь 257-й пехотный полк в полном составе. Кто-то сидел, подтянув колени, кто-то боком, полулежа, облокотившись на землю.

Лишь считаные единицы, образовав вокруг капеллана небольшой полукруг, стояли на коленях.

И еще меньше было тех, чей взгляд был обращен на капеллана и кто его слушал. Голос у него был слабый, и то, что он говорил, могли разобрать лишь те, кто сидел в первых рядах. Остальным ничего не оставалось, как просто слушать звук его голоса.

Большинство солдат вообще сидели, повернувшись к нему боком или даже спиной, пусть даже по той причине, что так было удобнее. Взгляд их был устремлен вдаль, либо они рассматривали травинки у своих ног. Со стороны могло показаться, что они просто задумались, погрузились в свои сокровенные мысли, что они отдыхают после долгого марш-броска, что им, наконец, представилась минутка-другая спокойно посидеть, каждому наедине с самим собой.