Размах крыльев ангела - Лидия Ульянова

Но тему развивать не стал про счастья-несчастья, а Маше неудобно было спросить. Впрочем, и так все понятно, Мишина мама – бабушкина сестра, была человеком тяжелым…

Бизнес-план Михал Юрич одобрил, но работать за нее не собирался. Да никто этого от него и не ждал. До Маши быстро дошло, что расписывать столько, чтобы хватило на магазин, она одна не в состоянии. А в магазине, на минуточку, нужно было и за прилавком стоять, бухгалтерию вести, отчеты разные сдавать. Машка, полная решимости работать, была точно так же полна решимости от всего отказаться, все бросить.

И поплакаться-то в этом городе некому, и посоветоваться не с кем.

Машка позвонила Степанычу.

– Вот что я тебе скажу, Мария, – протянул в трубку Степаныч, и Маша живо представила себе, как он в задумчивости мнет рукой лицо, – взялся за гуж, не говори, что не дюж. Не боги горшки обжигают, Машуля.

– Да знаю я, знаю, Степаныч! – в отчаянии кричала в трубку Маша: позвонить за тридевять земель, чтобы слушать пословицы с поговорками! – Я знаю, что не боги, но людей-то мне где взять? По мне сейчас, что боги, что люди, все одно.

– Ты не подумай, что я буду тебя утешать, всякие народные мудрости говорить. – Степаныч вздыхал и кряхтел. – Лады, Мария, слушай сюда. Я, конечно, мог бы сам тебе здесь делать и высылать, но это не выход. Это мы с тобой на крайний случай оставим. – Он снова посопел в трубку, помолчал и все-таки решился:—Ты вот что, ты разыщи в Питере Димку Заблоцкого. Тьфу, не Димку, конечно, а Дмитрия… Вроде бы, Маша, он Семенович.

– Степаныч, да как я разыщу в пятимиллионном городе человека, если ты даже отчества не знаешь!

– А ты не кипешуй, ты поищи и найдешь. Конечно, если он жив еще или за бугор не уехал.

– А он кто, твой вроде бы Семенович?

– Да не перебивай ты меня, сюда слушай, говорю же! Ты по справочному попробуй, в Академии художеств, может быть, в институте Репина…

– Степаныч, это же «поди туда, не знаю куда» называется! – сердилась Маша. – Какой-то вроде бы Семенович, который вроде бы и вовсе помер. Оно мне надо? У меня и так дел невпроворот.

– Оно тебе надо, – решительно отрезал Степаныч, – и не серди меня. Да не будь ты, Машка, бабой, не начинай: ох, где искать, ох, не хочу, ой, не могу… Короче, постарайся найти Заблоцкого, а когда найдешь, скажи ему, что я велел тебе помочь. Он должен в этих кругах вертеться, в художественных, он тебе что-нибудь придумает. К сожалению, Маша, это самое большое, что я могу сейчас для тебя сделать.

И то правда, чем Степаныч из Лошков мог помочь сейчас Маше? Да она и не помощи ждала, когда звонила, так, сочувствия. Разве же всерьез можно рассчитывать на помощь Степаныча, который много лет назад покинул Питер —тогда Ленинград еще, – осел в Богом забытой глубинке всеми прежними друзьями-приятелями благополучно позабытый.

Но, тем не менее, проходя по Невскому, Мария задержалась на пятачке, где художники продавали свои работы, рисовали портреты, выбрала одного, поприветливее, и задала вопрос:

– Извините, скажите, пожалуйста, вам знакомо имя такое – Дмитрий Семенович Заблоцкий? Хотя, может, не Семенович, может, я отчество путаю?

– Ничего ты не путаешь, Семеныч и есть.

– Ох, как хорошо, что я у вас спросила, – обрадовалась Маша.

Парень засмеялся:

– Да здесь кого ни спроси, кто ж Заблоцкого не знает?! Разумеется, из тех, кто учился… Он же нам всем историю искусства читал. Классный препод. На его лекции всегда народу набивалось – не протолкнуться. И двояков он на экзаменах не ставил никогда, хоть и профессор…

– А вы мне не скажете, где я могу его найти?

– А зачем тебе? – подозрительно взглянул на Машу парень, словно бы готовый защитить покой профессора Заблоцкого в память о том, что тот никогда не ставил двояков и вообще классный препод.

– Меня его старый товарищ просил привет передать…

– А, тогда ладно…

Так Мария легко и просто разжилась координатами неведомого Семеныча.

На успех предприятия не рассчитывала, но все же по указанному адресу поехала – Степаныч, он же въедливый как репей, обязательно позвонит и спросит, нашла или нет этого его Димку.

Профессора Заблоцкого Мария обнаружила одиноко строчившим что-то в ежедневнике за массивным столом в огромной аудитории.

– На пересдачу? Он там, в аудитории, иди скорее, а то он последний день сегодня, – пояснил Маше долговязый, выбритый наголо субъект в черном с черепами, радостно размахивающий зачеткой посередине длинного коридора. – Он ворчать будет, что все пересдачи на осень, но ты не уходи все равно, стой и молчи. Прокричится, пару вопросов задаст по теме и трояк поставит. Только стой до последнего, не уходи.

В светлой аудитории стоял невообразимый холод, но это не делало ее свежее, пыль, казалось, висела в воздухе и никогда не оседала. Едва притворив за собой дверь, Мария громко чихнула.

Профессор Заблоцкий, уютный такой толстячок в огромной шерстяной кофте, с намотанным на шею шарфом, споро строчил что-то в блокноте.

– Будьте здоровы! – радостно воскликнул профессор, вскидывая от бумаг круглый, очевидно лысеющий шарик головы – теннисный мячик, обедневший на ворс от длительного употребления. Мельком взглянул на Машу и так же резко опустил голову обратно к бумагам, сердито забурчал оттуда:—На пересдачу? Все пересдачи осенью. Все, все… Все экзамены давно закончены, у всех каникулы. Ка-ни-ку-лы. А я что? Имеет право старый профессор на заслуженный отпуск? Заметьте, законный отпуск, положенный ему государством. Государство нынче перед профессорско-преподовательским составом в сильном долгу, я вам скажу, так хоть отпуск законный не отнимайте! У меня самолет через несколько часов. Имеет право профессор провести свой отпуск раз в году в кругу семьи под пальмами?.. Молчите. А я вам отвечу, что имеет профессор такое право, так что все пересдачи осенью, осенью приходите.

Маша улыбнулась – развитие событий шло точнехонько так, как предсказывал бритый тип, черно-черепастый «ангел смерти».

Заблоцкий снова вскинул голову от бумаг, внимательно посмотрел на Марию.

– Я что, не русским языком выражаюсь? Все осенью… Кстати, мне отчего-то даже лицо ваше, девушка, незнакомо, а у меня, если вам это известно, фотографическая память на лица. Да, фотографическая.

Профессор глубоко и горестно вздохнул.

– Есть, знаете ли, такие особы, которые в течение семестра думают, что история искусства им совершенно ни к чему, и что лекции Заблоцкого им не нужны. Эти особы думают, что они великие творцы и таланты даже без истории искусства, а потом приходят как на именины и улыбаются. Да. А Заблоцкий тоже человек и хочет к морю, под пальмы, и чемодан у него еще не собран, заметьте.

Маше было невообразимо страшно идти к неизвестному профессору, которому как пароль требовалось передать привет от Степаныча. Этот Заблоцкий ведь может сказать, что никакого Степаныча он не помнит и в глаза никогда не видел. А, хуже того, если хорошо помнит все, что приключилось со Степанычем много лет назад, раскричится тогда и выгонит. Но сидящий перед ней человек, несмотря на ворчание, казался таким милягой, что страх моментально прошел. Маша заулыбалась еще шире, вдохнула пыли и снова громко чихнула.

– Будьте здоровы! Вы совершенно правы, холод нынче невозможный. Вот так простоите у меня над душой, замерзнете совсем и заболеете лихорадкой. И что потом скажете? Скажете, что Заблоцкий наслаждается теплом в тени магнолий, а вы из-за него простудились. Скажете ведь? Скажете!.. Ладно, расскажите мне быстро все, что знаете о прикладном искусстве Западного Междуречья и ступайте себе с миром.

Маша засмеялась в голос – стриженный под новобранца студент предсказал все как по нотам.

– И что смешного я спросил? Вы вообще знаете что-нибудь о прикладном искусстве Западного Междуречья?

– Нет, – искренне ответила Маша, – ничего не знаю.

– Замечательно. А вы хоть готовились к экзамену-то? А то я сейчас еще что-нибудь спрошу, а вы опять не знаете. Я вот тогда такому невежеству расстроюсь, а мне в отпуск улетать. И что, я, по-вашему, должен с таким настроением лететь к пальмам?.. Хорошо, может быть, вы что-нибудь можете мне поведать, так сказать, на свое усмотрение? В чем вы сильны? Какой раздел истории искусства вам лично ближе?

– Я могу рассказать о прикладном искусстве, укладе и традициях старообрядческой общины Восточной Сибири, – нашлась Маша.

– М-да? – Заблоцкий посмотрел недоверчиво, словно она только что призналась ему в том, что является членом секты. – Вообще-то я этого на курсе не читал. Впрочем, расскажите, я хоть что-то новое для себя узнаю. А я, видите ли, считаю, что если узнал что-то новое, полезное для себя, то день прожит не зря.

Об укладе и традициях староверческой общины Мария, и вправду, могла рассказывать долго. Долго и интересно, не зря же все-таки просидела пять лет в Лошках. Но профессор опаздывал на самолет, и вещи у него не сложены. Мария набрала в легкие побольше воздуха, собралась с духом: