Джентльмены-мошенники (сборник) - Эрнест Хорнунг

– Сто тысяч фунтов! – воскликнул Раффлс, жмурясь. И я снова подумал, будто знаю, что сейчас последует, и снова ошибся. – Если она столько стоит, от нее невозможно будет избавиться. Это не алмаз, который можно разделить на части. Ох, Банни, прошу прощения. Я совсем забыл!

И мы больше ни словом не обмолвились о даре императора; ведь в пустых карманах гордость цветет пышно, и никакие лишения не заставили бы меня первым сделать то предложение, которого я ждал от Раффлса. Ждал и даже отчасти надеялся, хотя понял я это только сейчас. Но мы больше не касались и того, о чем Раффлс якобы позабыл, – моего “отступничества”, моего “добропадения”, как ему нравилось это называть. Мы оба были немного молчаливы, немного напряжены, каждый погрузился в свои мысли. До того мы не виделись несколько месяцев, и когда я провожал его тем воскресным вечером (время близилось к одиннадцати), я воображал, что мы прощаемся на гораздо более долгое время.

Но пока мы ждали поезда, я заметил, как его ясные глаза всматривались в меня в свете станционных фонарей, и когда мы встретились взглядами, Раффлс покачал головой.

– Вы плохо выглядите, Банни, – сказал он. – Никогда я не верил в эту долину Темзы! Вам надо переменить климат.

Хотел бы я знать, на что он намекает.

– Вам совершенно необходим морской круиз.

– А зиму лучше провести в Санкт-Морице, или вы посоветуете Канны или Каир? Все это прекрасно, Раффлс, но вы забываете, что я вам говорил о моих финансах.

– Я ничего не забываю. Просто не хочу задеть ваши чувства. Но морского круиза вам все-таки не избежать. Я и сам хотел бы переменить обстановку, а вы поедете в качестве моего гостя. Проведем июль на Средиземном море!

– Но вы играете в крикет…

– К черту крикет!

– Ну, если бы вы говорили всерьез…

– Я и говорю всерьез! Вы поедете?

– Не раздумывая – если поедете вы.

И я пожал ему руку и помахал на прощание, в добродушном убеждении, что на том все и кончится. Мимолетная мысль, не больше и не меньше. Но скоро мне захотелось, чтобы это все-таки оказалось нечто большее; та неделя заставила меня мечтать о том, чтобы вырваться из Англии навсегда. Я ничем не занимался. Кормиться я мог разве что с разницы между суммой, которую платил за квартиру, и суммой, за которую сдавал на сезон свою. А сезон близился к концу, и в городе меня поджидали кредиторы. Можно ли быть совершенно честным? Я не влезал в долги, когда у меня водились деньги, и откровенную бесчестность не считал слишком постыдной.

Но от Раффлса, конечно же, не было никаких вестей. Прошло полторы недели; наконец в четверг вечером я нашел телеграмму от него у себя в квартире – после того как тщетно разыскивал его по всему городу и, отчаявшись найти, в одиночестве отправился обедать в клуб, членом которого все еще состоял.

“Готовьтесь отъезду Ватерлоо экстренным поездом Северогерманского Ллойда, – телеграфировал он. – 9.25 понедельник встречу вас Саутгемптон борту Улана билетами напишу”.

И он правда написал – письмо довольно беспечное, но исполненное серьезного беспокойства обо мне, моем здоровье и моих видах на будущее, почти трогательное в свете наших прежних отношений и особенно в сумраке нашей размолвки. Он говорил, что заказал две каюты до Неаполя, что мы обязаны посетить Капри, где живут поедатели лотоса[36], что там мы вместе погреемся на солнышке “и на время обо всем забудем”. Это было обворожительное письмо. Я никогда не видел Италии; так пусть же именно Раффлс откроет мне ее. Нет ошибки грубее, чем считать, будто эта страна не годится для лета. Неаполитанский залив в это время года божествен, как никогда, и он писал о “забытом, очарованном крае”, словно поэзия сама просилась на перо. Возвращаясь к земле и прозе, я мог бы счесть непатриотичным то, что он выбрал немецкий корабль, но никакая другая компания не предоставляет таких удобств за ваши деньги. Тут крылся намек на высшие соображения. Раффлс писал, как и телеграфировал, из Бремена, и я сделал вывод, что он использовал свои связи с властями в личных целях, дабы существенно сократить наши расходы.

Вообразите мое волнение и радость! Я сумел выплатить все, что задолжал в Темз-Диттоне, выжать из моего скромного редактора очень скромный чек, а из портных – еще один фланелевый костюм. Помнится, последний свой соверен я потратил на коробку сигарет “Салливан”, чтобы Раффлсу было что покурить в поездке. Но на сердце у меня было так же легко, как и в кошельке, когда в понедельник утром – самым ясным и солнечным утром того хмурого лета – скорый поезд умчал меня к морю.

Шлюпка ожидала нас в Саутгемптоне. Раффлса в ней не было, да я и не ожидал его увидеть до тех пор, пока мы не достигнем борта лайнера. Но и тогда я озирался тщетно. Его лицо не мелькало в толпе, облепившей поручни; его рука не махала друзьям. Я взошел на борт с тягостным чувством. Билета у меня не было, равно как и денег, чтобы купить его. Я не знал даже номера своей каюты. Сердце у меня ушло в пятки, когда я подстерег стюарда и спросил, нет ли на борту мистера Раффлса. Слава небесам – есть! Но где? Стюард не знал и вообще явно торопился по какому-то поручению, и пришлось мне отправиться на охоту в одиночестве. Но на прогулочной палубе я Раффлса не нашел, равно как и внизу, в салоне; в курительной комнате не было никого, кроме коротышки немца с рыжими усами, закрученными до самых глаз; пустовала и каюта Раффлса, куда в отчаянии я все-таки спросил дорогу, – только его имя на багаже слегка взбодрило меня. Почему он держался в тени, я, однако, постичь не мог, и лишь мрачные объяснения приходили мне в голову.

– А, вот вы где! Я искал вас по всему кораблю!

Несмотря на запрещающую табличку, я поднялся на мостик – последнюю свою надежду; там-то я и обнаружил А. Дж. Раффлса: он сидел на застекленной крыше, склонившись к одному из офицерских шезлонгов, в котором раскинулась девушка в белом тиковом жакете и юбке – хрупкая девушка с бледной кожей, темными волосами и поразительными глазами. Все это я успел заметить, когда он поднялся и быстро обернулся; дальше я мог думать только о быстрой гримасе, которая предшествовала искусно разыгранному изумлению.

– Неужто это вы, Банни? – воскликнул Раффлс. – Откуда вы взялись?

– Неужто это вы, Банни? – воскликнул Раффлс.

Я промямлил что-то, а он ущипнул меня за руку.

– Вы плывете на этом корабле? И тоже в Неаполь? Ох, ну надо же! Мисс Вернер, позвольте вам представить…

И он представил меня, даже не покраснев, как старого однокашника, которого не видел несколько месяцев, причем сделал это так нарочито церемонно и неуместно обстоятельно, что я ощутил одновременно смущение, подозрение и отвращение. Я чувствовал, что краснею за нас обоих, но мне было все равно. Учтивость покинула меня совершенно, но я даже не пытался взять себя в руки и достойно выйти из положения. Я лишь бормотал слова, которые Раффлс вкладывал мне в уста, и, без сомнения, выставил себя неуклюжим болваном.

– Так вы увидели мое имя в списке пассажиров и пошли разыскивать меня? Старина Банни! И все-таки я хочу, чтобы вы разделили со мной каюту. У меня чудесная комната на прогулочной палубе, но я опасаюсь, что ко мне могут кого-нибудь подселить. Мы должны позаботиться об этом, пока они не впихнули мне в соседи какого-нибудь чужака. В любом случае нам пора.

Тут в рубку вошел рулевой, а еще раньше, пока мы говорили, на мостик поднялся лоцман. Когда мы спустились, шлюпка как раз отплывала, пассажиры махали платками и пронзительно кричали слова прощания, а когда мы кланялись мисс Вернер на прогулочной палубе, мы почувствовали под ногами глухое медленное гудение. Наше плавание началось.

Однако между мною и Раффлсом не сразу установилось согласие. На палубе он подавлял мое упорное недоумение напором показного безудержного веселья; в каюте маски были сорваны.

– Вы идиот! – прорычал он. – Вы меня выдали – выдали снова!

– Как я вас выдал?

Последнее слово – самое оскорбительное – я проигнорировал.

– Как?! Мне казалось, любой болван поймет, что я хотел, чтобы мы встретились случайно!

– После того как вы сами купили оба билета?

– На борту об этом никто не знает. Кроме того, когда я брал билеты, этой мысли у меня еще не было.

– Тогда вы должны были дать мне знать, когда эта мысль появилась. Вы строите на меня планы и никогда не говорите о них ни слова, ждете, что я сам все пойму благодаря уж не знаю какому озарению. Откуда я мог знать, что вы что-то затеваете?

Мы поменялись ролями. Раффлс почти раскаивался.

– Если честно, Банни, я и не хотел, чтобы вы знали. Вы… вы стали таким благонравным кроликом, в ваши-то годы!

Мое прозвище и тон, которым он все это произнес, успокоили меня, но это было еще не все.

– Если вы боялись писать, – продолжал я, – вы должны были намекнуть мне, когда я поднялся на борт. Я бы все правильно понял, ведь я не такой уж пай-мальчик.