Бойня продолжается - Дэвид Герролд

Убить? Вышвырнуть вон? Что?

ФОРМАН. Вам действительно это трудно понять, Джон, да? Вы не способны отделить идею от человека, который ее высказывает. Это не круг людей. Это ере, обитания идей, а люди - часть этой среды.

РОБИНСОН. О, громкий смех! Вы все время заявляете, что хотите всеобщего равнения на великую цель. Ну, мы наблюдали, как Сталин и Гитлер добились равнения в своих странах. Им приходилось убивать каждого, кто не согласен.

Как далеко готовы зайти вы с вашим равнением на идею? Вы не собираетесь строить концлагеря для тех, кто не захочет равняться на вас? Весь этот пышный жаргон - лишь еще одна тачка психопатического трепа с Западного побережья, всего лишь новый способ для представителей левой элиты, подобных вам, протаскивать идею тоталитаризма. Вы все время толкуете о запрете права на несогласие, данного Богом американцам…

ФОРМАН (перебивает). Замолчите, вы, жизнерадостный идиот! Теперь моя очередь говорить. Я ваш гость, а не заложник! Или вас не научили хорошим манерам в той модной школе на Восточном побережье, из которой вас вышибли коленом под зад? Вы задали мне вопрос - и я собираюсь ответить. Все дело в том, что вы страшно боитесь, как бы с вами не начали обращаться столь же скверно, как вы обращаетесь с другими. Вот почему вы никогда не осмелитесь позволить кому-нибудь выразить несогласие с вами на вашем же собственном шоу. Вы занимаетесь тем самым тоталитаризмом, который клеймите. Если бы это попробовал сделать я, вы обвинили бы меня в самом гнусном лицемерии…

ФОРМАН (продолжает после рекламной паузы).…Я хочу рассказать вам о том, что сильно меня тревожит. Я не сплю из-за этого ночами. Старая песня, но она по-прежнему не дает покоя: "Первой на войне убивают правду". Хайрам Джонсон заявил это сенату Соединенных Штатов в 1917 году. Это не только ваша дилемма. Это волнует всех нас, и больше других - президента. Один из вопросов, который она постоянно задает: "Как нам объединиться для сражения, не жертвуя наиболее ценными качествами в нас самих и в нашей системе правления, которую мы хотим сохранить?" Этот вопрос возникает снова и снова, почти на каждом ночном мозговом штурме в Белом Доме. Президент называет нас Коллоквиумом прикладной философии, но, по сути, мы лишь сборище старых ископаемых, пытающихся решить проблему, как правительству удержаться у власти - по возможности не нарушая законов - во время глобального кризиса.

РОБИНСОН. Все правильно. И вы по-прежнему настаиваете, что никакой тайной группы и никакого тайного плана не существует?

ФОРМАН. Нет никакой тайной группы и нет никакого тайного плана.

Видеозапись всех до единого совещаний доступна для любого желающего, она есть в административной сети. У нас нет тайн и нет власти. Все, что мы делаем, - это даем рекомендации президенту, потому что она просит об этом.

РОБИНСОН. А как же насчет прав граждан? Разве мы не имеем права голоса?

Как же насчет демократии? Как насчет права на несогласие?

ФОРМАН. Этим мы здесь и занимаемся, Джон. Не соглашаемся. Наша система основана на предпосылке, что правительство подотчетно гражданам. Некоторые граждане понимают это так, будто люди имеют право не соглашаться с правительством. Но это некорректный способ выражения данной предпосылки, а в конечном итоге и некорректный способ ее понимания, потому что мы облагораживаем несогласие ради несогласия. Несогласие само по себе не обладает врожденным целомудрием.

РОБИНСОН. Ну, а как же быть с несогласием на службе истине?

ФОРМАН. Этим оправданием пользуются для любого несогласия - даже в тех случаях, когда оно не служит истине. Позвольте мне поделиться с вами одной мыслью. Мы рассматривали вопрос несогласия в целом, и нас посетило одно из тех озарений, которые изменяют весь спор. Вы готовы его воспринять? Мы не соглашаемся только с тем, чего не знаем.

РОБИНСОН. Что?

ФОРМАН. Я повторяю: мы не согласны только с тем, чего не знаем. Это как часовая мина. Вам придется жить с этим какое-то время, пока до вас наконец не дойдет. Но на самом деле все очень просто: когда не соглашаются две партии - чего бы ни касалось несогласие - это говорит о том, что одна или другая партия или обе вместе не имеют полной информации. Люди не спорят насчет цвета неба или что камни твердые, а вода мокрая. Они уже знают это.

Люди не спорят насчет того, что им известно. Они спорят о том, чего не знают, но во что верят. Вера - еще не знание. Вера - убежденность, за которой не всегда стоит истина. Вера - это что-то, что кажется вам верным или что вы хотите видеть верным, но пока это не доказано. Знание не нуждается в споре. Его можно продемонстрировать. Доказать. А веру - нельзя.

Вы улавливаете различие?…

Гастроподы, похоже, охотятся в основном утром и вечером, что позволяет им избегать дневной жары. Впрочем, в областях, близких к экватору, гастроподы охотятся и едят в темноте, часто предпочитая для этого самые глухие предрассветные часы.

26. Иллюстрации к казни

Наберитесь терпения. Эволюция с вами еще не закончила.

Пятьдесят километров к югу от Япуры. Мандала где-то за горизонтом. Небо пылает. Джунгли вянут, гнойные полосы тянутся до края мира.

Внизу группа из двух-трех десятков червей в благоговении смотрит на огромного розового небесного кита. Они Поют ему песнь бесплодной надежды.

Кое-кто из них ждал в нашей тени с того момента, когда корабль встал на якорь. Эти черви уже устали и заметно ослабели. Двое совсем выбились из сил и застыли. Но все время прибывали новые хторры - пять-шесть ежечасно. Они присоединялись к сборищу и вливали свои голоса в разрастающуюся песнь.

Генерал Тирелли думает о передислокации корабля. Снова. Уже в третий раз.

Каждый день - новое место. Но черви по-прежнему собираются. Капитана Харбо беспокоит увеличивающийся дефицит гелия. Дядя Аира хочет, чтобы мы сбросили датчики и возвращались домой. Я хочу…

Я уже не знаю, чего я вообще хочу.

Три дня - и сумасшествие охватило все судно, как инфекция. Одни слоняются, рыдая, по коридорам. Другие просто сидят на месте, уставившись в одну точку. Остальные вкалывают как одержимые ночи напролет, надеясь обмануть страх, но лишь испытывают его с каждой минутой все сильнее.

Некоторым пришлось дать снотворное.

Три дня.

Стартуют летательные аппараты. Большинство из них возвращается.

Сбрасываются дистанционные датчики. На земле устанавливаются мониторы. Они передают изображения. Мы цепенеем от ужаса. А потом снова посылаем аппараты.

Сбрасываем новые датчики. Устанавливаем новые мониторы. И… поступают новые кадры, нагромождая ужас на ужас.

Черви, каких мы еще не видели, ползают по туннелям внутри своих гнезд, переползают через толстые стены загонов. Черви жующие, копающие, строящие.

Черви кормящиеся. Черви, перемигивающиеся своими эмоциональными дисплеями - белые полосы, красные, розовые, оранжевые. Резкие, задумчивые, игривые, сердитые.

Кроликособаки, маленькие и похожие на щенков, лезут друг на друга, радостно возбужденные просто от того, что они есть. Висячие уши, глупые мордочки, большие глаза, довольный писк. Кролики борются - и потом вдруг спариваются в безумном неистовстве с либбитами, друг с другом, со всем, что могут оседлать и удержать достаточно долго. Обессиленные, они сваливаются в кучу, один на другого, и засыпают сном младенцев. А черви подходят и пожирают их. Кровь течет красными ручьями.

Кроликолюди, голые и уродливые, шныряют по всему лагерю. Занимаются разными делами. Непонятными и враждебными. Переносят охапки палок. Листья.

Строительный мусор. Носят их вниз, в гнезда. Ездят верхом на гнусавчиках все время по одному и тому же маршруту - анализируют их поведение? Дрессируют? Кто знает. Все здесь загадка. Почему марсианин носит красные подтяжки? Чтобы машины останавливались, когда он переходит через дорогу.

Люди. Гротескные отвратительные пародии на людей. Нелепейшая претензия животного на разум. Голодные, агрессивные, прожорливые, жадные. Распухшие женщины, еще хуже, чем в Коари, - слишком жирные, чтобы двигаться. Темные линии на их телах. Вьющиеся спирали на жирных ягодицах, красные узоры на бедрах, закрученные вспухшие рубцы на животах, тянущиеся вверх к грудям, похожие на корни переплетения на шеях и щеках. Кроликолюди носят им пищу, а пока те едят, кроликолюди влезают на их бедра и накачивают нездоровую плоть.

Кроликолюди и жирные, со стеклянными глазами маленькие девочки. Кроликолюди и резвые маленькие мальчики, неотличимые от кроликособак. Кроликолюди повсюду. Весь лагерь копошится в болоте сексуального безумия.

Тысяченожки, шмыгающие стаями, толстые и блестящие. Они держатся темных мест между гнездами, прячутся под листвой, иногда в норах, стремительно выскакивая оттуда, чтобы покормиться отбросами, а чаше трупами.