Куколка - Генри Олди

Толстяк щелкнул пальчиками-сосисками, подыскивая сравнение. Не нашел, огорчился и завершил чем попало:

— Такой, да. Обалдеть! Монтелье умник, что везти нас на Михр. Трансеры питать впечатлений, как вода — губка.

Жуткий акцент уроженца Маскача служил вечным предметом насмешек над ассистентом. Особенно когда толстячок злился, багровея и подпрыгивая на кривых ножках, как журнальный столик, на который приклеили гематрицу от аэроглиссера. А злился он часто, чаще, чем следовало бы. Верный пес Ричарда Монтелье, гения телепатической режиссуры, Кэст Жорин втайне страдал комплексом коротышки. Вызовы на дуэль он рассыпал без счета. Кое-кто давал согласие, и зря.

У «жирного шута» была верная рука.

Дуэльным парализатором он владел отменно.

— Михр, — сказал Фаруд, жмурясь по-кошачьи, — центр Вселенной. Это противоречит мнению астрономов, но это правда. Чистая правда.

Он подумал и исправился:

— Михр — центр Вселенной, не считая Фравардина. Он тоже центр Вселенной.

— Так не бывать, — хмыкнул Кэст.

— Бывать. Приезжай сюда почаще, и поймешь, что я прав.

Косматый исполин-Йездан свалился за горизонт, на ложе из черного пуха. Светило, пьяное в стельку, ворочалось, брызжа густым кармином. Хрупкая красотка Даста медлила упасть в объятия мужа. Она вертелась на краю пустыни, прихорашиваясь. От звездочки на песок ложились тени, похожие на змей. Здесь, на обжитом, цивилизованном Михре, еще сохранились пустыни — в заповеднике Ад-Хашар, национальном парке вехденов.

Режиссеру Монтелье стоило кучи усилий, чтобы «Zen-Tai» разрешили поставить павильон в заповеднике. О взятках и говорить не хотелось. Бери вехдены взятки, дело решилось бы куда быстрее и проще. Но на «добровольных пожертвованиях» у Хозяев Огня лежал запрет. Приходилось в точности следовать закону, традиции и миллиону нормативных актов.

Вехденские запреты не обсуждались.

— Двойной звезда, — Кэст закинул ногу за ногу, взревел басом (то есть засмеялся) и обеими руками взлохматил пышную шевелюру. Со стороны казалось: ассистент сунул руки в пламя, будто коренной вехден. — Большой редкость. Я знать, в окрестностях есть прочий звезда, который претендовать на доминантность. Ваш Йездан мочь нечаянно толкнуть Дасту. И она начать движение к новый муж. Жена часто изменять супруг-рогач!

Он снова разразился хохотом. Толстяк любую тему, от астрономии до кулинарии, обожал сворачивать на женское коварство. Обделен вниманием дам, он таким образом мстил им за слепоту, неумение разглядеть тонкую натуру под грубой оболочкой.

Записной дуэлянт, Кэст трижды стрелялся с женщинами.

— Я видеть: на Михр ты совсем вехден. Национальный одежда. Правильный еда. Правильный вода. Ты пить отвар эфедра с молоком. Бр-р! — ассистент содрогнулся. — На Сечень ты тоже быть вехден, но меньше. Родина, да?

— Родина, — кивнул Фаруд. — Да.

Ношение национальной одежды не входило в число запретов-разрешений, обязательных для «вскармливания огня». Но сразу после того, как арендованный Монтелье корабль сел в михрянском космопорте, Фаруд обзавелся кожаными штанами и кафтаном из шерсти, с рукавами-крыльями. Войлочный колпак, обвитый по спирали бело-пурпурной лентой, у него был свой.

И нитяный пояс с тремя узлами.

— Ты с Михр?

— Нет. Я с Хордада. Мои предки — с Михра. Наша раса возникла на Фравардине, седьмой планете системы Йездан-Дасты. Позднее мы колонизировали еще две планеты: Михр и Хордад. На Михре обнаружилась первобытная раса аборигенов. Это осложнило колонизацию.

— Что стать с аборигенцы?

— Большей частью истребили. Остальные присоединились к победителям на их эволюционном пути. Это было очень давно. Сейчас между фравардинцами и михрянами нет различий. Все — вехдены.

— Твой фамилий… Я видеть, обслуга тебе кланяться. Вы смешно кланяться: не касайся рукой пола! Твой фамилий знаменит?

— Сагзи — древний род. Это если по отцу. А по матери я — Саманган.

— Как ваш лидер-антис?

— Да. Только наш лидер-антис из тирских Саманганов, а моя мать — из гилянских. Забавно, правда? — я, энергетик студии арт-транса, двоюродный племянник антиса…

— Хо-хо! Смешно!

В жар, идущий от пустыни, вплелась струйка прохлады. Скоро она сменится откровенным холодом. Причуды здешнего климата: жара — днем, ночью же — жара и стужа вперемешку. Надо обладать недюжинным здоровьем, чтобы переносить злые шутки погоды. Туристы не баловали Михр своим присутствием. В лучшем случае, прилетали на день: Джахарамский мавзолей, сокровищница кея Мурдада, снимок на фоне Дворца Скорпионов, сувениры — и отправлялись дальше.

Скажем, на курорты Китты.

«Главное — решиться, — думал Фаруд Сагзи, любуясь закатом. Он давно не был здесь, и теперь наслаждался покоем. — Принять решение. Дать согласие на закат, понимая, что тебя будут проклинать всю ночь напролет. Люди приземлены, высокие цели их раздражают. Мало кто знает, сидя в темноте, что рассвет неизбежен. Новый рассвет обновленной державы. Да, не все переживут ночь. Но это лучше, чем прозябать в вечных сумерках…»

Впервые за много лет он был счастлив. Предстояло действовать, а не рассуждать и колебаться. Выбор сделан. В этих двух словах заключено все счастье, доступное человеку: «Выбор сделан». Иного счастья нет.

— Я думать над твой предложение. Фаруд! Ты слышать старик Кэст?

— Да.

— Мне казаться, ты спать. Я много думать. Я согласный.

— Ты — умный человек, Жорин.

— Я — очень умный. Ты гарантировать тайна?

— Конечно. От тебя требуется жалкая малость: оставь мне печать. Я сам опломбирую павильон, когда все закончится.

— Этот помпилианский дурень… Ха-ха! Он хотеть записать на куим-сё эротический мечта! Я представлять его мечта: много разный баба! С мясной ляжка! С отвислый сиська! — толстяк широким жестом обозначил сиськи, какие вообразит себе «помпилианский дурень». Получилось грандиозно. — Хо! Я велеть техник оставить свежий плесень в капсула A-6. Это дальний от входа капсула. Ты обещать мне половину денег, Фаруд!

— Я не обману тебя, Кэст.

— Вехден не лжет! Я знать. Вехден говорить не всю правду. Это да. Ты давать мне половину, и мы забывать о маленький казус. Хо-хо! Ты сохранять мне копию! Я хотеть видеть эротический мечта дурня!

— Хорошо. Я сохраню копию для тебя.

— Вехден не брать взятки. Я знать. Деньги дурень-помпилианец — не взятка? Их для Фаруд можно? Не запрет?

— Это не взятка. Это дополнительный заработок. Богатенький придурок мечтает записать на куим-сё свои фантазии. Для домашней коллекции и показа друзьям. Ничего противозаконного. В принципе, я мог бы обратиться прямо к Монтелье. Уверен, он не отказал бы…

Рыжий толстяк подпрыгнул в шезлонге.

— Ха! Зачем Монтелье? Ему не надо деньги. Он без нас иметь великий гонорар. И великий гонор. Деньги нужен Кэсту Жорину. Ты верно сделать, когда говорить мне. Я больше не спрашивай про взятка. Я молчи-помалкивать! Вот печать.

За их спинами затихал павильон. Администрация заповедника, дав «Zen-Tai» разрешение на сессионную неделю в Ад-Хашар, взамен потребовала, чтобы постройка строго соответствовала канону. Временная? Будет снесена перед отлетом? Это неважно. Или соответствуйте, или разрешение аннулируется. Итак, четыре несущих столба, вход — с южной стороны, пол застелить натуральной овчиной, за счет студии; за павильоном — кислотный мусоросборник и био-туалет.

Никаких костров.

Фонарь на крыше должен гореть все темное время суток.

Что еще? Да, если кто-то из арт-трансеров или обслуги заболеет — он должен немедля покинуть заповедник. Список мелких требований прилагается отдельно. Ознакомьтесь и примите к сведению.

— Сумерничаете?

Великий режиссер вышел из павильона на свежий воздух и с наслаждением потянулся, хрустнув позвонками. Высокий, худой, похожий на грифа-стервятника, Ричард Монтелье выглядел усталым. «Гнев на привязи» близился к завершению, измочалив психику творца. Телепат, подобный Монтелье, сказал бы, что режиссер на грани нервного истощения. Но других телепатов тут не было.

Гений ревнив, это знали все.

— От тебя фонит, — бросил он Фаруду.

Достав из футляра курительную палочку (сандал, типак, йельская смола), режиссер поджег кончик серебряным «запалом» и вдохнул первую порцию дыма. Острые черты лица Монтелье пронизала судорога удовольствия. Глаза приобрели мечтательное выражение.

— Волнуешься? Неприятности?

Рыжий Кэст дернулся, уставился на обожаемого гения, затем — на вехдена. «Молчи!» — беззвучно молил толстяк. Сплетя пальцы, он хрустел суставами, как если бы таким жалким способом подражал хрусту позвонков Монтелье. «Странно, — подумал Фаруд, любуясь тенями пустыни. — Столько лет рядом. Вместе. С планеты на планету, от фильма к фильму. Почти братья. И до сих пор один втайне боится другого. Наверное, Кэсту трудно обожать, не боясь…»