Дьявол и Дэниэл Уэбстер - Стивен Винсент Бене

мы с ним могли бы обсудить и преступления тхагов. И хотя на столь впечатляющие повороты я не рассчитываю, мне следовало бы расспросить о нем Гастона…

11 октября

… Однако Гастон мало что сумел мне рассказать, кроме того, что мой знакомый – выходец с Сардинии или еще какого-то острова, служил во французской армии, и, как убеждены в округе, способен сглазить. Гастон намекал, что про его жену мог бы рассказать больше, но допытываться я не стал. Ведь если моему приятелю н-ст-в-л-р-га – незачем краснеть, дорогая! – то и в этом тоже состоит участь философа, а широкий круг тем, на которые с ним можно побеседовать, я нахожу гораздо притягательнее лондонских сплетен не первой свежести из уст миссис Макгрегор Дженкинс. Не пытался он и занять у меня денег, чего я, откровенно говоря, ожидал и готовился отказать…

20 ноября

… Успех! Я нашел личность, причем наивысшей пробы, уверяю тебя! Обедал я у него в гостях, и обед был отвратителен. Чем бы еще ни славилась его жена, домашнее хозяйство – не ее конек. А кем она была раньше, видно с первого взгляда: у нее сохранились все несколько поблекшие замашки гарнизонной кокетки. Добродушна, разумеется, каковы зачастую подобные женщины, и наверняка в лучшие времена была миловидна, хоть зубы у нее возмутительно плохи. Подозреваю, в ней есть примесь негритянской крови, но могу и ошибаться. Моего приятеля она наверняка подцепила совсем молодым; я часто встречал подобные пары в Индии – опытная женщина и юнец только что из Англии. Ну дело давнее, и для него тоже, и хотя мадам определенно не лишена обаяния, по службе он не продвинулся явно из-за нее.

После обеда мадам удалилась, хоть и без особой охоты, а хозяин дома увел меня побеседовать к нему в кабинет. Он раздобыл даже бутылку портвейна, зная, по его словам, о пристрастии англичан к этому напитку, и хотя портвейн был отнюдь не от Кокберна, меня тронул этот знак внимания. Ему отчаянно одиноко, это видно по его большим глазам. Вместе с тем он отчаянно горд и болезненно чувствителен к неудачам, так что мне пришлось как следует постараться, чтобы разговорить его.

И мои старания не пропали даром. Его история довольно проста. Он не бандит и не наставник, а бывший солдат с подорванным здоровьем, как и я, – майор французской королевской артиллерии, несколько лет назад отправленный в отставку на половинный оклад. Похвально, что он дослужился до столь высокого чина, ведь он по рождению иностранец, – с Сардинии, как я, кажется, тебе уже писал, – а во французской армии иностранцев привечают далеко не так, как во времена первой Ирландской бригады. Мало того, на службе в этой армии продвинуться просто невозможно, если у тебя нет фамильного герба, а таковым он едва ли мог похвалиться. Но что интересно, страсть всей его жизни – Индия. И клянусь честью, в своем пристрастии к ней он поразителен.

Стоило мне только по счастливой случайности коснуться этой темы, его глаза вспыхнули, недомогания оказались забытыми. Вскоре он уже принялся доставать из стенного шкафа карты и засыпать меня вопросами о моем собственном невеликом опыте. И спустя совсем непродолжительное время я, как ни неловко в этом признаваться, обнаружил, что запинаюсь на каждом ответе. Конечно, все его знания были книжными, но откуда, черт возьми, он мог их почерпнуть, понятия не имею. В сущности, он даже время от времени весьма невозмутимо поправлял меня. «Полагаю, на северной стене этой старой крепости в Мадрасе восемь двенадцатифутовых пушек», – и он был чертовски прав. Наконец я не выдержал.

– Но майор, это же удивительно! – воскликнул я. – В Ост-Индской компании я прослужил двадцать лет и считал, что кое-какими знаниями располагаю. Однако послушав вас, каждый скажет, что вы отстояли в сражениях каждый дюйм Бенгалии!

Он метнул в меня быстрый и почти гневный взгляд и начал сворачивать карты.

– Да, в мыслях, – коротко подтвердил он, – но как часто извещало меня начальство, мои увлечения его утомляли.

– А меня нисколько, – задорно возразил я. – На самом деле то, как ваше правительство пренебрегает своими возможностями в Индии, нередко изумляло меня. Да, сейчас все уже улажено…

– Не улажено вовсе, – грубо перебил он меня, и я уставился на него.

– Полагаю, все уже уладил барон Клайв в местечке под названием Плесси, – бесстрастно уточнил я. – А в дальнейшем – мой прежний командир, генерал Эр Кут в другом местечке, называемом Вандиваш.

– Да-да-да, – нетерпеливо отозвался он. – Согласен насчет Клайва, Клайв был гением, и его постигла участь гениев. Он крадет для вас целую империю, но ваш праведный английский парламент в ужасе всплескивает руками, узнав, что Клайв заодно присвоил несколько сотен тысяч рупий. И он, опозоренный, пускает себе пулю в голову – вы, англичане, непостижимы! – и все, гения у вас больше нет. Очень жаль. Я бы с Клайвом так не поступил. С другой стороны, будь я милордом Клайвом, я бы и не застрелился.

– А что сделали бы вы на месте Клайва? – спросил я, ибо непоколебимое и вызывающее самомнение этого человека меня забавляло.

На миг его взгляд стал страшен, и я понял, почему почтенная миссис Макгрегор Дженкинс назвала его бандитом.

– Я бы, – невозмутимо сообщил он, – отправил отряд гренадеров в ваш английский парламент и велел ему прикусить язык. По примеру Кромвеля. Вот он был человек. А ваш Клайв – тьфу! Мяч находился у него под ногами, а он даже пнуть его отказался. Беру обратно слово «гений». Он тряпка. Мог хотя бы объявить себя раджой.

Как ты понимаешь, это было уже чересчур.

– У генерала Клайва имелись недостатки, – ледяным тоном ответил я, – однако он был истинным британцем и патриотом.

– Он был болваном, – отрезал пухлый коротышка-майор, выпятив нижнюю губу. – Таким же болваном, как Дюплекс, а это о многом говорит. О да, с военной выучкой, некоторыми организаторскими способностями. Но гений смахнул бы его в море! Можно же было удержать Аркот, можно было захватить Плесси – смотрите! – С этими словами он выхватил из шкафа еще одну карту и принялся с жаром разъяснять мне, что бы он предпринял, командуя французскими войсками в Индии в 1757 году, когда был, наверное, парнишкой лет двадцати. Он ударял по бумаге, он расставлял по столу пробки, обозначающие войска, – пробки, которые брал из полной ими жестянки, так что, видимо, для него это была давняя игра. И пока я слушал его, мое раздражение угасало, ибо мономания этого человека была очевидна. Сказать по правде, и план кампании, представленный пробками