Тени в переулке - Эдуард Хруцкий

«ШПИОНСКИЕ СТРАСТИ»

Когда на Москву спускались сумерки и на улице Горького вспыхивали белые лампы фонарей, у дома № 28, углом уходящего в проезд МХАТа, зажигался огромный бокал, в котором светились разноцветные полосы.

Это была вывеска знаменитого «Коктейль-холла», очень модного в Москве заведения, который в 1955 году Никита Хрущев закрыл, посчитав это славное место «притоном разврата».

Разноцветные полоски на бокале соответствовали двум подаваемым в этом заведении коктейлям: «Карнавал» и «Международный». Они состояли из разноцветных слоев всевозможных напитков. Зеленые, красные, желтые, белые цвета стояли в бокале, налитые умелыми руками барменш.

Разноцветный бокал над входом в это прекрасное место был как бы символом столичного гулявого общества. В нем, как в коктейле, говоря на фене, перемешались разные масти. Артисты, литераторы, киношники, художники, дети номенклатурных пап и, конечно, ребята из спецслужб.

Отсидев в конце работы на обязательных партсобраниях, заклеймив поджигателей войны, одобрив линию любимой партии, люди возвращались домой, переодевались и окунались в приятную вечернюю московскую жизнь.

Они слабо верили в могучую поступь пятилеток. Многие не понаслышке, особенно журналисты, знали, как достается каждый центнер хлеба, смеялись над процентными показателями перевыполнения государственного плана.

Но какими бы циниками ни были люди тогда, к прошедшей войне относились свято.

Я попал в этот в эту карнавальную жизнь совсем молодым человеком, еще при Сталине. Потом надел военную форму и вернулся в Москву под самый конец «оттепели». Для меня, надолго оторвавшегося от веселой столичной жизни, все происходившее показалось настоящей свободой. Еще несколько лет назад, если за твой столик в ресторане или безобидном баре «Мороженое» подсаживался иностранец: поляк, чех, румын и, не дай бог, кто-то из врагов-капиталистов, – надо было немедленно рассчитываться и уходить. В противном случае тебя, вполне возможно, отволокли бы в райотдел МГБ.

Но в конце 50-х все изменилось. Иностранцы стали не просто участниками московских тусовок тех лет, но и их украшением, как в чеховской «Свадьбе» генерал.

Ах, московская жизнь тех лет! Кафе «Националь», гостеприимный ресторан ВТО на улице Горького, Дом кино, еще на улице Воровского, «Метрополь», недавно открытый «Пекин».

А после закрытия заведений компания на машинах отправлялась во Внуково, где ресторан работал круглые сутки, а летом – на веранду, повисшую над рекой в кабаке «Химки».

После армейского аскетизма я с удовольствием влился в необыкновенно веселую ночную жизнь.

Мне повезло: сразу после увольнения меня взяли на работу в газету, а журналистика в те годы была профессией престижной.

В самых разных компаниях я часто встречал киносценариста и драматурга Юрия Кроткова. Хотя он был старше меня лет на десять, никогда не настаивал, чтобы его звали Юрий Васильевич, был весьма демократичен, безукоризненно воспитан, широк и умен. Выше среднего роста, темные волосы, чуть тронутые сединой, внешне весьма импозантный мужик. Он всегда появлялся с первоклассными дамами, в основном актрисами. Вполне естественно, сценаристов всегда любили актрисы.

Познакомил меня с ним Борис Войтехов, документальный сценарист и журналист. Сегодня уже все забыли, что первую премию американской киноакадемии «Оскар» получил именно он в годы войны за сценарий фильма «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой».

Юрий Кротков, как говорил Войтехов, «находился в центре половой жизни Москвы». Изумительный рассказчик, Кротков знал необычайное количество веселых и занятных историй. Во многих он принимал непосредственное участие, хотя его роль в них частенько была не самая героическая. Но он совершенно не стеснялся, что слушатели могут воспринять его человеком, попавшим впросак.

Он родился и жил в Тбилиси. Оттуда в 1940 году приехал поступать во ГИК – так тогда именовался Институт кинематографии, без приставки Всесоюзный. Когда началась война, он с институтом уехал в эвакуацию, затем вернулся в Москву, а его комната в коммуналке оказалась занята.

Но в Москве работали чекисты из Тбилиси, друзья его отца, художника, к ним и пошел будущий кинодраматург. Один из них, поклонник его матери, известной актрисы, был не кто иной, как Богдан Кобулов. Он принял Кроткова и послал людей разобраться, что произошло.

А все было чрезвычайно просто. Домоуправ банально продал жилплощадь эвакуированного студента. В те годы в Москве такие истории случались весьма часто. Квартиры эвакуированных продавали за ценности и деньги.

Что касается Кроткова, то НКВД немедленно навел революционный порядок. Кротков въехал в свою комнату. Но ввиду того что туда был вселен известный украинский инженер, чекисты приняли воистину соломоново решение. Домоуправа арестовали, а его квартиру отдали инженеру.

Правда, в то время, о котором я пишу, у Юрия Кроткова уже была хорошая квартира в отличном доме на Чистопрудном бульваре.

Мне не довелось бывать там, но знакомые рассказывали, что она была прекрасно обставлена антикварной мебелью и всех пришедших поражала огромная библиотека.

В 1959 году в Москве открылся Первый международный кинофестиваль. Штаб его находился в гостинице «Москва», там же жили и именитые гости. В ресторане на седьмом этаже гостиницы расположился Пресс-бар, работавший практически круглые сутки. Впервые в Москве в открытой продаже появились фирменные сигареты и всевозможные напитки. Все любители развлечений стремились попасть в это увлекательное место. Еще бы! За столом сидели знаменитые артисты, которых мы видели в редких зарубежных фильмах, попадавших в наш прокат.

Но пройти в гостиницу было непросто. Туда пускали только людей, аккредитованных на фестивале. Достать пропуска было крайне тяжело. Но мне это удавалось, так как в гостинице сидела бригада из МУРа, оберегающая имущество иностранных кинозвезд, и опера помогали мне провести с собой друзей.

Ах, этот Пресс-бар, кусочек сладкой жизни, которую мы видели только в кино!

Внизу, на улице, шла привычная жизнь с призывами партии, путевками комсомола, а на седьмом этаже играл лучший московский джаз, танцевали с нашими кинодеятелями жгучие мексиканские красавицы. Николь Курсель и Марина Влади, забыв о диете, ели котлеты по-киевски и запивали их вином.

Конечно, почти каждый вечер там появлялся обаятельный Юра Кротков в окружении целого цветника очаровательных девиц. Каждый человек, аккредитованный на фестивале, носил на груди значок. У меня на нем было написано «Пресса», у многих – «Гость», а у Кроткова висел самый престижный знак – «Участник». Эти знаки давали только тем, чьи фильмы были выставлены в конкурсной и внеконкурсной программах.