В трех шагах (СИ) - Романов Герман Иванович

Черняховский подошел поближе, выдергивая сапоги из грязи — два дня необычно мягкой оттепели превратили февральский снег в жидкое месиво. Причем такое, что пять новых германских «панцер-ягеров» в ней напрочь увязли, хотя гусеницы имели широкие, так называемого «восточного» типа. Посмотрел на лоб и башню двух рядом стоящих «панцер-ягеров», три других были разбросаны по полю, рядом с ними еще чадили подбитые и сгоревшие полугусеничные бронетранспортеры.

— Да, десяток попаданий, а броня не пробита, — Черняховский покачал головой, теперь стало ясно, с кем пришлось столкнуться в ночном бою его танкистам. Еще раз посмотрел и добавил:

— Это все же танк, не «панцер-ягер», просто необычная задняя компоновка. Но танк с вращающейся башней и 75 мм пушкой, как я понимаю.

— Мы их уже изучили наскоро, как смогли, один тракторами вытащили, в Москву отправить нужно. Тяжелый, зараза, тонн 28–29, не меньше, у «четверок» едва 24 тонны. Броню через люк пробку измерили — 70 мм, под углом 55 градусов. «Гадюка» не пробивает, только подкалиберным взять можно, но их у нас нет. Лоб башни дециметр, или «сотка», как у «тигра» — нашими пушками не берется совсем. Все остальное от обычного Pz-IV, бортовая броня те же 30 мм. Только трансмиссия от «тройки» и ряд узлов.

— Понятно, потому в грязи они и увязли, что усиление брони с установкой более тяжелой башни с новой пушкой, увеличило вес на четыре-пять тонн. А двигатель тот же, в перерасчете десять «лошадок» на тонну веса, а этого маловато будет. Тут сапог сразу не выдернешь, а это танк.

— Проходимость у этих «зверушек» намного хуже, чем у обычных «четверки». Я сам в бинокль видел — те вперед ушли, в обход корпуса Павлова, а эти «пантеры», так их именуют, отстали. Что в лоб их не взять, сразу поняли, когда те наши «тридцатьчетверки» подбивать начали. Потому подошли ночью, повесили «люстру» и в борт подбили без единой потери — развернуться в грязи даже не смогли, настолько неуклюжими стали. И пленных взяли, танкистов и гренадеров, то эсэсовцы из «мертвой головы», из Франции прибыли. Языки им «развязали», поначалу упрямились, но доводы нашли быстро — вперебой заговорили, еле записывать за ними успевали…

Черняховский усмехнулся, этому давно не удивлялись — на войне как на войне, информацию из пленных умели выбивать все воюющие стороны. И здесь нет ничего, кроме прагматичности — на то «языки» и существуют, и чем их больше, тем лучше — информацию тогда можно не только добыть, но и перепроверить. А если «язык» врет, и это проверяется, то «усиливают» методы допроса, пока не начнет правду говорить.

— Против наших двух корпусов эта дивизия и действует, а как вторая появится, это уже «лейб-штандарт» их фюрера, то пойдет прорываться к Сталино, для деблокирования 11-й армии. Приказ до них довели о том — удар будет нанесен всей 1-й танковой армией, которой командует «старый знакомый», генерал-полковник Гот.

— Двумя только дивизиями? Этого не хватит — рядом с нами танковая армия Лелюшенко, мы их встретим…

— Смотря, какие у немцев дивизии, Иван Данилович, — Полубояров настолько выразительно посмотрел на командарма, что тот моментально насторожился. И негромко пояснил, поведя взглядом на подбитые вражеские танки, что застыли в жирном украинском черноземе:

— Все прибывающие из Франции дивизии укомплектованы по новым штатам, и имеют теперь большую численность, чем наши мехкорпуса. В каждой по двадцать три тысячи солдат и офицеров, и это без запасных и двух батальонов посаженной на грузовики пехоты. И теперь в дивизиях не две «боевых группы», а три полноценные бригады, совсем как у нас. В двух первых бригадах по танковому и панцер-гренадерскому полку, по паре батальонов в каждом, плюс дивизион 105 мм гаубиц, одна из них самоходная, пока одна, а будут все три батареи.

— А третья бригада? Два полка гренадеров? Не думаю, что у них третий танковый полк появится, нет столько танков, если в ротах штат сокращают с двадцати двух до семнадцати танков.

— До четырнадцати, Иван Данилович, танков у них действительно мало, сами признают. В батальонах теперь по 45 «троек» или «четверок», плюс одна рота этих «зверушек» для усиления — чуть больше сотни танков. Потому в третьей бригаде батальон штурмовых орудий вместо танкового полка, и дивизионный мотоциклетный батальон. К ним третий панцер-гренадерский полк — все вместе моторизованная бригада, какая изначально вроде была. И к ней две танковых, с гренадерами одного из батальонов на бронетранспортерах. В общем, в этих дивизиях мотопехоты стало на полк больше, а то и на четыре батальона, если учитывать резерв, добавился танковый полк с батальоном штурмовых орудий. И все наперебой говорят, что есть новые САУ, на базе «единого шасси» как у «пантер», с той же компоновкой, только без лобовой брони, и с легкой рубкой вместо башни. Сам их пока не видел, но если появятся, то ничего хорошего. На них установили 150 мм гаубицу и зенитную пушку «ахт-ахт», с более длинным стволом, чем на «тигре».

Черняховский помрачнел — от такой пушки в чистом поле не спрячешься, штурмовики вызывать придется, а те в грязи на площадках стоят. Морозца ожидать нужно, тогда взлетать смогут. Вот только немцы ждать не будут, они на Донбасс «коридор» пробивать начнут…

Немцы приспособили к делу даже бесполезный легкий танк Pz-II, производство которого было отлажено за долгие годы. И получилась очень больно «жалящая» самоходная «оса»…

Глава 48

— Господин Жданов меня уверил, что ваша страна настроена воевать до победного конца, пока германский рейх Адольфа Гитлера не будет сокрушен. И никаких сепаратных переговоров мистер Сталин заключать не будет. Это совпадает с нашими интересами — мы тоже настроены воевать до полной победы над нашим общим врагом. Поэтому, может быть, нам лучше потребовать полной и безоговорочной капитуляции, как самой Германии, так и ее сателлитов, в первую очередь Японии.

Президент Рузвельт пыхнул дымком — курил он, пожалуй, больше Сталина, да вся «большая тройка» дымила как паровозы. И терпеливо, с видимым благодушием, посмотрел на Кулика — маршал лихорадочно соображал, что следует сказать. Вернее над самой формой самого ответа, но тут надо оставаться самим собой, и он негромко заговорил:

— Господин президент, я человек военный, и к уверткам не привык. Это удел дипломатов и политиков, но как маршал, а я не всегда им был, вырос в деревне, на ранчо, по вашему, скажу так. Самая опасная крыса та, которую загнали в угол, и отрезали пути к отступлению. Терять ей нечего, и бой эта паскудная тварь будет вести до конца. А теперь представьте, что там множество крыс, разного размера, но зубы у каждой — да к бесу с такой прорвой сражаться. Лучше по одной выманивать, сахарок предлагать, и шейку сворачивать, пока другие не видят. Так укусов будет меньше, когда до решающей схватки дойдет, и численность крыс порядком сократится.

— Вполне разумно, господин маршал, что вы стараетесь избежать излишних потерь, мне об этом уже не раз говорили. Но вы ведь не думаете отпускать с миром самых больших крыс, которые представляют угрозу, как для вас, так и для нас. Я вас правильно понял?

— Совершенно верно, господин президент. Истребить поодиночке, так будет проще. Вначале одни перебегут на нашу сторону, потом другие, и сопротивление оставшихся будет намного слабее. Ведь раздоры у врага заменят двух-трех союзников, так как они ведут только к ослаблению.

— Но тогда что декларировать в этой войне, если не объявлять, что война ведется до полной и безоговорочной капитуляции?

Кулик чувствовал себя в некотором роде мышью, которой стала играть пушистая и «ласковая» на вид кошка. Этакий бесхитростный дядюшка, добрейшей души человек, симпатичный и харизматичный, если забыть что перед ним прожженный политик, единственный, кого четыре раза в подряд избирали президентом США. А потому приходилось с ним выглядеть служакой-военным, у которого одна круговая извилина, и та след от фуражки. И строго следующего данным ему инструкциям.