В трех шагах (СИ) - Романов Герман Иванович

— Бригады Павлова уже дважды потрепали, если бы не танки от Горбатова, то мехкорпус уже надо отводить в тыл. А так у него есть почти три десятка КВ, можно ударить. Полубояпов с гвардейцами поможет Лелюшенко, а то мехкорпуса 1-й танковой армии спина к спине уже отбиваются. На перегруппировку нужны сутки, и еще хотя бы одну ночь для перехода, чтобы под удар вражеской авиации не попасть. И пехота нужна, чтобы позиции передать. Иначе немцы опять встык ударить могут.

Черняховский еще раз посмотрел на карту — его ввели в курс обстановки на фронте. Наступление явно выдыхалось, немцы яростно сопротивлялись, вводя в сражение прибывающие резервы. Центральный фронт немного продвинулся на орловском направлении и застрял под Брянском и Севском. Удара на Киев не вышло — 2-я и 3-я танковые армии овладели Полтавой и Сумами, продвинулись чуть вперед, и все — командармы Лизюков и Ротмистров получили из Ставки «фитиль», последнего сняли, снова заменив на Рыбалко. Чувствовалось, что в Москве «хозяин» сильно рассердился. Еще бы — за зиму хотели выйти к Днепру, и достигли реки только у Днепропетровска, чуть чуть не дойдя до Запорожья. Но кто же знал, что у немцев найдутся четыре таких «панцер-дивизии», о которых никто и не подозревал.

— Дам резервы, как только, так сразу. Пока выдвигаю 18-ю ПТАРБ, три полка «гадюк» твой фланг на время прикроют, а там и пехота подойдет. Ну как, Иван Данилович, начинаем операцию? Время я тебе даже чуть больше дам — до вечера послезавтра, и ночь впереди будет. Дивизию «Рейх» снести надо, иначе ведь прорвутся к окруженным.

— Один противотанковый полк из бригады придать гвардейцам нужно, у эсэсовцев танков много. Павлова усилю стрелковым полком, пусть на Запорожье продолжает давить. А 8-й мехкорпус Полубоярова начнет сражение — и наступать будет снова на Орехов, если не прорвется, то противнику все резервы свяжет. Нам бы помочь авиацией, пусть «крымчане» хотя бы прикроют — а то ведь чуть ли не над головами порой летают, как в сорок первом.

— Будет защита — две штурмовых авиадивизии только по твоим заявкам работать будут, истребители Кравченко тебя прикроют, обещали.

Черняховский кивнул, сразу повеселев. При такой поддержке с воздуха можно было смело наступать, не посматривая на небо. А с Кравченко он был знаком по Демянску, где они окруженную германскую группировку давили. Вот только давили, но не додавили…

Немцы умели наступать в 1943 году не хуже, чем в 1941 году, украинские зимы их теперь не пугали, да и противотанковая артиллерия РККА порой не могла остановить продвижение «тигров»…

Глава 51

— Мне в какой-то мере довелось узнать некоторые «картинки», скажу так, из будущего, не буду скрывать. Да, именно «картинки», вроде как дар предвидения, господин президент, — понятно, что раскрывать все Григорий Иванович не собирался, к тому же это самое «будущее», касательно того же хода боевых действий, уже изменилось самым серьезным образом. Частицу он поведал Черчиллю, совсем немного, но тот «скушал», и, судя по всему, кое-чем поделился с Рузвельтом.

Вот и сейчас наступила та самая минута, когда президент получил свою «дозу» информации, и, судя по всему, будет «колоть» его серьезно, иначе бы с чего такое радушие. Курите, маршал, пейте виски со льдом — ничего для вас не жалко. И даже когда во время беседы он сбивался на не нужные восклицания, переходя на доверительное общение, но тут простительно — английский у него не на уровне дипломата, особенно с бокалом в руке. Но тут же «собирался», снова становясь «официальным лицом» — словно встряхиваясь, стараясь перебороть алкогольное опьянение. Хотя так оно и было, на самом деле «поплыл», виски глушил не по-детски — никогда не пил такого выдержанного, легко «пошло».

— Удивительные у вас картинки, маршал, очень поразительные. И многое ведь сбылось уже, это очевидно. Как и то, что вы рассказали Генри о моем «видении мира», будущего, я имею в виду. И что поразительно, о некоторых вещах вы поведали раньше, чем я о них успел подумать тогда, а только пришел к ним сейчас. Да и про японский флот вы говорите, будто про однажды прочитанное, как и про наш — а ведь немногие адмиралы знают про размах кораблестроительных программ. А стоит мне спросить про наши танки и артиллерию, так вы расскажете о них намного больше, чем смогут поведать мои советники. По глазам вижу, что знаете, причем догадываюсь, что на многие годы вперед. Ведь так, маршал?

Кулик пожал плечами — алкоголь действовал расслабляюще. Но хочет «добрый дядюшка» узнать про будущее бронетехники США, можно рассказать, чего же нет. И ухмыльнувшись, произнес:

— Вы только в начале танкостроения, а ваши генералы пока мало что смыслят в танковой войне. Могу перечислить типы танков, которые войдут в состав армии США в ближайшие годы, да и в отдаленном будущем. Их названия, тактико-технические характеристики, калибр орудия, бронепробиваемость, и множество мелочей, не нужных для политика, но важных для военного. Могу сказать, кто из ваших генералов научится воевать на войне, а кто не сможет. Впрочем, вермахт слишком серьезный противник, и ломать его надо с воздуха, что вы и будете делать… Ик…

Пьяная икота накатила неожиданно, будто кто-то вспомнил про него исключительно матерно, причем на память тут же пришел некромант. Но отпив «коктейля» он икание унял, закурил — вроде бы полегчало. Все это время Рузвельт смотрел на него с участием, с нескрываемым интересом, и судя по умным и доброжелательным глазам даже с участием, причем непритворным. И голос прозвучал совершенно ровно, будто констатируя слишком очевидный факт, непреложный, как можно отметить только данность.

— Не нужно, маршал, теперь я знаю, что вы знаете, а этого для меня достаточно, чем разбираться в ваших военных тонкостях. Оставьте это, Грегори, откинем условности — они только мешают. Можете называть меня Фрэнки, ведь вы человек из другого времени, и вам будет легче со мной общаться. Как и мне с вами — мы ведь одного «круга».

Последнее слово Кулика насторожило — какое-то масонство, прямо-таки. Но он не придал значения, решив, что неправильно понял интонацию — все же на английском не столь часто приходилось говорить в жизни. Но следующие слова заставили его непроизвольно вздрогнуть.

— Вы ведь рассказали мистеру Сталину об «Манхеттенском проекте», Грегори? Вижу, что рассказали, а ведь работы там ведутся в обстановке полной секретности, можете мне поверить.

— Генерал Гревс свое дело знает, Фрэнки, только вся штука в том, что вам было бы лучше не выпускать джина из бутылки, особенно такого, которого обратно не загонишь, и способного испепелить человечество подрывом десяти тысяч ядерных зарядов. Причем настолько возросшей мощностью, что все ваши физики сейчас об этом даже не подозревают. Они как дети в песочнице — стоят песчаный замок и не подозревают, что нет материала хуже для постройки. Такой дом развалится при первом порыве ветра.

Кулик в одночасье протрезвел — понимая, что его «раскололи», как колуном сухое полено. И что скверно, Рузвельт моментально оценил его непроизвольную реакцию, лучше бы не расслышал его вопроса и переспросил. Таким приемом пользуются маститые политики, тот же Сталин, который скрывает знание английского языка и вначале внимательно выслушивает переводчика, хотя уже думает над ответом, выиграв для него время.

— И разве удастся сотворить бомбу действительно такой разрушительной мощи, о которой мне говорили?

В голосе Рузвельта прозвучала толика скепсиса, вот только взгляд был серьезней, даже предельно серьезный, собранный, волевой.

— Да, уже через два года и восемь месяцев она будет испытана на живых людях — вы сбросите на Хиросиму и Нагасаки две таких бомбы, и снесете города с земли, превратив их в сплошные руины. А многие люди просто испарятся в огненной вспышке. Нет, это будете не вы отдавать приказ, вы умрете в апреле, бывает. С утра будете чувствовать себя хорошо, а там, раз и все произойдет очень быстро. Зато вице-президент Трумэн станет президентом, хотя сам бы на выборах провалился бы с треском. А так вполне законный и легитимный президент получился. Со Сталиным также произойдет — стоит ему покуситься на «верхушку» партии, на ее власть, и отравят, причем охрана к нему врачей подпускать не будет. А вот господин Черчилль вас двоих намного переживет, за девяносто лет дотянет. Странные гримасы у жизни, вы не находите. Предупреждаю вас сразу — Жданова отравят, а меня в пыточной камере забьют, потом расстреляют.