Метаморфозы жира. История ожирения от Средневековья до XX века - Жорж Вигарелло

тонкий, который исследует всякие «складки» и нацелен не только на талию, но и на внезапно обнажившиеся бедра, которые, как представляется, «тяжелеют» в первую очередь.

Дело в том, что в 1870-х годах произошли революционные изменения в женских платьях: традиционно широкие юбки, прятавшие бедра и ноги, стали уже. Перестал доминировать «расширяющийся» вниз от талии силуэт женского тела. На смену «пышности» приходит «стройность силуэта», на смену ломаным линиям — плавные изгибы: линия бедер становится более мягкой, контуры фигуры, обтянутой тканью, — более «естественными». В 1870-х годах бедра впервые оказываются заметной частью тела. В 1878 году журнал L’Illustration подчеркивает это многочисленными текстами и рисунками:

На смену юбке-колоколу, в которой невозможно было пройти ни в одну дверь, внезапно пришло узкое платье, которое носят сегодня. <…> Все, что раньше скрывалось, теперь выставлено напоказ. <…> Под юбками без складок видны все рельефы[915].

Одежда в романе «Нана», действие которого Золя датирует концом Второй империи, знаменует собой этап в этих изменениях: «перед» платья «прямой», а «задняя часть» изогнута, приподнята «турнюром», расширяющим юбку. Это «смело обрисовывало бедра» во времена, когда юбки оставались еще «пышными»[916]. Новшество становится еще более явным, когда в 1880-х годах отказались от турнюра — жесткой конструкции, приподнимавшей заднюю часть платья. То, что всегда скрывалось, внезапно становится видимым, как никогда раньше: силуэт теперь более гибкий, более подвижный, что, без сомнения, связано с изменением статуса женщины в последние десятилетия века. Несмотря на то что корсет сохраняет свою форму, тело стало доступнее, мягче, а это соответствует более заметному присутствию женщины в публичном пространстве и растущему ожиданию ее инициативы и деятельности[917]. Утверждение положения женщины в обществе вызывает изменения в ее облике.

В результате бедра становятся заметны как никогда раньше, больше видны их возможные «несовершенства» и «избыточность». Меняются представления о полноте: теперь учитываются формы и степени «чрезмерно развитых бедер»[918]. Журнал Le Caprice подтверждает это: «опасность» зауженных платьев заключается в подчеркивании контуров бедер, «той части женского тела, которая сильнее всего подвержена ожирению»[919].

В конце века были описаны два типа женского ожирения: классическое «шарообразное» ожирение, как у героини новеллы Мопассана «Пышка», «круглой, как шар, заплывшей жиром… с тугой и лоснящейся кожей»[920],[921], и ожирение нижней части тела, описанное братьями Гонкур: «как бы стекающие к нижней части тела» формы[922]. Бдительное внимание «утонченных» женщин, следящих за первыми признаками изменений собственного облика, переносится на область бедер. Так, весьма «тщательно» «по четверти часа, стоя перед большим зеркалом»[923] рассматривала свои бедра мадам Ланлэр в «Дневнике горничной» Октава Мирбо. Этому типу ожирения может сопутствовать и общая полнота, свойственная, как принято было думать, простонародью, — такова, например, Марианна, кухарка из того же романа, «толстая, жирная, обрюзглая»[924], такова Жервеза из романа Золя «Западня», в конце жизни беспомощно рассматривающая на тротуаре свою тень, «огромную, безобразную и смешную — уж очень толста была сама Жервеза»[925].

От мужской талии — к открытию мускулатуры

Выпирающий вперед живот, напротив, остается преимущественно мужской прерогативой. Берталль «омрачает» одну из своих иллюстраций 1874 года комментарием о том, что живот — это «одна из самых злых шуток, сыгранных природой с мужчиной»[926]:

Когда человек молод, сопротивления мышц, находящихся между позвоночником и тазовыми костями, достаточно, чтобы бороться с увеличением брюшной полости. Но с возрастом это сопротивление оказывается сломленным. Регулярные обильные обеды, роскошные ужины и всевозможные напитки расслабляют эластичные ткани, которые постепенно вздуваются и превращаются в круглую выпуклость, с каждым днем становящуюся все больше. Человек начинает расти вперед. Тут прибегают к помощи поясов и искусного кроя брюк, чтобы помешать животу сползать вниз.

Когда мужчине 30–35 лет, его живот расположен высоко и, так сказать, поднимается к груди. За едой человек слегка задыхается. Чтобы перевести дыхание, он ослабляет пояс. Но это лишь временные меры борьбы. В конце концов толстяк пускает все на самотек и сдается. Когда пришло время живота, борьба с ним становится невозможной[927].

Разбирая фазы «борьбы», Берталль выступает новатором. Иначе описывает постепенное ожирение Треси Тапмена Чарльз Диккенс в 1836 году: друг мистера Пиквика смирился и обмякал без сопротивления и борьбы[928]. Берталль же изображает саму эту постепенность. Его новаторство заключается также в том, что он создает как бы галерею образов французских животов, впервые называя своих персонажей и рассказывая об их фигурах: «Живот Руэ представляет собой требование (в юридическом смысле), живот Гамбетты — это гипербола, живот Курбе — оскорбление», а «кругленький животик» Тьера призван стать «историческим»[929]. На этот раз Берталль изображает известных людей и их среду, а также сравнивает их между собой. Текст представляет собой «анализ современного положения дел»: мы видим, что некоторые — например, Александр Карр или Рокплан — «побеждают врага»[930], а другие — Жюль Сандо или Жюль Женен — «сдаются без боя».

В 1870–1880 годах об этом говорят только в контексте похудения. Без конца упоминаются врачи: в конце века фраза «Врач посоветовал мне…»[931] стала обычной в рассказах о диете. Иногда в этих разговорах звучит скрытый намек на сопротивление со стороны пациента: «Я не люблю охоту, но врач предписывает мне это занятие, чтобы я похудел»[932]. Постоянно упоминаются имена этих врачей — например, терапевтов Эмиля Золя или Леона Гамбетты[933]. В общем, начинается небывалое принуждение и давление: мужская полнота упоминается лишь в контексте возможности похудеть. Для Флобера «величественный живот» стал признаком «бесполезного», отжившим символом знатности: «когда живот облагораживал»[934]. То же подтверждают сатирические газеты и журналы конца века, пародируя угрозы и наказания. Одна светская львица, изображенная в 1869 году художником Шамом, развалившись в кресле, критикует любовника: «Друг мой, мы не будем видеться во время Великого поста. Вы слишком жирны»[935], другая — супруга депутата — иронизирует по поводу бюджетных сокращений: «Ты не смог заставить себя похудеть, а хочешь урезать бюджет!»[936], а еще одна ругает мужа в 1884 году: «Сейчас, в столь трудное для всех время, ты собираешься баллотироваться, имея такой живот?»[937] Близкие тоже вмешиваются: например, друзья Гамбетты[938], обеспокоенные его чрезвычайной полнотой, подталкивают политика к «действиям». Частично сдавшийся «глашатай Республики» соглашается носить бандаж и делать упражнения под руководством Эжена Паса, затем после долгого путешествия на юг Франции[939] забрасывает эти занятия, планирует прогулки в горы, но и эти