Любимый незнакомец - Эми Хармон

избежал. Зато миссуриец – его звали Салли – провел его в такие места, попасть в которые он и не мечтал.

Салли оказался неплохим парнем, но прежде, чем хоть чуть-чуть потеплеть к Мэлоуну, успел съесть у него три банки бобов и всю картошку. Он совсем не протестовал, когда Мэлоун подливал ему во фляжку свой виски, но первые две ночи в дебрях лагеря бездомных все равно спал вполглаза.

Во второй вечер Мэлоун и Салли подсели к костру, у которого собралась, прежде чем разбрестись по своим примитивным жилищам, разношерстная толпа обитателей и проезжих. Мэлоун назвался Микки из Чикаго и намекнул бродягам, что он гангстер низкого пошиба, которому на время нужно залечь на дно. Но бродяги его не слишком расспрашивали, и он все больше молчал.

Мэлоун хорошо разбирался в людях и легко отличал вранье. Кто-то болтал от одиночества, а кто-то – оттого что любил приврать. Ни те ни другие не могли рассказать ничего стоящего. Сидя у огня вместе с Салли и его приятелями, он наслушался и тех и других, но заодно услышал такую историю, от которой у него поползли по коже мурашки.

– Знавал я одного парня, он тоже на поездах раньше ездил, прямо как мы. Теперь у него дела пошли в гору. Работает в доках, в Чикаго. Эмиль Фронек его зовут. Слыхал о таком? – спросил у него Честер, знакомец Салли. Честер был гордым хозяином жестяного навеса и ямы в земле, у которой они теперь сидели. Бостонский акцент и всклокоченная рыжая бороденка делали его похожим скорее на застрявшего на берегу моряка, чем на бродягу.

– Не-а. Вроде не слыхал, – ответил Мэлоун. – Чикаго большой город.

– Ну да. Дело было осенью тридцать четвертого. Уже давненько.

Мэлоун притворно зевнул, хотя чувствовал себя так неуютно, что вряд ли сумел бы заснуть.

– Эмиль тогда добрался до Кливленда. У него был дружок в одном лагере, и он решил его навестить. Но того дружка он не нашел. В довершение всех бед как раз дул северо-восточный ветер, а Эмиль уже пару дней ничего не ел, и ботинки у него прохудились.

Мэлоун вспомнил мертвецов в морге Дани, их пальцы, торчавшие из дыр в башмаках.

– Он рассказывал, что решил тогда наведаться в церковь Святого Венцеслава. Он там и раньше бывал. Такая большая церковь, на Бродвее, знаешь ее? Мне там однажды дали хорошую такую тарелку супа. И кусище хлеба, прямо не пожалели.

– Знаю. – Эту церковь Мэлоун и правда знал. Она стояла к северо-западу от дома Косов, ближе к центру. Зузана говорила, что то была первая католическая церковь, которую выстроили для себя кливлендские богемцы. До церкви Богоматери Лурдской на Восточной Пятьдесят пятой от дома было чуть ближе, и Дани с тетушками ходили к мессе туда, но он запомнил церковь Святого Венцеслава – массивное кирпичное здание с двумя колокольнями, одна повыше другой, будто король с королевой, разделенные вставшим между ними святым отцом в остроконечной тиаре.

– Так вот… церковь стояла закрытая, и Фронек потащился дальше. Не знал, что ему еще делать. Дошел до какого-то кафе, но и то было закрыто. Он обошел здание – решил поглядеть, вдруг в помойке найдется что-то съестное. И потом толком не помнит, как все вышло. Какие-то подробности он позабыл. Но говорит, что почуял запах еды. Поднялся по лестнице, вошел в открытую дверь и понял, что попал прямо к кому-то в дом. Из кухни вышел человек, увидел его, но не рассердился, даже не испугался, что Фронек вперся к нему домой. Он предложил ему сесть, сказал, что может его накормить. И ботинки ему одолжит. Ну Фронек и сел. Он замерз и оголодал. Мужик принес ему стакан вина и еды – хорошей еды, будто он сам себе готовил ужин и отдал Фронеку собственную тарелку. Ну и велел ему есть.

– Чертов дурень, – вставил Салли. Наверняка он уже слышал эту историю. Он двумя пальцами выуживал бобы из мэлоуновской банки и совал себе в рот, явно не замечая, что сам недалеко ушел от несчастного Фронека.

– Я еще не встречал бродяги, который отказался бы от еды и крыши над головой, – сказал Честер. – Никакой он не дурень.

– И что было дальше? – нетерпеливо спросил Мэлоун.

– Фронек вдруг почувствовал, что ему не по себе, голова закружилась. Может, он ел слишком быстро. Или желудок у него не принял столько пищи разом, он ведь до этого долго не ел. Но ты не слушай, что там говорит Салли, Фронек вовсе не дурень. Он божился, что тот человек ему что-то подсыпал.

– Это еще зачем? У Фронека нечего было стащить, – заметил Салли, облизывая пальцы. Честер пропустил его слова мимо ушей.

– Фронек вскочил и рванул вниз по лестнице, обратно на улицу, и поскорей потащился оттуда. Тот человек звал его, но Фронек просто шел куда глаза глядят. Потом залез в какой-то старый товарный вагон и сразу отключился.

– А я думаю, он здорово перепил и все это выдумал. – Салли рыгнул и улегся на спину, скрестив на груди руки.

– Он проспал целых три дня. – Честер оттопырил три грязных пальца и поднес их прямо к носу Мэлоуна. – Не знаю, что там ему подсыпал тот человек, но вырубился он надолго. Когда он наконец очнулся, то попробовал восстановить, что с ним было. Фронек крепкий малый. Он хотел навалять тому мужику. Но не мог вспомнить, где тот живет.

– И он решил, что тот парень Мясник? – спросил Мэлоун.

– Ага. Ровно так и решил.

– По мне, так тот мужик ему здорово подсобил, – произнес Салли. Он лежал с закрытыми глазами, но по-прежнему прислушивался к разговору.

– Это еще почему? – мрачно бросил Честер.

– Так Фронек с тех пор бросил ездить на поездах! – отвечал Салли.

– Эмиль Фронек, так? – повторил Мэлоун, запоминая имя. – Звучит очень знакомо. Может, я с ним и встречался, – приврал он. – Надо ему пойти в полицию. Я слыхал, за Мясника обещают награду. Большую награду.

– Ха! Никто ему не поверит, зуб даю, – воскликнул Салли.

– Да уж, подробностей маловато, – согласился Честер. – Может, ему наркотиков подсыпали. Он только запомнил, что дело было на Бродвее и что там было кафе. Не мог даже описать, как выглядел тот тип. Говорил, что совсем обычно. Может, чуть покрупнее среднего. Темноволосый. В очках.

– Я знаю одно – Мясник не из наших, – прибавил Салли.

– Не из наших? – переспросил Мэлоун.

– Он не бродяга. Не бездомный. У нас нет времени думать про убийства. Не так, как он про них думает. Для нас это