Апология чукчей - Эдуард Лимонов

Со стороны: три оборвыша стоят в тени недостроенных ворот стадиона. Снег бело-синий, вдалеке единственный высокий фонарь с желтой лампой, но есть луна.

— Луна, мать ее… (Гришка) Пушку возьму я. Я выше вас. И я психованный. У меня и справка есть. И ругаюсь я — страшнее.

Последний аргумент — самый веский. Уличное ограбление непременным элементом включает в себя важнейший первый этап. Следует напугать клиента, ошеломить его, сразу же подавить. Гришка и до колонии ругался по-страшному, а из колонии уже такие ругательства привез, что здоровым мясникам на Конном рынке не по себе делается. Гришка знает очень грязные, самые грязные ругательства. У женщин ноги трясутся от ужаса.

— Ладно, давай ты. (Кот)

Кот все-таки главный в банде. Молчаливый крепыш, майорский сын все-таки уважаем ими. И Эдом, и Гришкой, и Вовкой-боксером, и Гариком-морфинистом, у Гарика мать — медсестра, и он пристрастился к морфию. Сегодня не все в сборе.

— Палки оставим тут (Кот). Григорий, отдай Эду свой нож.

— Я бы с ножом остался. (Гришка) Пушка-то не «гав-гав».

— Против кого ты будешь с ножом, клиенты же жидкие… (Кот)

Переругиваясь, они огибают достроенный кирпичный забор недостроенного стадиона. Вдоль забора обыкновенно идут от трамвайного круга с последней остановки трамвая редкие в такое время прохожие. Здесь есть еще один вход на стадион, но уже не парадные недостроенные ворота, а просто проем в заборе, но никакой калитки, ледяной ветер задувает и отдувает туда-сюда.

— Здесь и станем. (Кот) По глотку хотите?

— Что же ты молчал-то! (Гришка) Я совсем околел!

— НЗ. (Кот)

Водка согревает. И луна уходит в тучи, тучи ее проглатывают. Но вот прохожих нет. Правда и то, что трамваи ходят с большими промежутками, часто запаздывают, и в это время прохожих немного.

Им бы по домам, и, возможно, каждый по-отдельности ушел бы и улегся. На чем они спят на родительской жилплощади? Обычно на диванах, занавеска отделяет родительскую кровать, за еще одной занавеской бабка и малолетние сестра-брат. Но их трое, и они стесняются друг перед другом. Водка согрела, но ледяной сквозняк со стадиона пробирает до костей.

— Идут. (Кот) Но двое. Мужик и баба.

— Двоих не потянем. (Кот) Баба орать будет. Ждем.

— А может, сделаем их? (Гришка)

— Я говорю — не потянем. (Кот) Ты забыл, что две бабы нам устроили летом, у моста… Нет.

Летом у моста они, правда в большем составе, попытались ограбить двух хорошо одетых женщин с яркими украшениями в ушах и на запястьях, но женщины подняли животный крик, им пришлось самим спасаться бегством, всей банде. Потом они стыдились друг друга до самой осени. Каждый думал: ну какие же мы молодые бандиты, если две орущие армянки нас распугали.

— Нужно было армянкам врезать тогда. (Гришка)

— Ты тоже об этом думаешь? (Эд)

— Переоцениваю, извлекаю урок. (Гришка)

— Идет какой-то щуплый. Шапка на нем дорогая. Пыжик.

— Его-то нам и надо. В крайнем случае шапку возьмем.

Щуплый в пыжике идет к ним долго. То ли на самом деле не торопится, то ли напряженным нервам подростков кажется, что он приближается медленно. Обычно в это время прохожие спешат миновать недостроенный стадион, ограбления тут не раз случались. А этот не спешит.

Они грамотно дают ему миновать проем в заборе и набрасываются на него сзади.

— Стой, сука, мать-мать-перемать, убью, мать. Твою мать! (Гришка)

Гришка изо всех сил жмет муляжом черного ТТ в плечо щуплого. Кот и Эд схватили щуплого за руки. Расстегивают ему пальто.

— Пошевелишься — убью, мать-мать-перемать твою, гада мать, перхоть ты поганая! — рычит Гришка.

Эд проникает в многочисленные карманы пиджака и пальто щуплого. Несколько рублей, паспорт почему-то с собой.

— Ребята, вы чего, я получки еще не получал. Пустой я. Шапку возьмите, а я домой, меня семья ждет. Ребята, а? (Щуплый)

— Проверьте брючные у него тоже. (Гришка)

— Паспорт у него зачем-то. (Эд)

— Посмотри прописку. (Гришка)

— Ребята, возьмите шапку, она новая. За нее нормально дадут. (Щуплый)

— Он тут рядом живет. Материалистическая, 23, квартира 3. (Эд)

— Рядом совсем, третий дом отсюда. (Щуплый)

— Мы идем к тебе в гости. (Гришка)

— Ты что, псих? (Кот — Гришке) Берем шапку и уходим!

— Согреемся у него и уйдем. (Гришка) Я околел, кости даже болят.

— Пошли ко мне, мальчики. (Неожиданно соглашается Щуплый) У меня и водка есть, и закуска. С дочерью познакомлю, она вашего возраста…

— О, у него и «товар» есть дома. (Гришка)

На языке того времени «товар» был синонимом современного «телка». Чаще употреблялся во множественном числе: «товары».

— Пошли. (Кот) Паспорт твой пока у нас будет. Будем уходить — вернем.

Гришка снимает муляж с плеча щуплого, просовывает руку под хлястик его пальто, и так они идут, как обнявшиеся пьяные. Эд и Кот сзади.

— На кой мы туда идем, мать-перемать. (Кот) Григорий — псих ненормальный.

— Зайдем, выпьем и уйдем. (Эд, примирительно) Очень уж холодно.

— Не нравится мне эта идея. Лучше б не заходить. (Кот)

Кот оказывается очень прав.

Квартира номер три на первом этаже. Щуплый звонит несколько раз, и как-то по-особому звонит.

Кот смотрит на Эда, Эд на Кота. Нарастает тревога.

— Сейчас откроет. (Щуплый. Он улыбается)

Дверь распахивается. На пороге — здоровый мужик средних лет. На мужике — «москвичка», такой буклированный полушубок на вате, модный в те годы у провинциалов. «Москвичка» распахнута, грудь у мужика голая, а за поясом у мужика… топор.

— Вот, привел сопляков, ограбить хотели!

— Проходите, грабители. Сейчас мы вам бошки отрубим! (Мужик в «москвичке»)

В то время как он произносит эту страшную фразу, мужик уже втягивает в квартиру Гришку. Из-за спины мужика выскакивают не один и не два, а может, пять мужиков, втаскивают троих подростков в квартиру.

Девочка-подросток там действительно есть, неизвестно, дочь Щуплого или нет. Девочка улыбается и включает радиоприемник (с зеленым глазком) на всю мощность. Шаляпин: «Милей родного брата блоха ему была!.. Блоха-ха-ха-ха-ха!»

На подростков падают удары. Бьют, бьют, бьют. Но не режут и не убивают. Кровь, сопли, распухшие сбитые носы и месиво из губ.

— Хватит. Коза, убавь Шаляпина, (тот, что в «москвичке»)

Шаляпин уже поет «А ночь пришла, она плясала, пила вино и хохотала…»

— Вставайте, сопляки. (тот, что в «москвичке») Получили урок, и будет. Злой, налей пацанам по сотке! И закусить поставь. Грабители, мать-перемать-мать-мать! Птенцы вы…

Тот, что в «москвичке», снимает «москвичку». Топор кладет на стол. Разглядывает муляж ТТ.

— А что, неплохо сделан, (тот, что в «москвичке») Веса только не хватает. Такие вещи нужно лить из свинца. Злой, налей и мне, я с сопляками выпью!

Через час их выпроваживают на улицу. Теперь им не холодно, но больно. Они пьяные.

Они отходят подальше от злополучного дома и в недостроенном стадионе оттирают окровавленные физиономии снегом.

— Вы поняли, мы попали на воровскую малину. (Кот)

— Хорошо не на мусорскую. (Гришка)

— А ты молчи, Григорий, мать-перемать-мать, из-за тебя всё и случилось. (Кот)

— Кто же мог знать? (Гришка)

— Голову надо иметь на плечах, а не кастрюлю. (Кот)

— А чего же вы за мной пошли? (Гришка)

— Слабость проявили. (Эд, задумчиво) Сколько они нам дали?

— Сейчас скажу, посчитаю. (Кот считает бумажки) Сорок рублей!

— О, совсем неплохо! (Гришка)

— Ну да, мне, кажется, зуб выбили эти урки. (Кот)

— По домам или продолжим, джентльмены? (Гришка)

— Не, будет, хватит на свою жопу приключений искать.

Кот делит деньги на всех плюс одна доля «на общак». Как у взрослых. Со стороны глядя: три оборвыша, персонажи лондонских романов Диккенса с жалостным сюжетом: «Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал».

Жмут друг другу руки и расходятся, сплевывая кровь.

Эд бредет один, мимо гаражей, мимо профтехучилища, намеренно замедляя шаги. Он не хочет появляться с окровавленной физиономией на глаза родителям. Хочет дождаться, когда они лягут спать. Тогда он умоется на кухне коммуналки и прокрадется в комнату, где ляжет спать, не включая света.

Проходя мимо единственной в поселке пятиэтажки, он сворачивает во двор. Там обычно сидят ночь-заполночь доминошники, стуча о ветхий стол, гоняют мяч подростки. Но в такой лютый холод там, конечно же, никого нет, уверен Эд. Он заходит во двор, чтобы убить время. И во дворе воистину никого нет. Пусто.

От мусорного бака с пустым ведром всё же идет живая душа, небольшая фигурка: Людка, рыжая девочка, училась с Эдом в одной школе, но перевелась в 123-ю.

— Эд, ты чего тут? (Людка)

— Да вот, тебя ищу. (Эд)

— А что у тебя с лицом? (Людка)