Жена Гоголя и другие истории - Томмазо Ландольфи

— Сделайте же хоть что-нибудь. Не видите, сколько молока пролилось? — И дева забилась в истерике.

На палубе бодро заиграл горн. Все, кто были в каюте, вскочили; на лицах изобразились неподдельные страх и уважение. Послышался ропот:

— Идет. Идет.

Девица испуганно смолкла. Горн продолжал выдувать приветственный военный сигнал. На самом верху лестницы распахнулась дверь, и, сопровождаемый ликующими звуками, вошел человек с непроницаемым, властным лицом. Это был сын адвоката. Вошедший на мгновение замер, оглядел собравшихся и решительным шагом спустился по лестнице. На нем были высокие, с раструбами и большущей серебряной пряжкой сапоги из блестящей кожи, доходившие ему почти до паха. Между штаниной и голенищем виднелись обнаженные ляжки. На плечи наброшена тончайшая шелковая туника с глубоким вырезом. Руки до плеч открыты. Талию стягивал золоченый ремень, за который были заткнуты кинжал и пара пистолетов. С правого запястья свисал хлыст.

Как же он изменился! Адвокат не узнавал сына. Ни эти сильные руки, ни тем более маленькие закрученные усики... Не говоря уж о золотых кольцах в ушах и вьющейся шевелюре.

— Грозный Гровио, — проговорил, склонившись, капитан, — вот девица...

— Я, кажется, просил величать меня моим титулом, — угрожающе тихо и с ледяной вежливостью процедил юноша. — Разве вы сами не чувствуете, как неудачно это звучит?

— Большой Варяг, — поправился капитан, — простите великодушно мое невежество... Девица тут...

— Не понял: какая девица? — прервал Варяг (он говорил так тихо, что капитан вынужден был податься вперед, чтобы разобрать его слова).

Капитан указал на Лукрецию. Та взирала на вновь вошедшего с ненавистью зверька, угодившего в капкан.

— А-а, превосходно, — протянул Варяг с дьявольской улыбкой. И обращаясь к Лукреции: — Узнаешь меня?

— Роберто! Роберто Коракальина! Вы! — воскликнула Лукреция. — Боже правый!..

Молоко ручьем хлынуло из девичьей груди, сотрясая все тело. Слабо покашливая, Лукреция упала щекой на пол. Став посреди комнаты со скрещенными на груди руками, Варяг заговорил спокойно и безжалостно:

— Собственной персоной! Тот самый робкий паренек, что тайно боготворил вас, в то время как вы хихикали над ним вместе с подружками. Вы знали, не могли не знать о его чувствах, вас забавляли его страдания. Что ж, теперь все изменилось, и вам придется обуздать свой нрав.

Девица трепетала, не говоря ни слова. Наконец ее прорвало:

— Мой батюшка, сенатор Льювотто...

— Ваш батюшка, сенатор Льювотто, — отрезал Варяг, — находится от вас в данную минуту на расстоянии ровно трехсот восемнадцати миль — по ветру. Поэтому советую быть посговорчивее. Будете умницей — получите все, что ни пожелаете. Так и должно было случиться, — добавил он как бы про себя. И наклонился, чтобы осмотреть соски Лукреции. Та стала извиваться. — Лежите смирно, — приказал Варяг. — Змей сюда, — кивнул он капитану.

Капитан бросился к шкапчику и вынул оттуда небольшую корзину.

— Открывайте. Живо!

Капитан замялся.

— Я сказал: открыть корзину, — повторил Варяг, понизив голос.

Капитан приподнял крышку. Перепуганные матросы кинулись к лестнице.

— А вы куда, бараны?! — взревел Варяг, пригвоздив их свирепым взглядом.

Две сонные змеи выползли из корзины и зашуршали по полу у ног остолбеневшего адвоката. Они покачивали головами влево и вправо, словно выбирая, куда ползти, потом уверенно потянулись к девице. Каждая припала к одному из сосков и принялась пить.

Прошло десять томительных, безмолвных минут. Лукреция тяжело дышала и, казалось, ужасно мучилась или, напротив, испытывала небывалое наслаждение. Под конец она затихла — только побелевшие губы остались приоткрытыми. Потом распахнула глаза, растерянно огляделась, будто очнулась ото сна, глубоко вздохнула — и змеиные хвосты заелозили по полу. Забытье прошло.

— Выкиньте этих тварей! — распорядился Варяг.

Матрос с дырявой макарониной вооружился щипцами и подошел к Лукреции. Но змеи и не думали отрываться. Когда их все-таки оттащили, они отвратительно раздулись, как пиявки.

— За борт их.

Вокруг сосков Лукреции, на нежно-розовом ореоле, отпечатались ярко-красные следы. Правда, молоко течь перестало.

— Теперь лучше? — ласково спросил Варяг, склонившись к ней.

— Любимый! — прошептала женщина.

— Развязать! — зыкнул Варяг. — Развязать ее! Одеть как королеву и отвести в Саргассову каюту!

— Ах, вот оно что! — злобно вскрикнула Лукреция. — Думаете, это я вам сказала? Ошибаетесь, сударь мой. У вас трусливый вид, любезный Роберто, прилизанные волосы, потертые штаны и перхоть на воротнике! Больше мужества, черт возьми! Взгляните хотя бы на того офицера — вон как каблуками стучит. Должна признаться, что Джузеппине вы даже нравились. Вам не мешало бы почаще чистить ногти да забавлять ее всякими смешными историями... — Женщина разразилась истерическим хохотом. Похоже, она бредила.

— Оставьте ее тут. Вернемся к ней позже, когда одумается, — мрачно произнес Варяг и вышел под звуки горна.

Адвокат и прочие последовали за ним. В кают-компании остались на страже только двое в треуголках.

Корабль на всех парусах стремительно несся вперед по уже спокойной водной глади. На носу, в желтом свете фонаря, окруженный своей свитой, сидел на свернутом канате Варяг и отрешенно смотрел вдаль. Из морской пучины медленно выплывала полнотелая луна. Стояла теплая ночь.

— Эй, вы, — будто опомнившись, заговорил Варяг. — Ночь прекрасна. У нас есть все: и вино, и звезды. Звездное вино, — снисходительно пошутил он.

— Ну и словечки! — недовольно фыркнул Шпагат.

— Теснее круг — пусть льются песня и вино. Привести ее сюда.

Двое в треуголках вывели Лукрецию и присоединились к честно́й компании. Разлили вино. Лукреция отчаянно вырывалась, рыдая и несвязно бормоча:

— Я ненавижу тебя, Роберто. Ты только взгляни на себя. Чего стоит одна эта мерзкая перхоть на воротнике. К тому же ты не голубой и не прозрачный. Ненавижу тебя. Я люблю лишь его.

Оборотившись к адвокату, Гвоздь пояснил:

— Это она, поди, про червячка.

Побелев от гнева, Варяг вскочил. Все повернулись к нему.

— Девица, — начал он ледяным, бесцветным голосом. — Я мог бы пропустить веревку у тебя меж ног и голую подвесить мою Лукрецию на крестовине фок-мачты. Я мог бы распилить тебя этой веревкой пополам, и на лицо мне капала бы твоя кровь...

Пока Варяг говорил, самообладание вернулось к нему. Лукреция тоже пришла в себя.

— Так сделайте это! — прокричала она. — Я должна была сказать, что ненавижу вас и что люблю только его. Теперь вам все известно.

— Так-так, — отвечал тот. — А я, пожалуй, поболтаю с тобой. По-дружески. Чему вас учили в этом году в пансионе? Географии Франции, вышиванию, фехтованию?

— Напрасно теряете время.

— Не напрасно, потерпи немного. Бьюсь об заклад, ты и не подозреваешь о существовании Тараканьего моря.

— Почему это не подозреваю? — простодушно заметила девица.

— Тогда скажи, что это такое.

— Это море со множеством тараканов, — кратко объяснила Лукреция.

— А где оно?

— Там никто никогда не бывал.

— Ладно. Короче, мы плывем к Тараканьему морю. По-твоему, сенатор Льювотто и туда доберется, чтобы спасти тебя?

— Кто-кто, а он, я уверена, отыщет меня и там.

— Как же! А скажи-ка, тараканы тебе не противны?

— Мне от них ни жарко ни холодно, — заявила Лукреция, и только дрожащий подбородок выдавал ее волнение.

— Вот мы и проверим.

— Послушайте, Роберто...

— Меня зовут Большой Варяг!

— Роберто Коракальина, выслушайте меня. Солнце восходит и садится, небо меркнет и темнеет и сочится дождевою влагой. Но у меня перед глазами — незамутненная небесная лазурь, струящаяся слабым светом. Тело же мое в вашей власти.

Промолвив это, Лукреция сорвала с себя оставшуюся одежду и обнажила стройное, упругое тело.

— Дубье! Истуканы! — взревел Варяг. — Я что сказал? Вина! Песню!

Дырявая Макаронина достал шарманку, откашлялся и сипло затянул:

Жил на свете таракан,Таракан от детства...

— Заткни пасть, кабысдох! Эй, девица, спой-ка ты нам что-нибудь душещипательное, при лунном свете. Манерам ты, верно, обучена.

— Лучше вырви мне язык.

— Будешь ломаться — придется сказать тебе одну вещь, чтоб знала, как себя вести! — И Варяг шепнул ей что-то на ухо.

— Лжете! — вырвалось у нее.

— Увидишь, я разотру его каблуком.

— Он сам прикончит вас всех до единого.

— Кто? Этот плюгавый червяк?! Отец! Раздевайся.

Двое в треуголках подскочили к адвокату и стащили с него одежду. Оставшись в кальсонах и рубахе, он стыдливо отошел в сторонку.

— Брюки! — приказал Варяг. Он осторожно пошарил в отворотах отцовских брюк и извлек оттуда прозрачного голубого червячка. — Я знал, что ты здесь, — злобно обронил Варяг. — А теперь вот что я тебе скажу, девица: не запоешь — от него одно мокрое место останется. Голыми руками раздавлю.