Где Цезарь кровью истекал (сборник) - Рекс Стаут

– Никакой шутки. Я так работаю.

– Вы называете это работой? Я тоже детектив. Во-первых, неужели вы полагаете, что кто-то вздумает начать бомбардировку, когда мы с вами тут сидим? Эта тропинка тянется на шесть миль. Почему бы нам не выбрать другое место? Во-вторых, вы говорили, что негр, которого вытурили из гаража, якобы делает это, чтобы насолить прежним хозяевам. Но, если так, зачем ему оба раза выбирать мишенью этого фабриканта авторучек? Не может такого быть. Вы не всё рассказываете. Мне до этого нет дела, просто хочется показать, что голова варит и по выходным.

Он посмотрел на меня одним глазом, затем обоими и наконец рассмеялся:

– А ты, кажется, ничего малый.

– Это точно, – с чувством подтвердил я.

Он все смеялся:

– Честное слово, лучше бы я тебе не рассказывал. Ты бы лучше понял, что к чему, если б знал Крайслера. Но дело не только в нем. Я никак не поспеваю. Шестнадцать часов в день! Мне дали тут помощничка. Ты бы его видел: он чей-то там племянник. Я должен дежурить с восхода до темноты. А тут еще этот Крайслер, он прямо исходит желчью. Зол на меня за то, что я поймал его шофера, когда тот воровал бензин в гараже. А ниггер помогал мне, за это Крайслер и заставил его выгнать. Он и за моим скальпом охотится. Но я кое-что придумал. Видишь тот выступ? – Оделл показал пальцем. – Нет, чуть ниже, рядом с теми пихтами. Вот оттуда я и швырял в него камнями. Попал оба раза.

– Ясно. И здорово поранил его?

– Еще мало. Но плечо я ему расшиб как следует. А если возникнут подозрения, у меня прекрасное алиби. В любой момент я могу сказать, что иду искать того, кто швыряет камни, и уйти в лес на час или два. Иногда я позволяю им видеть меня с дорожки, и тогда они уверены, что находятся под моей защитой.

– Хорошая мысль. Но ты уже все из нее выжал. Рано или поздно тебе придется или поймать кого-нибудь, или бросить это занятие. Или швырнуть еще несколько камней.

Он снова рассмеялся:

– Может, ты думаешь, это был плохой бросок, когда я расшиб ему плечо? Видишь, как далеко выступ? Не знаю, буду ли я еще заниматься этим, но, уж если буду, знаю, кого выбрать. Я тебе ее показывал. – Он взглянул на часы. – Господи помилуй! Уже почти пять! Мне давно пора возвращаться!

Он умчался. Я никуда не спешил и лениво побрел по тропинке. Как я уже обнаружил, куда бы вы ни шли в Канауа-Спа, вы гуляете по саду. Не знаю, кто подметает и вытирает пыль с деревьев в этих лесах, которые занимают более тысячи акров, но, безусловно, это образцовая домохозяйка. По соседству с главным зданием отеля разбросаны корпуса. Там в основном газоны и цветы. В тридцати ярдах от центрального входа – три фонтана в классическом стиле. В этих курятниках, которые называют корпусами, плюнуть негде, но зато есть своя кухня. Два из них, «Покахонтас» и «Апшур», находятся в ста ярдах один от другого и соединены тропинкой, петляющей между клумбами. Их и предоставили пятнадцати, точнее, десяти поварам. Наш номер шестьдесят, мой и Вульфа, находится в «Апшуре».

Я беспечно шел вперед. Там есть на что посмотреть, если вас это интересует. Гроздья ярко-розовых цветов на кустах, которые Оделл назвал горным лавром, петляющий ручеек с перекинутыми через него то здесь, то там крошечными мостиками, какие-то деревья, птицы, вечнозеленые растения и тому подобное. Я ничего не имею против. И правда, в таком месте что-нибудь обязательно должно расти, но, честно говоря, все это не вдохновляет. Никакого сравнения, скажем, с Центральным стадионом в Нью-Йорке.

Ближе к главному зданию, особенно там, где расположены корпуса, более людно. Полно народу ездит в машинах, верхом, реже идут пешком. Большинство из тех, кто ходит пешком, – негры в форме Канауа-Спа: черные бриджи и ярко-зеленые куртки с большими черными пуговицами. На боковых аллеях еще можно увидеть, как они улыбаются, но в основном они выглядят так, словно заняты делом государственной важности.

Я пришел в «Апшур» в шестом часу. Номер шестидесятый находился в правом крыле. Я осторожно отворил входную дверь и вошел на цыпочках, чтобы не разбудить дитя, но, ступив с еще большими предосторожностями в следующую комнату, обнаружил, что она пуста. Все три окна, которые я оставил приоткрытыми, были заперты. Внушительная вмятина посреди кровати не оставляла никаких сомнений относительно того, кто лежал в ней. Одеяло, которое я, уходя, с любовью расправил на нем, оказалось сбито в ногах. Я посмотрел в прихожей: его шляпы не было. Я прошел в ванную и вымыл руки. Мне было неспокойно. За десять лет я привык находить Ниро Вульфа, как статую Свободы, там, где оставил. Все это было весьма огорчительно, не говоря уже об унижении, порождаемом мыслью, что он порхает, словно колибри, и лижет сапоги какого-то паршивого колбасника.

Я ополоснулся, сменил рубашку и уже намеревался пойти в главное здание, как сообразил, что Фриц и Теодор убьют меня, если я не привезу шефа назад в целости и сохранности. Поэтому я направился прямиком в корпус «Покахонтас».

Там было куда шикарнее, чем в «Апшуре». На нижнем этаже – четыре общие комнаты приличного размера. Еще подходя к двери, я услышал шум. Повара недурно проводили время. Я уже встречался с ними за обедом, который приготовили и накрыли здесь же, в корпусе. Причем пятеро из них приготовили по блюду. Съесть все не составляло большого труда, особенно если вспомнить, что вот уже десять лет мой постоянный рацион составляли яства, приготовленные Фрицем Бреннером под руководством Ниро Вульфа.

Я позволил одной зеленой куртке открыть передо мною дверь, доверил другой шляпу и начал поиски моей заблудшей пташки. В правой гостиной, сплошь темное дерево и цветные коврики – «Покахонтас» был оформлен в индейском стиле, – под радио танцевали три пары. Роковая брюнетка примерно моих лет с высоким белым лбом и продолговатыми сонными глазами висела на шее у Сергея Валенко, пятидесятилетнего блондина со шрамом под ухом. Это была Дина Ласцио, дочь Доменико Росси, некогда супруга Марко Вукчича, уведенная, как выразился Берен, у него Филипом Ласцио. Низенькая женщина средних лет с утиной фигурой, маленькими черными глазками и пушком на верхней губе звалась Мари Мондор. Ей составлял компанию супруг, такой же пухлый, пучеглазый и круглолицый, по имени Пьер Мондор. Она не говорила по-английски. Да и зачем это ей? Третью пару составляли Рэмси Кейт, маленький шотландец по меньшей мере шестидесяти лет, и черноглазая особа, которой, если доверять моим скромным знаниям о китаянках, было никак не больше тридцати пяти. За обедом она выглядела очень утонченной и таинственной, совсем как гейша на рекламном фото. Я знаю, что гейши – японки, но все равно. Словом, это была Лио Койн, четвертая жена Лоренса Койна. Ура Койну, который уже разменял восьмой десяток и сед как лунь!

Я заглянул в левую гостиную, поменьше. Пожива оказалась скудной. В дальнем углу на диване спал Лоренс Койн, а Леон Блан перед зеркалом пытался определить, не пора ли ему бриться. Я пересек помещение и вошел в столовую. Это была большая захламленная комната. Кроме длинного стола и стульев там стояло два сервировочных столика, буфет, забитый всякой дребеденью, и две большие ширмы. В столовую вели четыре двери: та, в которую я вошел, двойные двери, открывающиеся в большую гостиную, стеклянная, ведущая на террасу, и еще кухонная.

Там тоже был народ. Марко Вукчич с сигарой в зубах сидел возле длинного стола и, качая головой, читал телеграмму. Жером Берен, державший в руке винный бокал, разговаривал с благообразным старцем, седоусым и морщинистым. Это был Луи Серван, старейший из поваров и наш хозяин в Канауа-Спа. Возле распахнутой стеклянной двери на террасу на стуле, слишком маленьком для него, сидел Ниро Вульф. Ему пришлось неудобно откинуться назад, чтобы через щелочку едва открытых глаз видеть лицо стоящего перед ним Филипа Ласцио, коренастого, почти без седин и с гладкой кожей, какого-то скользкого на вид. Справа от Вульфа стоял поднос со стаканом и парой пивных бутылок. Слева, почти у него на коленях, с чем-то вроде тарелки в руках сидела Лизетт Путти. Лизетт, довольно хорошенькая, уже успела завести друзей, несмотря на сомнительность своего положения. Ее привез из Калькутты Рэмси Кейт и представил как свою племянницу. После завтрака, рассказывал мне Вукчич, Мари Мондор шипела, что Лизетт – кокотка и Кейт подобрал ее в Марселе. Но в конце концов, сказал тот же Вукчич, нет ничего невероятного в том, что человек по фамилии Кейт имеет племянницу по фамилии Путти. А даже если это и не так, Кейт аккуратно оплачивает счета. И вообще, это никого не касается.

Когда я подошел, Ласцио как раз закончил обращенную к Вульфу фразу. Лизетт затараторила по-французски о том, что лежало на ее тарелке. Это напоминало толстые коричневые крекеры. Тут из кухни донесся вопль. Все повернулись и увидели разъяренного Доменико Росси с дымящимся блюдом в одной руке и длинной ложкой в другой.

– Оно свернулось! – вопил он.