Безопасность Родины храня - Глеб Кузовкин

О чем думает солдат, оказавшись наедине с самим собой? Конечно же, о доме. И чем больше лет отделяет его от того дня, когда он в последний раз переступил его порог, тем волнительнее, тем острее эти воспоминания. Вот и лейтенант Дубровский мысленно вернулся в эти минуты в родные края. К матери своей Пелагее Андреевне, к отцу — Александру Ивановичу. И на мгновенье представилось ему, как сидят они за белоскатертным столом, на котором благоухает огромный яблочный пирог, на руках у матери еще совсем маленький братишка Женя, к отцовскому плечу ласково жмется сестра Клавдия, — все такие торжественные… Ну точь-в-точь как в тот день, когда вернулся он домой уже не простым хлопцем, а выпускником ФЗУ — без пяти минут мастеровым человеком. Скупа была их семейная жизнь на праздники, но тогда ликовали все по-настоящему. Радовались за него, за то, что выходит в люди, что верную дорогу избрал себе в жизни.

На паровозоремонтном заводе работалось ему хорошо, можно сказать, в охотку. Даже когда приходилось по две смены подряд вкалывать (нередко случалось и такое, ведь время-то тревожное было, предгрозовое), не хныкал, а скорее наоборот, даже какое-то удовольствие получал от того, что может испытать себя на прочность…

Подъем кончился. Вытащив телегу на гору, лошадка таки изрядно притомилась и теперь плелась так медленно, что Петр даже обогнал ее.

— Садись, чего там, все равно быстрее не будет, — окликнул лейтенанта дед, нарушив наконец затянувшееся молчание, и, пододвинувшись, освободил ему место рядом с собой. — Ее, холеру, — кивнул он на лошадь, — хоть батогом, хоть каленым железом, все равно не подгонишь. Зато дома будет как по расписанию, куда там поезду, точь-в-точь к обеду. Мабуть, эту привычку у немцев переняла, когда бричку с каким-то ихним шуцман-начальником тягала.

— А что, фрицы тут у вас сильно свирепствовали? — поддержал разговор Петр, усаживаясь рядом с возницей.

— А как же… Да и не только они, — дед оглянулся, словно ожидая увидеть кого-то за своей спиной, и щелкнул кнутом. — Вьйо! Щоб тебя…

И снова воцарилось молчание. Возница, наверное, обратился мысленно к не столь уже и далекому прошлому, а Петр вернулся в предвоенные годы. Опять представилась ему вся семья. Только вот разговоры посдержанней, да и лица у всех построже. Провожают Петра в армию. Отец подошел — обнял. Мать слезу уронила. Сестра поцеловала… Короче говоря, как в песне поется: «Были сборы недолги…». Вышел он из дому, оглянулся раз, потом еще, помахал всем рукой на прощание (они так у порога стоять и остались — провожать не разрешил) и зашагал на сборный пункт.

Эшелон с призывниками уходил ночью. Ребята устраивались поудобнее, тут же знакомились, готовились к дальней дороге. У кого-то оказалась гармонь. Зазвучали песни.

Время в пути летело быстро. В разговоры все чаще врывалось слово «Москва». Всех волновало одно: успеют ли они хоть одним глазом взглянуть на нее. И вот столичный Киевский вокзал. Звучит команда выйти из вагонов, построиться. Приземистый, плотно сбитый и на удивление подвижный майор называет фамилии — среди них Петр слышит и свою.

— Выйти из строя! — басит майор. — Остальным: по вагонам!

На перроне остались стоять около сотни человек. Не успели они взглядом проводить уходящий эшелон, как подъехали крытые брезентом грузовики.

— По машинам!

Петр уселся у заднего борта. Грузовики тронулись. И тут же из глубины машины послышалось:

— Ребята, куда едем? Вам там видно…

А что он мог ответить? Ведь видел Москву впервые. Вот высотный дом, набережная, какая-то площадь, проспект, снова набережная… Не может быть! Петр не верил своим глазам: машины въезжали на Красную площадь. Да, да… Именно такой запомнилась она ему с открыток и журнальных иллюстраций. Вот Спасские ворота…

— Где мы?.. — Все еще не унимались ребята, сидящие за его спиной. Ответить им Петр так и не смог. Дыхание перехватило, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Да и не сон ли все это?

Тем временем грузовики, миновав медленно открывшиеся ворота, выехали на Кремлевскую площадь и остановились.

Петр услышал голос майора, который, выйдя из кабины, чеканя каждое слово, раздельно произнес:

— Товарищи, поздравляю вас! Вы прибыли на место прохождения своей службы…

Подводу основательно тряхнуло, и Петр едва удержался на своем месте.

— А, черт, покалечили дорогу, — выругался возница и, обратившись к лейтенанту неожиданно заискивающим тоном, предложил: — Может, сзади на сено уляжетесь. Оно так и удобнее, и безопаснее будет.

Петр удивленно взглянул на деда.

— С чего бы это я стал вдруг разлеживаться?.. А насчет дороги не беспокойтесь: и не такими колесить приходилось.

— Да так-то оно так, но впереди лесок видите?

— Вижу. Ну и что?

— Нам бы его минуть благополучно, и, считай, уже дома.

— Так минайте… — в тоне Петра сквозило неприкрытое раздражение.

— Эх, молодо-зелено, — сплюнул возница и, словно его зазнобило, поднял ворот неизвестно какого (то ли польского, то ли еще австрийского) образца латаной-перелатаной шинели.

Петр, будто невзначай коснувшись кобуры, снова соскочил с телеги и зашагал рядом. Время уже, наверное, близилось к обеду, так как лошадка побежала резвей.

…Да, Петру Дубровскому выпало служить в Управлении коменданта Московского Кремля. Тогда, в сентябре 1938 года, он впервые услышал бой курантов на Спасской башне. Не знал парень, что придется ему жить по этим главным часам страны целых шесть лет. И каких лет!

Он стал участником первого довоенного парада на Красной площади. Представляете, как готовились Петр и его сослуживцы к этому смотру? А через год он нес службу на посту номер один — у Мавзолея Владимира Ильича Ленина.

Ему довелось стоять в почетном карауле всего в нескольких шагах от самого дорогого, навечно оставшегося жить в сердцах миллионов человека. Мимо него в торжественном молчании проплывал многолюдный поток, тысячи, десятки тысяч лиц, всматриваясь в которые, Петр научился читать не только летопись, не только настоящее, но и грядущее своей Родины. И когда в июньское утро сорок первого в его сознании взорвалось это жуткое и оглушительное, словно вой падающей бомбы, слово «во-о-ойна», он уже знал: враг будет разбит. Ибо победить тех людей, которые проходили мимо него, направляясь к Ленину, невозможно. Просто НЕМЫСЛИМО!

А потом мимо Петра проплыл еще один людской поток. Только не тихий и скорбный, а грозный и решительный в своей неукротимой жажде разбить и уничтожить врага. Через заснеженную Красную площадь (ровно пятьсот подобных удару набата шагов), мимо Мавзолея, прошли в ноябре сорок первого защитники Москвы. Отсюда — прямо в окопы, на передовую!