Недометанный стог (рассказы и повести) - Леонид Воробьев

Протарахтел навстречу трактор с тележкой, над деревней уходил на снижение шумный самолет, угадывая на дальний аэродром, а Настене в этом шуме и гуле чудились звуки деревенского праздника.

И вдруг, как наяву, увидела она Ивана. Шел он вдоль порядка, но только не такой, как перед смертью, а прежний: высокий, красивый и памятный до невозможности, с всегда незастегнутой рубашкой. И на груди у него выколот был такой знакомый якорек.

А она пошла навстречу ему, сами ноги понесли. Пошла, хотя знала, что смотрят на нее люди. И чувствовала, что Зоя где-то рядом, глядит сурово, сердится. Но не могла она не идти, ибо сладкая боль пронзила ей сердце и знала она, что не в силах совладать с собой, не в силах сдержать себя, остановиться. Но не знала она, что уже не идет, а лежит на шелковой майской траве, свернувшись сухоньким комочком, не дойдя всего-то каких-нибудь семи шажков до родного крыльца.

Ветка ивы

«Ритка, я люблю тебя. Согласна ли ты стать моей женой?»

Зеркало отразило большую и крепко посаженную на широкие плечи голову, твердый рот, спокойные серые глаза, нос, немного курносый, и рыжеватую вьющуюся прядку чуба. Глядя на себя в зеркало, Левка снова повторил этот вопрос и задумался: «Что она ответит?»

Конечно, от Ритки можно ожидать всего: и веселого изумления, и лирического настроения, которое вдруг найдет на нее ни с того ни с сего, и обидной шутки — такая уж она, Ритка… Но как бы то ни было, они, в конце концов, должны поговорить серьезно…

Сегодня он скажет эти слова. Правда, он собирается сказать их несколько месяцев, но сегодня решил твердо и бесповоротно: будь что будет. Ровно в семь часов скажет ей это. Возьмет и скажет. Именно в семь, раз так пришло на ум.

— Да, Лев Леонидыч, ты скажешь ей в семь часов все, иначе будешь считать себя последним трусом, — сказал Левка вслух.

А он имеет право не считать себя трусом. Не кто-нибудь, а именно он разбирал последние метры залома у Говорливого камня, хотя это и было опасно для жизни. Он же руководил окаткой у Синего яра, где другие отказывались работать наотрез. И разве не он переходил по густо идущей моли Ряхму туда и обратно, когда это было необходимо? Нет, обвинить в трусости его не посмеет никто.

Сухо щелкнул замок. Ключ улегся в укромное место, под лавочку у крыльца. Скрипнула калитка. Левка поправил на голове кепку и пошел вдоль главной улицы поселка.

Земля, схваченная первыми морозными ночами, звенела под каблуками. Дорога, словно летом, была суха и пыльна. Хрустели ледяшки в маленьких вымерзших лужицах.

Левка вдыхал бодрящий холодный воздух, повертывался боком к легкому, но резковатому северному ветерку и шагал к небольшому бревенчатому дому с высоким крыльцом, синими наличниками и узорчатыми занавесками на окнах.

Сколько раз он проделывал этот путь! Ходил по размытой весенними грозами дороге, по мягкой и горячей пыли летом, вдыхал майскую свежесть, июньскую вечернюю теплоту, пряные запахи конца лета. Теперь осень, а он все продолжает ходить.

Пройти можно с закрытыми глазами, ощупью завернуть за угол палисадника, перешагнуть канавку, вытереть ноги о соломенный коврик, стукнуть три раза в дверь. Левка так и сделал бы, но неудобно: могут увидеть соседи, которые и без того дружески подшучивают над ним.

— Рита дома? — спросил Левка, шагнув в светлый коридорчик с крашеным полом и низеньким потолком.

— Подожди там, я одеваюсь, — раздался из-за двери такой знакомый, звонкий голос.

Левка присел на подоконник.

Перед Риткой стояло на столе большое зеркало. Она поворачивалась перед ним, оглядывая свою фигуру, и смеялась, обнажая ровные блестящие зубы. Молодостью и красотой налита Риткина фигура, румянец лежит на щеках, вызывающе смотрят карие глаза, черные косы сплелись на голове в причудливый венец.

— Ну что дурачишься? — сказала ей, оторвавшись от книги, худенькая белокурая девчушка с мелкими веснушками на курносом носу. — Ведь ждет там парень-то.

— Ничего, — пропела Ритка, еще раз поворачиваясь перед зеркалом. — Пусть подождет. Куда спешить? Не вопросы государственной важности решать будем…

Главная улица поселка уводила шедших рядом Ритку и Левку к Ряхме. Летом ходили на ее берег ребята с гармонями. За ними шли девчата и будили поселок песнями и задорными частушками. А теперь на берегу было пустынно и холодно.

— Пойдем к Ряхме, — тоном, не допускающим возражений, сказала Ритка. — Может, она встала: сегодня ночью-то крепко подморозило.

— А может, лучше куда-нибудь в другое место? — предложил Левка. — На берегу холодно, можно простудиться.

— Иди куда хочешь, — капризно сказала Ритка, — а я — к Ряхме. — И она запрыгала через промерзшие до дна лужи, ловко перелетая с одной кочки разбитой машинами дороги на другую. Обернувшись к нему и глядя, как он перепрыгнул через лужу, она крикнула: — Давай догоняй! Эх, ты, медведь, а еще физкультурник…

Левка на самом деле чувствовал себя рядом с ней медведем. Сразу терялась его подвижность и ловкость, и все из-за этой легкой фигурки, удалявшейся от него.

В сотый раз подумал Левка: «А ведь, наверно, никогда я не буду чувствовать себя просто с ней. — Но тут же отогнал эту мысль. — Конечно, у Ритки есть недостатки. А у кого их нет? Зато и умная она, и красивая, и веселая. Правда, иногда слишком капризная, но это пройдет». И потом — разве он не любит ее? Она его тоже любит, иначе не предпочла бы его всем ребятам. В общем, сегодня в семь будет решающий разговор.

Они вышли на берег Ряхмы и встали у края обрыва. Все эти дни по реке шло «сало», но сейчас не было слышно шуршания льдин. Узенькая перемычка связала две столкнувшиеся льдины, и выше этого места образовалась каша из битого льда, еще выше нагромоздились ледяные поля, разделенные полыньями, а ниже рябилась черная ледяная вода.

— Гляди-и-и, — восторженно выдохнула Ритка, — встала…

Небо в этот вечер закрыли тучи. Только на западе осталось открытым небольшое полукружье зеленоватого вечернего цвета, на бледном фоне которого рисовались контуры штабелей леса, шел по невидимой дороге человек, и загорелась первая звезда. Восточная половина неба была темной, зато западную, около полукружья, испещрили багровые мазки. Казалось, черного меха шубу окунули в золотую краску, выжали потом насухо и натянули на небосвод. В отжатых местах образовались темные провалы, другие же части шубы горели червонным багрянцем. Начинало темнеть.

— Да-а, — протянул Левка, — здорово красиво.

Лучи заходящего солнца отразились от ледяных полей, осветили верхушки соснового бора, спускавшегося к реке, и выделили стоящую на противоположном берегу белоголовую иву.

Поздней осенью, когда золотыми кострами пылают березы, когда буреют еловые перелески и под утренними заморозками трещит жухлая трава, стоят на полевых межах, на распутьях дорог, на высоких берегах речек и рек такие белые ивы. Их седые головы, на которых не осталось ничего, кроме белого пуха, издалека видны в хрустальной чистоте погожего осеннего дня. Под остывающим светом невысокого солнца, в гулкой осенней тишине стоят они как предвестники близкой зимы и глубокого сна природы, а может быть, и как далекое, но теплое напоминание о пахучем цвете яблонь, о белеющих вишнях и о нежном весеннем цветении одуванчиков.

— Замечательно, — бойко оценила Ритка. — Вот бы веточку от этой ивы достать.

Она взглянула на Левку. Тот задумчиво смотрел на реку.

— Достань, — предложила Ритка.

— Чего? — как бы очнулся Левка от глубокого сна.

— Ты и не слушаешь, — капризно надула она губы. — Я и говорить больше не буду.

— Прости, Рита, я просто задумался. Что ты сказала?

— Веточку, говорю, достань вон с той ивы.

— Как веточку? — изумился Левка. — Ведь надо же перейти на ту сторону.

— А ты и перейди, — задорно пропела Ритка, поворачиваясь на одной ноге, — и перейди.

— Ну, это глупость, — решительно сказал Левка. — К чему зря рисковать?

Но в Ритку вселился бес упрямства. Если бы Левка пошел без разговоров на лед, она удержала бы его. А теперь ей хотелось обязательно настоять на своем.

— И никакого риска нет: Ряхма встала совсем, — заявила она, повернувшись спиной к реке. — Просто ты ничего не хочешь для меня сделать.

— Ну, знаешь, — рассердился Левка, — хочешь не хочешь, а это уж просто каприз.

— Пусть каприз, — вызывающе топнула Ритка ногой, — а раз тебе мой каприз не важен, я сейчас же иду домой.

Она сделала несколько шагов, превосходно зная, что он догонит и остановит ее.

Левка взглянул на часы. Половина седьмого. Он догнал Ритку и осторожно взял ее за локоть.

— Мне, Рита, нужно очень серьезно поговорить с тобой.

— Достань веточку и говори, — послышалось в ответ.

— Погоди. Тут дело не в-веточке, — у Левки прервался голос, — тут самое серьезное.