Живая статуя - Наталья Якобсон

— Боль скоро пройдет, — я хотел коснуться ее кожи и исцелить, но она отшатнулась.

— Как ты можешь становиться таким злым? Иногда в тебя, как будто вселяется дьявол, — крикнула она.

Ошибаешься, красавица, он во мне сидит постоянно, хотел возразить я, но, конечно же, не стал. Под дверью не было подслушивающего Августина или его приспешников, и все равно не за чем напрасно тревожить тишину такими заявлениями, ведь в тишине может притаиться кто угодно. Где гарантия, что духи, шныряющие поблизости, не подслушают и не начнут потом передразнивать меня или Флер, или повторять мои слова под ухом у самого Августина. Зачем лишний раз вносить сумятицу в мир, в котором и так с недавних пор все перепуталось и изменилось.

— То есть, я не хочу говорить о тебе ничего плохого, — извинилась Флер, словно тоже испугалась того, что ее могут подслушать или того, что гость хлопнет дверью и уйдет уже безвозвратно. — Просто, иногда ты ведешь себя очень странно. Смотришь так, будто все вокруг, в том числе и я, не стоят того, чтобы ты их заметил, и это оскорбительно.

Как было бы легко сейчас сказать что-то не более приятное в ответ, поссориться и навсегда исчезнуть, но вместо такого простого пути к отступлению я решил повести себя благородно. Как редко я вел себя с дамами честно. Не знаю, какая сила в этот раз заставила меня набраться смелости и выпалить на одном дыхании:

— Флер, я женат!

Слова прозвучали быстро, но несмело, с каким-то скрытым осознанием неисправимой вины. Хотя в чем может винить себя тот, кто поступает честно?

Ну, вот, признание сделано. Я думал за ним последует бурная сцена со слезами и обвинениями, но Флер совершенно спокойно заявила:

— Мне все равно!

По крайней мере, не попыталась расцарапать мне лицо ногтями, и то хорошо. Мне даже захотелось похвалить ее за редкостную уравновешенность и даже смелость, но тут я вспомнил ее на сцене, в свете огней рампы, с улыбкой на устах и пустотой в сердце, с совершенно пустыми, недоступными для прочтения мыслями, и это воспоминание убило все. Как я мог забыть, что Флер актриса, а не леди. Естественно, ей все равно, с кем с путаться, с холостяком, с обрученным или женатым человеком, или даже с преступником, главное, что тот исправно платил за приятное общество и не забывал о подарках. В неразборчивости Флер переиграла всех актрис на свете, она спуталась даже не просто с убийцей, а с драконом. Ее не пугало общение с настоящим демоном, так надо щедро отсыпать ей за храбрость золота из колдовского кошелька.

— Возьми, на случай, если мои слуги не успеют вовремя обеспечить тебя всем необходимым, — я протянул Флер ладонь, на которой тут же зазвенели крупные червонцы и, поскольку девушка спрятала руки за спиной, просто высыпал их на стол.

— Ты считаешь, что стоит только бросить несколько монет, и люди все тебе простят, — в ее голосе вдруг зазвучала неприязнь, почти отвращение.

— Обычно на большинство людей этот метод срабатывал безотказно, только некоторые гордецы отказывались, — немногие находили в себе силы выбрать смерть вместо золота, поэтому я сыпал им направо и налево, но запасы моих богатств оставались неиссякаемыми.

— От меня не удастся откупиться червонцами и безделушками. Мне нужно нечто большее, чем сверкающие подачки, но ты бездушен и не можешь этого понять, — Флер не обвиняла, а просто констатировала факт. Я не мог не признать ее правоту. Я был щедр на золото и скуп на чувства. Одно искупало другое. Я полагал, что, помогая людям материально, смогу искупить моральный ущерб, что отданное в дар богатство излечит их от страха перед драконом.

— Иногда ты говоришь очень разумные вещи, хотя сама об этом не догадываешься, — только и сказал я Флер. Естественно, подобную похвалу своей проницательности она опять приняла за оскорбление, но ничего не ответила, только обиженно надула губки. Зачем убеждать в чем-то того, кто при всем желании не в силах тебя понять?

— Я найду тебе кого-нибудь получше того зверька, — в качестве покаяния пообещал я перед уходом.

— Я буду ждать, — произнесла Флер и с очаровательной улыбкой добавила. — Буду ждать тебя всегда, даже если ты никогда больше не придешь.

Конечно, после таких слов я уже не мог не вернуться. Не всегда же оставаться твердокаменным. Мне было очень жаль Флер, и, уходя, я уже знал, что и в следующий раз приду к ней, причем опять не с пустыми руками. Я уже даже знал, кого ей принести.

От ее порога я отошел шагом. Я уже лихорадочно раздумывал о том, как поскорее раздобыть то, что я хотел ей подарить. На крохотные красные глазки, следившие за мной из-за подвального зарешеченного окошечка, я сперва не обратил внимание. Скорее всего, крыса, мало ли их там, в подвалах разных старых домов?

Очевидно, решив, что не встретит сопротивления, зверек протиснулся сквозь решетки и кинулся за мной. Можно было бы отпугнуть его, задеть ногой, но я не стал, потому что хотел проследить, чего ему от меня нужно и правильно сделал. При ближайшем рассмотрении в крысе можно было узнать гремлина, который, должно быть, совсем одурев от жадности, снова накинулся на мой сапог и стал отдирать так понравившуюся ему пряжку. Она заманчиво поблескивала в темноте, и крохотные глазки гремлина зажглись алчным красноватым огоньком. Как же ему хотелось заполучить эту игрушку?

Я изловчился, в мгновение ока нагнулся вниз и схватил за шкирку, потерявшего всякую бдительность зверька.

— Ну вот, ты снова мне попался малыш! Очень даже приятно, что ты вернулся ко мне сам, — произнес я абсолютно беззлобно, но гремлин, тем не менее, напугался, жалобно пискнул и зачем-то потянулся к моему плащу.

Я только теперь увидел, что на подкладке остались какие-то крошки после ужина Флер, и быстро стряхнул их. Гремлин проследил взглядом то, как мелкое крошево осело на мостовую, облизался и кинулся бы туда, если б я держал его чуть менее крепко.

— Бедняга! Значит, и тебя из склепа прогнали, — без особого сочувствия прошептал я, но гремлин так лихорадочно закивал крупной головкой, что мне стало его жалко.

— Придется тебя накормить, — я засунул его в карман и быстрее ветра полетел к первой же харчевне, которая могла работать в такое время. Мне было все равно, что подумают редкие посетители обо мне и о моем питомце. Я просто заказал все готовые блюда, которые нашлись на кухне, и выпустил гремлина из кармана на стол. Бедняга даже не поверил в свое счастье, когда, наверное, впервые за много лет снова увидел дымящуюся похлебку, ломтики свинины и кусочки торта, которые всегда любил.

Как бы не было соблазнительно угощение, самому мне есть совсем не хотелось и так некстати вдруг вспомнились тени, их пиршества, их противоестественная жажда к крови. А гремлин с крайне озабоченным видом бегал по столу от одной тарелки к другой, пытаясь перепробовать все яства. Те, кто смотрел на нас, тихо перешептывались между собой, но мне это было безразлично. Пусть люди строят догадки о том, кто этот очаровательный, богато одетый, юный господин, который кормит поздним ужином отвратительного на вид зверька, а потом сажает его к себе в карман и уносит прочь. Сытно поевший гремлин в благодарность что-то промурлыкал, забрался ко мне за пазуху и заснул так сладко, что его довольно неприятная мордочка стала выглядеть почти что миленькой. Бесполезно было сейчас будить его и требовать, чтобы он указал дорогу к склепу. Все равно бежать он уже и не думал, а искать дорогу прямо сейчас было рискованно. Мне досталось необходимое время на раздумья. Как явиться назад и с честью выйти из положения? Над этим, как раз, я собирался поразмыслить.