Гибель адмирала Канариса - Богдан Сушинский

— Так что, господин адмирал, будем звонить? — спросил Шелленберг, задержав руку в нескольких сантиметрах от трубки.

— Раз уж вы решились на этот шаг…

Трубку поднял адъютант Гиммлера штандартенфюрер СС Брандт. Очевидно, он основательно задремал перед этим звонком, потому что голос его звучал сонно и умиротворенно, как у пресытившегося кота.

— Мне нужно срочно поговорить с рейхсфюрером, — сказал Шелленберг, представившись.

— Теперь все хотят говорить с рейхсфюрером, дорогой бригадефюрер.

— Что вы хотите этим сказать?

— Скорее, спросить. Не знаете ли, отчего это вдруг все воспылали страстным желанием слышать голос рейхсфюрера?

— Мне некогда задумываться над подобными аномалиями, штандартенфюрер.

— А я вот вынужден задумываться. И над этим — тоже.

Если бы таким образом с Шелленбергом позволил себе говорить какой-либо другой полковник, он, конечно же, немедленно привел бы его в чувство. Однако полковник Брандт являлся не только личным адъютантом Гиммлера, но и очень близким ему человеком. С этим приходилось считаться во все времена, но особенно теперь.

— Мне понятна ваша гордость за авторитет шефа, — все же деликатно указал Брандту на его «место на коврике у двери» бригадефюрер. — Но лично мне рейхсфюрер нужен по очень важному делу.

— В связи с арестом Канариса, следует полагать? — иронично хмыкнул адъютант.

«Вот оно в чем дело! — осенило Шелленберга. — Брандту уже известны подробности моего перевоплощения в конвоира бывшего главы абвера, и теперь он воспринимает меня, как попавшего в западню хорька. Что ж, этого следовало ожидать».

— Вы поражаете меня своей прозорливостью, Брандт, — произнося это, Шелленберг исподлобья наблюдал за адмиралом. Тот уже догадался, что произошла какая-то осечка, и нервно разминал суставы пальцев. — Вот только заменить собой рейхсфюрера вы пока что не способны.

— Но и рейхсфюрера тоже нет.

— Позвонить на домашний?

— Неужели не понятно, что в такое время рейхсфюрер не может отсиживаться дома?! — почти осуждающе возразил Брандт.

— Но должен же он пребывать в эти минуты где-то в пределах рейха?

— Будем считать, что да, — сладко зевнул штандартенфюрер. И Шелленберг выразительно представил себе, как этот кряжистый коротышка сидит сейчас, развалившись в кресле, и мнит себя если не в облике Гитлера, то уж своего шефа — точно. — По секрету могу сообщить, что он отправился в «Вольфшанце». Самый срочный вызов.

— В «Вольфшанце»? — переспросил Шелленберг исключительно для оконфузившегося флотоводца, растерянно прислушивающегося сейчас к их разговору. — Как давно это произошло?

— Часа полтора назад. Сейчас он, возможно, еще в воздухе.

Вздох облегчения, которым Шелленберг отблагодарил адъютанта Гиммлера, предназначался не для слуха Канариса. В душе бригадефюрер почти с ужасом ждал того момента, когда в трубке раздастся голос самого великого магистра ордена СС. Он и в более беспечные времена остерегался позванивать Гиммлеру, а теперь ведь надо было отстаивать «врага фюрера и рейха» Канариса. Да к тому же в присутствии самого Канариса, который легко мог оказаться свидетелем его бессилия и позора.

— Странно, что рейхсфюрер отправился туда без вас. — В этой фразе Шелленберга были и подозрение в том, что Брандт лжет, и мелкая месть, и примирительное сочувствие… Все зависело от того, как она будет истолкована штандартенфюрером.

— О чем он, конечно же, пожалеет, — все с тем же непробиваемым добродушием согласился Брандт.

Положив трубку на рычаг, Шелленберг изобразил разочарование.

— Как вы уже слышали, адмирал, Гиммлер улетел в «Вольфшанце».

— И вместе с ним улетучилась моя последняя надежда.

— Разыскать его в ставке вряд ли удастся. Тем более что время позднее. И не думаю, чтобы адъютант обманул меня. — Канарис слушал его молча, но смотрел так, как можно смотреть лишь на Христа Спасителя. — Не судьба, адмирал, не судьба.

— Очевидно, вы правы, — угрюмо признал адмирал и повел длинной тонкой шеей, словно уже сейчас прилаживал ее к петле. — В любом случае вы — мужественный человек. Я ведь понимаю, что Гиммлер мог воспринять ваше заступничество как попытку спасти своего сообщника. Так что вы здорово рисковали, Вальтер. Уже за одно это я признателен вам.

— Я сдержал свое слово и еще найду возможность основательно поговорить с рейхсфюрером.

Канарис скорбно взглянул на Шелленберга.

— Последняя просьба, бригадефюрер: пойдемте в отведенные мне «апартаменты», разопьем прощальную бутылку вина. Или хотя бы по глотку. Вас, гауптштурмфюрер, тоже приглашаю. Много времени у вас это не отнимет.

Оба «стражника» посмотрели на адмирала, как на назойливого, слишком гостеприимного хозяина, одернуть которого они не решаются.

11

Ночное небо казалось как-то по-южному удивительно высоким, вот только зарождающийся где-то за грядой холмов легкий ветерок вместо ночной прохлады приносил гарь пепелищ. На западе, откуда он повевал, разгоралось огромное зарево пожара.

— Мне не на кого больше рассчитывать, Вальтер, — молвил Канарис, с трудом отведя взгляд от этого зарева.

— Предприму все, что представится возможным. В этом вы уже могли убедиться.

Уже попрощавшись с Шелленбергом в кабинете-камере, Канарис, тем не менее, не удержался и последовал за ним на улицу. Стоявший у входа в корпус часовой растерянно осмотрел всех троих, но так и не поняв, есть ли среди них арестованный, отдал честь и молча пропустил мимо себя. К тому же он знал, что арестованным нельзя выходить за огражденную высоким каменным забором территорию школы, а на проходной дежурит наряд.

— Вы должны понять меня, бригадефюрер. Вы и есть та последняя надежда, на которую я буду уповать все дни, кои мне придется провести здесь, в казармах. — Шелленберг заметил на глазах адмирала слезы, но, к своему удивлению, не ощутил ни жалости к нему, ни хотя бы сочувствия.

«Я ведь давал тебе возможность распорядиться последними минутами свободы! — уже в который раз мысленно ужалил он Канариса. — Что помешало воспользоваться моей добротой? На чью снисходительность ты рассчитывал: Мюллера, фюрера?! Так вот, на них и уповай!»

— Отлично понимаю вас, адмирал. И еще раз повторяю: я всего лишь выполнял приказ.

— Переговорите с рейхсфюрером, Шелленберг, переговорите, — вновь, теперь уже с укоризненной мольбой, попросил адмирал.

— Вы присутствовали при попытке связаться с ним.

Невесть откуда появившийся обер-лейтенант решительно преградил им путь у ступеней, ведущих с крыльца.

— Прошу прощения, господин адмирал, но покидать пределы корпуса без разрешения начальника училища вам категорически запрещено.

— Меня никто не предупреждал об этом, — извиняющимся тоном объяснил Канарис.

— Но теперь вы уже предупреждены. Еще раз прошу прощения.

— Учту. Представьтесь, пожалуйста.

— Обер-лейтенант Шнорре, — подтянулся офицер. — Помощник начальника училища по вопросам безопасности.

Увидев, что Шелленберг тоже остановился, Шнорре попятился назад, козырнул и, поняв, что может нарваться на неприятности, вполголоса произнес:

— Впрочем, если господин бригадефюрер СС позволяет вам оставить пределы корпуса, то можете сделать это под его личную ответственность…

— Выполняйте свои обязанности, обер-лейтенант, — вдруг жестко отрубил Шелленберг, проходя мимо Шнорре и даже не оглянувшись при этом на Канариса.

Услышав его ответ, адмирал — обескураженный и оскорбленный — остановился. Он чувствовал себя так, словно его хлестнули по лицу. А ведь зная, что перед ним помощник начальника училища по безопасности, Шелленберг мог бы сделать для него исключение, и тогда не только сегодня, но и впредь охрана вела бы себя иначе.

«Сантименты кончились, адмирал! — по-иному решил бригадефюрер. — Дальше пойдет суровая казарменная обыденность. С допросами, пытками и ночными видениями петли на шее. Вы сами избрали этот роковой путь на собственную голгофу».

Уйдя первым, Фёлькерсам ждал его теперь у ворот, дремая за рулем. Шелленберг быстро сел в машину, и «мерседес» рванул с места так, что часовой едва успел чуть отодвинуть половинку массивных ворот, чтобы машина не врезалась в них.

— А ведь, даже находясь здесь, адмирал все еще имел возможность бежать, — несколько зловеще рассмеялся барон фон Фёлькерсам, и его по-лошадиному удлиненное, обветренное, вечно шелушащееся, освещенное луной лицо альпиниста исказила гримаса презрения.

— Просто он об этом не думал, — неуверенно вступился за него бригадефюрер.

— О чем же он тогда думал, бывший шеф абвера?! Ну, пусть эти военно-полевые бараны, которых свезли сюда задолго до него, позволяют гнать себя на убой, как стадо… Но Канарис! Опытный разведчик… работающий, к тому же, в качестве двойника… Не подготовить ни одного конспиративного лежбища! Не позаботиться ни о каком черном ходе с подземельем в собственном доме!..