Градус любви - Кэнди Стайнер

Я сглотнул, смотря на лодку вдалеке и пытаясь понять, как ответить. Ответ простой: нет, мы не верили, что это был несчастный случай. Но, понимая это, признаем, что придумали целую теорию заговора, что считаем Скутеров преступниками, и что кто-то точил зуб на нашего отца. По существу, тем самым можно было расписаться в собственном безумии, а я не хотел этого делать, тем более на кону стояли репутация и сердце нашей мамы.

– Мы считаем, что многого не знаем о том дне, – решил я дать такой ответ, и, пока она не продолжила задавать вопросы, сменил тему: – А твой отец какой? Наверное, непросто быть дочерью мэра.

Руби Грейс язвительно улыбнулась и перевернулась на спину, устремив взгляд в небо.

– Скажем так: мой папа скорее создавал образ идеального отца, чем был им на самом деле.

Я нахмурился.

– Похоже, он нечасто проводил с тобой время.

Она покачала головой, проводя взглядом по облакам.

– Не пойми меня превратно – он прекрасный отец для меня и сестры. Он обеспечивает нас, говорит, как сильно нами гордится и любит. Мы с ним похожи, что не совсем понимают мама и Мэри Энн. Он чувствует, когда мне нужно спрятаться, когда в толпе усиливается моя тревога. И если маме была нужна помощь в воспитании детей, он всегда, без лишних вопросов, принимал участие. Он помог мне заполнить заявление в колледж и написать эссе, сказал, что поддержит меня, какую бы профессию я ни выбрала. И благодаря ему я играю в гольф лучше любой женщины в Стратфорде.

Она замолчала, перечислив его достоинства как замечательного отца так, словно отмечала галочкой в списке, и пока он им соответствовал, не могла утверждать обратное.

– Но, – продолжила Руби Грейс, – иногда мне казалось, что он был молчаливым наблюдателем, а мама заменила обоих родителей. Истинный папин ребенок – этот город и все, что связано с его развитием. Вот куда уходит его время. Вот на что тратится его энергия. – Она усмехнулась. – Ну, на это, а еще на казино или другие азартные игры, в которые ему обманом удается втянуть членов совета.

– И это тебя не беспокоит?

– Нет, – тут же выпалила она и прикусила нижнюю губу. – Я понимаю: когда тебя что-то так страстно увлекает, хочется посвятить этому всю жизнь. Еще он всегда с почтением относился к дедушке и, думаю, хотел занять его место. Вот что делает его по-настоящему счастливым. И я люблю отца, хочу, чтобы он был счастлив. – Руби Грейс снова перевернулась на бок. – Мечтала ли я в детстве, чтобы он чаще проводил со мной время? Конечно. Но я его понимаю. А он понимает меня. Ну, в основном.

– В основном, – задумчиво произнес я. – То есть он, наверное, тоже возражал, что ты вернешься в колледж после свадьбы.

По ее лицу пробежала тень, и я мысленно обругал себя, понимая, что затронул тему, из-за которой она всегда замыкалась в себе и сбегала. Руби Грейс не нравилось обсуждать, что она жертвует своими мечтами ради будущего супруга.

А мне, похоже, больше всего нравилось ее подначивать.

Я удивился, что она не наорала на меня и не велела не лезть в чужое дело, бросившись через весь пляж. Нет, Руби Грейс глубоко вздохнула, посмотрев на одеяло, и снова перевела взгляд на меня.

– Уверена, он точно был бы не в восторге. Но это скорее мамины предрассудки. Она знает, что значит быть женой политика, и не преминула этим со мной поделиться.

– И что для этого нужно?

Она пожала плечами.

– Самоотверженность. Страсть. Любовь и понимание того, что в его жизни я не всегда буду на первом месте. Но отчасти по этой причине меня и привлек Энтони. Он умный, целеустремленный и знает, чего хочет. Это я в нем и люблю.

Чем больше она говорила о нем, тем сильнее сжималось сердце. Впервые я поверил, что она любит его.

И мне было тошно от этого.

– Чудесно, что ты нашла такого мужчину, – наконец ответил я, проглотив гордость, как таблетку с заостренными краями. – Я, правда, так считаю. И не хочу лезть не в свое дело, но мне стало любопытно: поддержал бы он тебя, если бы ты сказала, что хочешь вернуться в колледж или стать волонтером в Амери-Корпусе? Ты могла бы помогать ему и в то же время следовать своей мечте.

Руби Грейс кивнула, но не смотрела мне в глаза.

– Да. Наверное.

– Могу я кое-что спросить?

Снова кивнула.

– Если бы ты могла заглянуть на двадцать лет вперед в самый прекрасный день твоей будущей жизни, каким бы он был?

Она улыбнулась, наконец-то снова на меня посмотрев. В ее глазах виднелось удивление и любопытство, будто я был порученным ей проектом, но она не знала, как к нему подступиться.

– Хм… – снова ложась на спину, сказала Руби Грейс. Она скрестила длинные ноги, сложив руки на голом животе и наблюдая за облаками. – Это было бы воскресенье. Мы вернулись из церкви. На столе был бы накрыт большой вкусный ужин на семью из пятерых человек. Трое моих детей играли бы во дворе, пока я наблюдала за ними с кухни, а сзади ко мне подошел бы супруг, обнял и пригласил на танец.

Я проглотил ком в горле, увидев перед глазами своих родителей. И отметил, что в своем образе она не упомянула имя Энтони.

– А еще? – спросил я.

Она еще сильнее заулыбалась.

– У нас была бы собака – и большая. Такая, которая постоянно пускала бы слюни и, играя с нашими малышами, сбивала их с ног. И у нас был бы загородный дом, но не в классическом южном стиле. Он был бы эклектичным, полным произведений искусства со всего мира, ярких цветов и эпатажного дизайна.

Чем больше она говорила, тем сильнее загоралась этой фантазией.

– Думаю, на заднем дворе я бы хотела сделать большое развлекательное пространство, место для проведения вечеринок и барбекю. А еще хотела бы небольшой огородик, где сама бы выращивала помидоры и кабачки. – Руби Грейс замолчала, и ее улыбка чуть померкла. – У меня была бы благотворительная организация, оказывающая помощь в интересующих меня сферах… может, охрана природы или образование в сельской местности, поддержание качества жизни пожилых или помощь ветеранам в борьбе с психическими заболеваниями. Я бы нашла способ помочь обществу. Спасти кого-нибудь…

Я ухмыльнулся.

– Уверен, это была бы самая продуктивная благотворительная организация в мире. И, наверное, самая известная.

Она перевернулась на бок.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что она была бы твоей.

Руби Грейс