Жизнь в родной земле - Вилем Балинт

Услышав подобное признание шестилетнего карапуза я искренно, от души, расхохотался.

— А-а-а, дядя, чего смеетесь? на-аш Петька тоже имеет в А-азове девченку — Валю, о-он ее лю-убит. Та-ам ка-аждый пацан имеет девченку, — обиженно выпаливает из себя представитель молодого поколения чисто советской формации. — Я-а-а ничего, дядя, а-а-а Петька на-аш и целовался с Ва-алей, — продолжал Коля, — а-а-а я нет. По-отом мне Петька а-аварил, что он с сво-оей девченкой игра-ался в па-апу и ма-аму, а-а-а я нет.

— Как же это Петька игрался в папу-маму? спрашиваю я совершенно пораженный «всесторонним», подлинно советским, развитием шестилетнего ребенка.

— А-а-а я, дядя, не знаю. Петька мне не а-аварил и-и я не умею.

Помню, однажды из Праги я получил различные газеты, в том числе и советские. Сижу у стола и бегло просматриваю их. Коля возле рассматривает какие-то картинки. Вдруг схватывает советскую газету и указывая пальцем на традиционно-неотъемлемую принадлежность каждой советской газеты, фотографию Сталина, говорит:

— А-а-а это, дядя, наш мудрый и до-орогой Сталин.

— Почему ты думаешь, что это Сталин? — Спрашиваю.

— Он, дядя, носит а-арошие сапоги и новую фу-у-ражку, — объясняет всезнающий Коля.

— Знаешь ты и Ленина?

— О-о, а-а-а как же! О-он носит, дядя, бо-ородку вот так — ко-озликом, — отвечает бойко Коля, правой рукой показывая ниже собственного подбородка козлиную бороду Ленина.

— Разве там нет сапог? — снова задаю Коле вопрос.

— Не-ет. Там только Сталин носит а-арошие са-а-поги. А такие ка-ак здесь у нашего жида — носят коммунисты…

— А в чем ты ходил — в сапогах?

— Я, дядя, бегал там босой, без сапог, а-а-а теперь у меня арошие штиблеты, — резюмирует Коля.

Коля, на его лета, был мальчик чрезвычайно любознательный и пытливый. О всем интересовался, все хотел знать. Слова «почему, зачем» — чаще всего вылетали. из его крохотных уст.

Своей, не детской, любознательностью однажды поставил жену в очень затруднительное положение:

— Тетя, а тетя, — обращается Коля как то к жене, — скажите, почему у вас цыцы есть, и у мамы цьщы есть, а у бабушки нет и у меня нет. Почему это?

Этот необыкновенный вопрос так неожиданно и искренно Коля задал, что жена в тот момент даже не нашлась, что ребенку на это ответить.

Нельзя не отметить следующую характерную черту ребенка чисто-советского воспитания, воспитания в дет-колониях: Коля был безусловно очень развитым и бойким ребенком, о всем рассуждал как будто юноша, на вот при всем этом он не имел абсолютно никакого понятия об уважении, почтительности и вежливости к старшим, тем паче боязни к ним.

В этом отношении с местными детьми рабочих его никак нельзя было сравнить.

Безусловно ребенка в советской детколонии воспитывали своеобразно. Во всяком случае, чувство уважения к старшим в нем ни на копейку не было привито. Наоборот, на основании его поведения можно предполагать, что там детей воспитывают в неуважении к старшим.

Со старшим, 14-летним сыном подсоветских возвращенцев Петей, мне удалось говорить лишь один раз и не долго. Он жил у родственников и дома обыкновенно никогда не был.

Петя оказался мальчиком более сдержанным и воспитанным, нежели его брат Коля. Развит был тоже не по летам. Учился он 6 лет в семилетке. Школу он не окончил потому что надо было ходить очень далеко в школу, а в то время счет. чясго исчезали дети.

Дабы Петя не стал жертвой советских «колбасных» дел мастеров, родители решили его в последний класс не посылать. Знания Пети, почерпнутые в школе, были очень поверхностные, как говорится, учили их: «понемножку, чему нибудь и как нибудь…» Но «троцкизмом и псами ему подобными» его там пичкали основательно, но и этому учили как-то «вверх ногами», вроде того, что «Троцкий — это царь возле Гитлера»…

Содержание его рассказов мало что добавило к тому, что говорили его родители. О старой жизни он, конечно, и понятия не имел.

Его страшно поразило обилие и дешевизна всего на родине отца; он себе не представлял, что так могут люди хорошо и спокойно жить.

Одет он был во все «заграничное» и даже был при галстуке и шляпе. Это ему, видимо, доставляло удовольствие. «Заграничный» его костюм, конечно, был сукна — не первого качества, скорей самого последнего, но тем не менее, когда я его спросил ходил ли он так одетым и в Азове, Петя искренно рассмеялся и ответил:

— Что вы, дядя, да меня бы там за буржуя сочли!

В этой «культуре» он себя все-таки чувствовал, судя по всему, неуклюже, точно так, как когда-то мы все, когда военные шинели и рубашки сменили на негигиеничную и неудобную европейскую одежду.

Глава подсоветского семейства, назовем его Иваном Андреевичем, приехав на родину без ничего, мало того, вообще без копейки денег, должен был немедленно приискивать себе работу. По его специальности не так легко ее было найти.

Лично предложил ему, пока не найдет что либо более для него подходящее, работать у меня чернорабочим на работах, которыми руковожу. Определил я его к рабочей группе, которая работала в одной из соседних деревень. Туда он должен был явиться с моим письменным приказанием старшему группы о его принятии на работу.

На другой день рано утречком мой Иван Андреевич вдруг является ко мне.

— Что случилось? Почему вы не отправились на работу, — спрашиваю, удивленный не мало его неожиданным появлением.

— Да, видите ли, Даниил Никитович, вы мне вчера сказали, куда должен я явиться, а вот относительно рабочей нормы ничего мне не говорили, а я забыл спросить; скажите пожалуйста, какую я должен за рабочий день выработать норму? — совершенно серьезно задает мне вопрос.

От этого вопроса я рассмеялся от души. На самом деле — практически работаю вот уже полных одиннадцать лет, работал во всех концах Республики, за это время прошли через мои руки сотни и тысячи рабочих различной народности, работали под моим руководством рабочие различного характера, способностей и политических убеждений и, тем не менее, моим ушам не пришлось услышать подобного вопроса. Нет надобности. Каждый работает по его силам. Вот, думаю себе, до чего это идиотско-советское «изобретение» для нечеловеческой эксплуатации людей въелось людям в кровь, что и здесь не могут забыть это.

Через несколько дней я заехал специально посмотреть на работу советского рабочего. Все нашел в порядке: работы сделал он достаточно и хорошо, при том без всяких норм. Вообще Иван Андреевич оказался хорошим и добросовестным рабочим. И когда я его похвалил, совсем был от радости на десятом небе.