Куколка - Генри Олди

Вот, оказывается, как добывают куим-сё!..

— Фаруд! — из последних сил завопил Лючано, пытаясь сквозь годы и расстояния докричаться до старого знакомого. — Фаруд! Сагзи! Спаси меня! Они меня убьют! Фаруд…

И его перестали бить.

— Сиди здесь.

Его толкнули в спину.

Дверь с тихим шелестом закрылась. Щелкнул замок.

— Лючано!

— Тебе плохо?

Левый глаз заплыл. Правый с трудом удалось «навести на резкость».

— В-вы-ы… ы-ы?

Губы распухли оладьями и саднили. Он харкнул кровью себе под ноги. В красной лужице блестел сахарный осколок: зуб. Говорить внятно не получалось. Артикуляция — пытка. Слова — проволочный «ерш». Язык — бревно.

Он сосредоточился.

— Джессика? Давид? С вами все в порядке?!

Каморка — четыре на пять шагов. Койка застелена мятым одеялом. Пододеяльник смешной, в горошек. На привинченном к полу столике — бутыль из пластика. Должно быть, с водой. В углу — горшок, прикрытый крышкой. Камера «овоща» выглядела пристойнее.

— С нами все в порядке

Первый раз, как обычно, близнецы ответили хором. И разделились:

— А с тобой — нет.

— Тебе надо прилечь.

— Ты сам дойдешь до кровати?

— Ага…

Он доковылял до койки, рухнул поверх одеяла и охнул в голос. Под сердце вбили штырь, тупой и ржавый. В сравнении со штырем меркло все остальное.

— У тебя лицо разбито.

— Давид, неси воду. Я ему руки развяжу.

— Несу.

Со стоном Лючано перевернулся на живот, чтобы Джессике было удобнее. Узлы чертов гитарист затянул на совесть. Девочка вместе с братом, пришедшим ей на помощь, провозились минут пять.

— Готово. У тебя платок есть?

— Ы-ы…

Отбитые при падении, мертвые пальцы не слушались. С третьей попытки удалось извлечь из кармана скомканный платок.

— Сядь и наклонись, — скомандовала Джессика. — Будет больно.

Она явно копировала интонации, услышанные в каком-то фильме. Это было бы смешно, но не здесь и не сейчас. Лючано устало закрыл глаза. Прикосновение влажной ткани. Лоб, висок, скула… Холодок. Боль. Королева Боль стояла рядом со своим верноподданным, не спеша завершить аудиенцию. Дважды Тарталья лишь диким усилием воли сдерживался от потока ругательств.

Стараясь отвлечься, он думал о милосердии Королевы. Могло быть хуже. Гораздо хуже. Могло вообще ничего не быть…

— Я закончила.

— Ты выглядишь гораздо лучше. Не так страшно, — Давид положил ладошку поверх запястья Лючано. — Я буду держать тебя за руку. Когда держат, меньше болит. Я знаю.

Предплечье мальчика густо покрывали синяки. На щеке Джессики красовалась царапина — от скулы к углу рта. С детьми тоже не церемонились.

— За что тебя?

— Я убил человека. Психира.

— Психира?!!

От обычной бесстрастности в голосах близнецов не осталось и следа. Это было как орден, врученный за доблесть.

— Я не хочу об этом рассказывать. Я еще никогда никого не убивал.

— Мы понимаем, — кивнула Джессика. — У тебя средний хомицидный тип психики.

— Что?!

— Существует три хомицидных типа психики. Человек, способный к убийству в любой момент. Человек, способный к убийству в кризисной ситуации, — девочка сощурилась, вспоминая. — И человек, в принципе не способный убить лично или отдать приказ лишить кого-либо жизни.

— Первый и третий типы относят к редким, — Давид улучил момент, пока сестра набирала воздух в легкие. — Они лежат в области психических патологий. Твой тип — наиболее распространенный. Ты нормальный.

— Спасибо, утешили!

— А наш дядя, к примеру, относится к третьему типу. Убийство противоречит его складу мышления. Дедушка может убить, а дядя — нет. Это усложняет ему жизнь.

— Надо же! — не удержался Тарталья. — Какой хороший человек ваш дядя!

— Зато он может разорить конкурента! — вступился за дядю Давид.

— Опозорить!

— Чтобы с ним больше никто дела не имел!

— В рабство продать может… — тихо добавила девочка.

— Айзек Шармаль? О да, этот может!

Лючано понял, что сболтнул лишнее. Он не должен был ничего знать о дядях, которые продают племянников в рабство! Результат не заставил себя ждать. Близнецы умолкли, как по команде. Две пары глаз сверкнули знакомым стеклом. К блеску примешивался страх: глубоко, на донышке.

Первой решилась Джессика.

— Откуда ты узнал, что Айзек — наш дядя?

— У тебя было недостаточно данных для умозаключений, — Давид убрал ладошку с руки Тартальи. — Или достаточно в одном-единственном случае.

— Ты не тот, за кого себя выдаешь?

Близнецы сделали шаг назад. Но ответ нашелся — простой, как все гениальное. А главное, в меру правдивый.

— Все элементарно, ребята. Я знаком с вашим дядей, Айзеком Шармалем-младшим. За день до конфликта с легатом Тумидусом мой театр работал его заказ. Мы обслуживали вечеринку. Китта, Хунгакампа, Йала-Маку 106, если вас интересуют подробности. На вилле я познакомился и с вашим дедом, Лукой Шармалем. Вы похожи. Особенно на дядю. Фамильное сходство.

Близнецы переглянулись.

На оценку новой информации им понадобилась пара секунд.

— Похоже на правду. Вероятность 83%.

— Принцип обрезания лишних сущностей, Давид.

— Да. Ты права. 87%.

И, обращаясь к Лючано:

— Мы не знали. У тебя было достаточно данных.

— Извини, что не поверили.

— Мы разучились верить. Мы привыкли рассчитывать вероятности.

— Когда вероятность больше 72%, человеку можно доверять.

— Ровно на семьдесят два процента! — улыбнулся Тарталья.

Королева Боль оценила его героизм, хлопнув по губам шипастым веером. Язык нащупал саднящую пустоту на месте выбитого зуба. Еще два шатались, словно пьяные гуляки.

— Тебе — на целых восемьдесят семь.

Уголки рта девочки чуть заметно дернулись. Джессика шутила! Юмор гематров — вещь сложная, доходит с запозданием…

Лючано сменил позу и охнул: штырь в ребрах никуда не делся.

— Значит, дядя приказал вас похитить?

Ответ он знал. Было интересно, что думают сами близнецы на сей счет.

— Нас похитили люди в масках.

— Совпадение внешности с нынешними похитителями — 76%.

— Но Эдам, наш голем, не предотвратил похищение.

— Он танцевал и пел.

— Эдам — наш семейный голем. Чужой не сумел бы его переклеить. Подменить гематрицу Эдама могли четыре человека: мы, дядя и дедушка. Мы гематрицу не меняли.

Зажмурясь, Лючано представлял себе лица близнецов и пытался угадать, что на них отражается. Одно дело: ты видишь историю в «волшебном ящике». Другое дело: двое малышей восстанавливают цепочку событий, звено за звеном, идя над пропастью загадок по хрупкому мосту логики.

Вспомнился рассказ маэстро Карла, который знал все, но понемножку. Родная звезда гематров, чье название стерлось из памяти, в глубокой древности стала сверхновой, уничтожив планету, колыбель этой расы. Перед взрывом, предвидя катаклизм, гематры ушли «в рассеяние» на транспортных звездолетах. Большинство разлетелось по Галактике, осев в разных мирах. Меньшинство, обладавшее значительными средствами, выкупило у Совета Лиги ряд необитаемых, но пригодных для жизни планет в созвездии Жезла. Исконные названия планет колонисты отвергли, заказав и оплатив внесение изменений во все энциклопедии и справочники.

Маэстро помнил три новых названия — Сиван, Мархешван и Адар.

«Ты засыпаешь, дружок, — вмешался Гишер. — Проснись».

— Остаются дедушка Лука и дядя Айзек. Дедушка — 36%. Дядя — 59,5%. И 4,5% вероятности взлома генокода у голема. Но взломщик потребовал бы выкуп.

— Значит, от нас хотели избавиться.

— Мы точно не знаем, зачем дяде или дедушке понадобилось от нас избавляться, — в голосе Давида мелькнула растерянность. — Мы были хорошие дети. Послушные. С сильным потенциалом. Наверное, это из-за нашего отца. Мы знаем, кто наша мама…

— А кто отец — не знаем. Вдруг он — очень плохой человек? Вдруг мы — позор семьи Шармалей?

«Им ничего не известно об открытии профессора Штильнера. Они предполагают наиболее вероятное. Принцип „обрезания лишних сущностей“. Бьют не в „яблочко“, но рядом…»

— А почему, — спросил Лючано, — дядина вероятность выше дедовой?

— Дедушке было бы проще нас убить. На 28% проще.

— Дядя Айзек — хомицид-3. Продать в рабство — сложнее, но это дядя может.

— Гораздо сложнее! — с презрением, от которого Лючано содрогнулся, заявила Джессика. Судя по всему, девочка удалась в деда. — Стали накапливаться ошибки. Чем сложнее план — тем больше ошибок. Дядя Айзек не сумел их все скорректировать.

«Бедненький дядя Айзек…» — шепнул издалека Гишер.

— Дядя хотел сделать из нас роботов.

— А роботы не бывают Шармалями. У роботов нет семьи.