Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений - Александр Тарасов

П. Рябов — один из наиболее теоретически грамотных анархистов в России — безусловно, лишь отражает общую картину психологической маргинализации значительной части анархистского сообщества и тенденцию к добровольному замыканию части этого сообщества в духовно-моральном гетто: «Борьба с Системой — это борьба не только и не столько против конкретной Власти, сколько, как это ни парадоксально, — против общества, против народа, против самого себя… Тут мало разума, тут нужно отчаяние и ненависть…»;[479]«У сегодняшнего революционера нет ни почвы под ногами, ни веры в светлое будущее, ни культурной «среды обитания», ни теоретиков и мучеников движения, ни живых традиций, — ничего, кроме одинокой и субъективной жажды—до конца противостоять Дракону Системы».[480]

В принципе подобное идейно-психологическое состояние у представителей внесистемной оппозиции возникает на стадиях, предшествующих переходу к более радикальным формам деятельности, например к индивидуальному террору. Это прослежено исследователями и на примере западных леваков 60-х гг., и на примере русских революционеров XIX в.[481] И хотя в самое последнее время интерес к различным методам вооруженной борьбы в левацком мире, как уже говорилось выше, чрезвычайно обострился, а в «Черной звезде», например, уже всерьез пишется то, что в 1991 г. из соображений подросткового «стёба» писал О. Новиков в газете «Че»,[482] едва ли можно ожидать перехода известных лиц и структур леворадикального мира к практике индивидуального политического террора или иным формам систематического политического насилия. Другое дело, что опубликованные в леворадикальной прессе апологетические статьи о революционном терроризме, инструкции по изготовлению и применению взрывчатых веществ и тому подобные материалы могут «вдохновить на подвиги» некоторых читателей из числа самых молодых или наиболее отчаявшихся. Однако еще вероятнее, что такую роль могут сыграть примеры чеченской войны или широкомасштабного уголовного террора последних лет.

И, хотя с октября 1996 г. в России произведено четыре известных террористических акта, ответственность за которые взяли на себя некие левые революционные организации (взрыв в военкомате Северо-восточного административного округа в Москве, взрыв у военного представительства Перу в Москве, поджог автомобиля и попытка поджога магазина и склада в Духовском переулке в Москве и, наконец, подрыв памятника Николаю II работы В. Клыкова), опираясь на данные, циркулирующие в леворадикальном сообществе, можно утверждать, что существующие левацкие организации России к этим актам непричастны. Собственно, вопреки широко распространенному мнению, попавшему в газеты,[483] все эти акты, видимо, даже не были произведены одними и теми же лицами. Во всяком случае, даже если первые три акта и были совершены одними и теми же людьми, эти люди оказались не в состоянии хотя бы выучить название собственной организации: то это «Новая революционная альтернатива», то «Новая революционная армия», то «Новая революционная инициатива».[484] Другое дело, что эти террористические акты оказали, конечно, стимулирующее воздействие на леваков в России — и при повторении таких событий это воздействие будет все усиливаться.

Обратной стороной нарастающего радикализма является тенденция к самоизоляции (сектанству), проявляющаяся у отдельных организаций (троцкистов, КРАС—МАТ и т. д.). Это также — проявление психологического экстремизма леваков, только в другой форме: «авангард» выступает не как «боевой отряд» «уличной борьбы», а как «сплоченное ядро», «руководящий центр» будущей «социальной революции». Очевидно развитие этой тенденции в обозримом будущем как «классической» и хорошо прослеженной на примере разных стран и разных эпох и как получившей уже сейчас определенное теоретическое обоснование: «Я не желаю подталкивать падающего (анархистское движение в России. —А.Т.). Пусть падает сам, если заслужил. И пусть даст дорогу тому, кто придет на смену, — нормальному настоящему анархическому движению, небольшому, но стойкому, без дурацких ультра «недогматических» новшеств и заимствований из капитализма, национализма, рынка, марксизма и т. д., и т. п… Анархо-синдикализм — это не внесение ан. — сознания в рабочие массы, а мировой опыт самоорганизации людей (неважно, какой профессии, «рабочей» или «интеллектуальной») для защиты своих собственных прав и интересов своими силами и на неиерархической основе… Сколько бы людей ни принимали на сегодня участие в «реальном» движении».[485]

Другой тенденцией, которая сейчас едва просматривается, но которая будет набирать силу, безусловно, является перенесение центра тяжести леворадикального движения из столиц (Москва, Санкт-Петербург) в провинцию.

Москва и Санкт-Петербург все еще имеют традиционный для России статус центров общественного движения. Это относится и к леворадикальному миру. Но даже сейчас такой статус носит чисто формальный характер. Москва и Санкт-Петербург скорее играют роль информационно-передаточных центров и пунктов, через которые осуществляется контакт с заграницей. Ни одной жизнеспособной чисто московской или петербургской левацкой организации в последнее время не возникло. Напротив, все новые леворадикальные организации, появившиеся в последнее время, возникли и действуют в провинции: САКС — в Самаре, ФАК — на Кубани, ЕЛДА — в Липецке, ПРОВО — в Воронеже, ПСР — в Петропавловске-Камчатском и т. д.

Более того, активность уже существующих московских леворадикальных организаций упала до минимума, а среди общероссийских леворадикальных организаций (или организаций, имеющих центр в Москве и филиалы в нескольких регионах) какие-то признаки активности проявляют именно провинциальные отделы при ступоре московских «центров». Это хорошо видно на примере КАС, Московская организация которой формально не распущена, но реально отсутствует (после гибели Николая Муравина, ухода в личную жизнь Михаила Цовмы, включения в мир «большой политики» Александра Шубина и переключения на работу в структурах «Хранителей Радуги» секретаря МО КАС В. Тупикина). В то же время КАС сохраняет активность в Сибири (Омске, Томске, Северске и отчасти в Хабаровске). Сходным образом и Ассоциация движений анархистов (АДА) проявляет некоторую активность в провинции, но не в Москве.

У троцкистов — аналогичная картина. Деятельность Социалистического рабочего союза (СРС) в Москве заморожена, в то время как отделение СРС в Днепропетровске действует достаточно активно. Точно так же наблюдается полный развал «центральной секции» Комитета за рабочую демократию и международный социализм (КРДМС) в Москве, но фиксируется некоторая — пусть минимальная — активность КРДМС в провинции.

Подобную картину можно наблюдать и у «новых левых». Профсоюз «Студенческая защита — Москва» развалился, Общероссийский исполком «Студенческой защиты» свернул деятельность до минимально координирующей — а в провинции отделения «Студенческой защиты» активно функционируют, растут численно. Фиолетовый интернационал / «Партизанское движение» / «Коммунистический реализм» в Иванове, Владимире, Самаре как самостоятельное образование (не замкнутое на сотрудничестве с НБП) гораздо активнее, чем в Москве и Санкт-Петербурге.

«Пролетаристы» (ОПОР) вообще не представлены в Москве, но достаточно активны в провинции.

Это явление вызвано вполне объективными причинами. Москва как столица превращается в город, на который замыкаются международные финансовые потоки, в «витрину капитализма», оазис Запада в России. Имущественный статус жителей здесь выше, чем в провинции, — и нет оснований считать, что в обозримом будущем ситуация радикально изменится. Занятость в Москве выше, чем в провинции, возможность самореализации леворадикалов вне сферы левацкой политической деятельности (профессиональной неполитической — как статусных интеллигентов, либо даже общественной, но в рамках «официальных» политических структур) несравнимо выше, чем в провинции. В Москве наблюдается очень незначительный по сравнению с провинцией приток молодежи в левацкий мир. Таким образом, леворадикальное сообщество в Москве быстро стареет. Московские леваки оказываются — и далее этот процесс будет все более заметным — обременены связанными со старением болезнями, семьей, детьми, необходимостью выполнять формальные служебные обязанности и т. п. Естественно ожидать при такой ситуации в будущем отход многих москвичей от активной политической деятельности (и даже общественной вообще) и переключение на реализацию частных интересов: обеспечение научной, служебной и иной карьеры, обеспечение благосостояния своего и своей семьи и т. д. Кроме того, те из леваков, для кого «левизна» — случайный эпизод, «ошибка молодости», либо те, кто обладает большими амбициями, имеют в Москве больше, чем в провинции, возможностей для вертикальной мобильности на общественной арене, так как в Москве уже сложилась разветвленная политическая и околополитическая инфраструктура: информационные, аналитические, социологические, политологические, прогностические, консалтинговые и подобные центры, аппараты Госдумы, Совета Федерации, правительства, Администрации президента, правительства Москвы, центральные органы партий, движений, профсоюзов и т. п. Работа в этих структурах дает в перспективе возможность занять определенное место в истеблишменте. По этому пути уже пошли лидеры КАС и КАС — КОР.