И только пепел внутри… - Тата Кит

Открыл глаза и встретился с золотом глаз, в которых ширилась тьма. Её зрачки плавно расширялись, подобно тому, как черная туча наползает на пшеничное поле. Длинные ресницы мелко подрагивали, но моргать она не собиралась.

– Ты дрожишь, – произнес я чуть сипло и стянул со своих плеч полотенце, которым она меня укрыла. Взял его обеими руками и завёл ей за спину так, словно вот-вот обниму её узкие плечи и притяну к себе.

– Вода холодная, – зачем-то сказала она очевидное, но так и продолжила смотреть мне в глаза.

Расправил полотенце за её спиной и неуверенными движениями промокнул плечи и острые ключицы, собирая с них крупные капли воды.

София не шевелилась. Словно застыла. Казалось, что я обтираю мраморную статую, а не живого, дышащего человека, чьё тепло кожи било в ладони даже через толщу ткани.

Но вот она шевельнулась и будто стала чуть ближе.

Намеренно избегал контакта взглядами. Не нужно было смотреть ей в глаза, чтобы понимать, что она неотрывно разглядывает моё лицо.

Что она в нём пытается найти кроме щетины и морщин?

Еще одно едва уловимое движение и она оказалась почти прижата ко мне. Тонкие руки пришли в движение, приближаясь к моему лицу. Теплые пальчики коснулись скул, невесомо пробежались по щетине и очертили контур сомкнутых губ.

– София… – едва я успел произнести имя, как её губы накрыли мои. Дрожащее тело вжалось мне в грудь. Необъяснимое щемящее чувство ударило по ребрам, не позволяя даже вдохнуть.

Мы застыли, будто ждали, что вот-вот что-то взорвётся, мир перевернётся с ног на голову или погаснет солнце, а вместе с ним и луна, что освещала чистый непорочный снег под окнами многоэтажек, которому уже завтра суждено превратиться в грязную кашу под колесами и ногами прохожих.

Дрожь льнущего ко мне тела стала более ощутимой. Грудь прижата к груди. Сердца бьются на перебой и нет никаких других звуков, кроме тех, что крошат наши рёбра изнутри.

Девушка усиленно тянулась ко мне. Разомкнула губы, даруя робкий поцелуй. Обвила руками шею и почти повисла на мне, не намереваясь прекращать начатое. Словно её выкинуло на берег океана, она почти мертва и ей нужно оказать помощь. Один маленький вдох. Её необходимо откачать, пока она ещё хоть как-то цепляется за этот мир тонкими руками.

Меня тоже нужно откачать. Уже очень давно. Мне тоже требуется глоток свежего воздуха, который, казалось, сокрыт в её губах и на кончике языка. Достаточно лишь открыть не только рот, но и объятия, чтобы впустить её в свой затхлый мир, в который она сможет внести свой нежный цветочный запах, а, возможно, найдёт то, чего не хватает её миру, что тоже лежал руинами под остывшим пеплом.

Полотенце выпало, руки плавно опустились ей на спину и, не выдержав, конвульсивно прижали её к торсу.

Я словно наблюдал со стороны за тем, чего мне раньше не доводилось ни видеть, ни ощущать. Мне хотелось быть вовлеченным в этот процесс, но я продолжал оставаться трусливым свидетелем действа, исход которого был непредсказуем.

Влажное тело с трепетом вжалось в моё. Ладони скользнула по спине, задрали майку и коснулись горячей кожи, обжигающей ладони. Углубил поцелуй, приподнял её над полом и усадил на выступ в стене: полка или стиральная машинка… неважно.

Девушка мягко царапнула мою шею, запуталась пальцами в мокрых волосах и сжала их в кулак, притягивая меня теснее к себе. Едва я успел прижаться к ней, устроившись между разведенных в стороны бедер, она отпрянула от меня, но только для того, чтобы стянуть через голову майку и не глядя откинуть её в сторону. Ища, утраченный на мгновение воздух, снова припала к моим губам, ладонями скользнула вниз по груди к прессу и зацепилась за завязанный шнурок спортивных штанов.

– Это помогает? – спросила она, будто говорила сама с собой или вопрос был брошен куда-то в сторону.

– Что? – нехотя отстранился, оглушенный собственным пульсом.

– Это помогает забыться?

В её золотистых глаза плескалось то, что можно было бы выдать за безотчетное желание, но не сейчас. Я знал, как выглядит отчаяние, так как сам видел его тысячи раз у своего отражения, и то же самое я видел сейчас, но теперь не у себя, а у девушки, что пыталась быть сильной, но маленькая трещина в броне сделала её полностью уязвимой.

– На короткий миг, – ответил я честно. – А потом тебя захлестнет жалостью и ненавистью к себе. Ты утонешь в чувстве вины. Неравноценная жертва за вспышку мнимого счастья. Уверена, что готова захлебнуться после короткого вдоха?

Её руки, держащие меня за шнурок штанов, безвольно упали ей на колени. Взгляд немигующих глаз потух, как перегорают лампочки. Две крупные слезы покатились по впалым щекам и сорвались в пропасть, что вновь пролегла между нами.

– Как вырваться из этого чёртового круга? Это даже не круг, а могильная оградка… – шептала она едва различимо, спрятав лицо в ладонях. Узкие плечи затряслись в беззвучных рыданиях. Лбом уткнулась вне в грудь. – Я так больше не могу. Я устала.

Шумно вдохнул и с усилием проглотил царапающий горло булыжник. Опустил голову и уткнулся носом в её макушку, не решаясь обнять.

– Если бы я знал…

Несколько долгих минут мы просто молчали, уткнувшись друг в друга. Её плач становился всё менее выразительным. Она не издавала никаких звуков, не рвала на себе и мне волосы, а просто рассылала волны мелкой дрожи по мне. И со временем её амплитуда становилась менее ощутимой, а затем вовсе исчезла, как круги на воде.

– Прости, – отстранилась она, так и не решившись поднять взгляд. Обняла себя за плечи, пряча обнаженную грудь. – Я не должна была тебе всего этого рассказывать. Ты и без меня всё это прекрасно знаешь.

– Я могу знать обо всем только со своей стороны. В чужой боли я по-прежнему не разбираюсь, хотя и должен знать, что это такое.

– Ну… – повела она тонкими плечами и сползла со стиральной машинки, вынудив меня отступить. – Ты хотя бы имеешь представление, что это такое. Все мои друзья и родные считают, что я излишне драматизирую. Больше трёх лет…