Имя для ведьмы - Надежда Первухина

Снова выпад, я не успела укрыться, и внешняя сторона правого бедра украсилась длинной кровоточащей раной. Наташа победно хохочет:

— Я нашла, в чем ты слаба, ведьма! Ты боишься за него и поэтому не смеешь даже ударить меня! Что ты в нем нашла, в моем бывшем муже?! Он всегда был рохлей, этот писателишка!

— Бывшем муже?! — Мне даже раны перестали казаться столь болезненными, едва я узнала это.

— Да! — вжжих! удар! — Мы развелись два года назад, если тебя это утешит перед смертью! И вообще наша семейная жизнь была сплошной ошибкой! И твоя жизнь — тоже ошибка, которую я сейчас исправлю!

Она заносит надо мной меч для последнего удара, а я, хрипящая, перемазанная кровью, сжавшаяся в углу среди разбросанных книг, пытаюсь сосредоточиться и посмотреть в ее глаза истинным зрением.

И я вижу…

Горы, которые приветствовали меня.

Степь, по которой стая волков гнала меня так, чтобы я смогла обогнать свой страх…

Залитая огнями сцена, беснующиеся толпы и холодный, мертвый взгляд демона, вручающего мне силу Власти.

И у меня — даже загнанной в угол — есть эта сила.

Власть. Над собственным страхом и над страхом противника.

Эта сила заставляет меня встать и даже не дрогнуть, когда меч Наташи со звоном ломается о мое плечо. Наташа видит мои глаза, отшатывается и хочет бежать.

— Остановись, — говорит Власть моими ледяными губами.

— Ты не посмеешь меня убить! — кричит ученая ведьма. — Он тоже умрет!

— Ты отдашь мне нить его жизни. Ты проиграла.

— Нет, этого не будет! Не-е-е-ет!

Я не трогаю Натащу даже пальцем, но она кричит и корчится под моим взглядом. Я вспоминаю, что испытала сама, когда глянула в глаза того демона, и сочувствую своей сопернице.

— Отдай нить. Ты ведь уже поняла, Наташа, что тебе не одолеть меня.

Она без сил падает на пол, шарит рукой у горла, словно там ее душит тонкая, невидимая цепочка. И вдруг приподнимается, с насмешливым укором глядя на меня:

— Зачем же ты просишь у меня его жизнь, если сама взяла?

И тут же начинает терять очертания, таять, словно туман. Я недоуменно смотрю туда, где только что лежала Наташа из плоти и крови. Там пустота. Это сражение — было или только приснилось мне?

Я возвращаюсь в читальный зал и бессильно падаю в кресло. А ведь надо еще прочесть заклинание, которое ликвидирует последствия нашего с Наташей ночного побоища. Иначе что подумают читатели, увидев оплавленные стены, прожженный паркет и пятна крови на полу в книгохранилище?..

Как все странно. Наташа исчезла, так и не дав мне понять: победила я ее или нет? Или для нее это только первый раунд решительного боя со мной? Но даже не это главное…

Нить жизни Авдея…

Почему Наташа шептала, что я уже забрала ее? Потому, что вдруг почувствовала себя обессилевшей?

Я внезапно ощутила ревность. Она была его женой! Наверняка он боготворил ее, превозносил ее прелести в каждом сонете, а она вытирала об него ноги. Но как она смела о нем говорить так: рохля, писателишка! Да я за такие слова о моем возлюбленном из нее лучины настрогаю!

И все-таки…

И все-таки как болит эта рана на бедре. Надо залечиваться…

И нить жизни Авдея… Жив ли он вообще?

Возможно, что я уже полчаса как бредила, поэтому и не удивилась, когда передо мной возник Букс.

— «Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве», — жалостливо пропел он, сверкая на меня своими изумрудными гляделками.

— Издеваешься, да? — сказала я. — Я тебя помочь просила, а ты смылся. Дезертир. Саботажник. Штабная крыса!

— Не ругайтесь! Такое дело… — поник он бумажной своей головой и вдруг протянул мне ладонь: — Нате!

…Тоненькая, почти невидимая ниточка, невесомая, как капелька крови, обвивается вокруг моего правого запястья и срастается с ним. И я чувствую…

Ему, Авдею, вдруг стало плохо, вся реанимационная бригада на уши поднялась, а сейчас пульс в норме, дыхание стабилизировалось, и сердце, размышлявшее над вопросом, стучать ему или не стучать, решило вопрос положительно.

Я размазываю по щекам слезы и принимаюсь целовать Букса:

— Как тебе удалось это сделать, червячок ты мой книжный?

— «Я ходил напролом, я не слыл недотрогой…» — гордо бурчит он и, вырвавшись из моих объятий, опрометью прячется в книжном шкафу.

Он прав. До рассвета совсем недалеко. Я, где заклинаниями, где шваброй с веником, привожу библиотеку в относительный порядок. На выматывающую все тело боль стараюсь пока не обращать внимания: раны надо зализывать в собственной берлоге, то бишь квартире.

И только добравшись до порога родного дома, я с запоздалым страхом понимаю, что меня сейчас — такую! — встретит мама. О святая Вальпурга, сделай так, чтобы моя мама крепко спала, как и в тот момент, когда я уходила на битву с Наташей!

Я бесшумно открываю дверь своим ключом и сразу же проскальзываю в ванную. Во-первых, смыть с себя боевую грязь, а во-вторых, именно в ванной, в потайном шкафике у меня стоят всяческие исцеляющие настойки и мази. Пять минут работы и пара заговоров — и даже шрамов не останется!

Долго понежиться в ванной с тонизирующими ароматическими солями мне не удалось. Раздался деликатный стук в дверь, и мамин голос поинтересовался:

— Вика, почему ты в ванной?

— А в чем дело?

— Ты хотя бы представляешь себе, который час?!

— Нет…

— Половина пятого утра!

— Я люблю рано вставать, делать зарядку и переходить к водным процедурам…

— Не валяй дурака! — даже сквозь шум воды я услышала, что мамин голос приобрел опасные ноты. — Объясни мне, где ты шлялась всю ночь?!

Значит, она все-таки ухитрилась проснуться и посреди ночи обнаружить мое отсутствие. Так я и знала. На налоговую полицию никакие чары не действуют.

— Я требую объяснений!

— Мам, дай хоть помыться толком. Поставь чайничек пока, я выйду из ванной — все тебе объясню.

А когда я, закутанная в свой любимый фланелевый халатик с ежиками, посвежевшая, умытая, как майский тюльпан, наконец вышла из ванной в гостиную, то мне пришлось слегка пощипать себя за запястье: уж не сплю ли я?! Поскольку диван со скомканным покрывалом и двумя (!) подушками, журнальный столик с коробкой шоколадных конфет и початой бутылкой коньяка, в неурочный час извлеченные из серванта хрустальные бокалы, а также неуловимый мужественный аромат туалетной воды «Фаренгейт» являлись неопровержимым доказательством того, что в отсутствие дочери Татьяна Алексеевна Либенкнехт (то бишь моя преступная мать!) имела свидание. Весьма вероятно, с интимным акцентом. Мужчина, от которого пахнет «Фаренгейтом», приходит в вашу постель не для того, чтобы скромно пить в ней кофе. Уж я-то знаю.