Груз небесный - Сергей Александрович Трахимёнок

проворонил… служака… наберут… У меня ни один не уйдет. Шабанов говорит, если Родина уволят, я стану старшиной, а…

– Весело будет Шнуркову с Гребешковым и Родиным, – перебил его я.

– Шнуркову все равно, подумаешь, на два «бойца» больше стало, – сказал Силин. – Я вот зачем пришел. Снежкова нет. Говорят, он в городе задержался, но я-то знаю, он в самоволке… в Выселках. Смекаешь? Мне одному появляться там не резон, мне там башку враз отвернут… короче, помощь нужна. Как?

– Зачем его ловить, – говорю я, – придет в казарму, – попроси дневального отметить время, а завтра с ним поговоришь.

– Да ты что, комиссар, завтра Снежков скажет, что его по дороге из города бандиты задержали и его не наказывать, а награждать надо… Я хочу на его примере раз и навсегда покончить с самоволками. Покончим с ними, можем спать спокойно: такого, как с Уваровым, больше не случится.

Силин меня убедил. Ради того, чтобы покончить с самоволками, стоило пострадать. Я стал одеваться, хотя весь мой организм буквально выл, не желая идти куда-то на ночь глядя.

Мы вышли за территорию части, спустились в какую-то лощину и по узкой тропинке пошли к Выселкам. Силин молчал, а потом стал забегать вперед, заглядывать мне в глаза и говорить: «Не переживай, комиссар, суворовское правило помнишь… товарища выручить – святое дело… как считаешь?» Потом он надолго замолчал, молчал и я: о чем нам было говорить?

В Выселки мы дошли за полчаса. За это время Силин совсем извелся, и я подумал, что он побаивается встречи со Снежковым и его гражданскими друзьями.

Прошли немного по пустой улице.

– Стоп, – сказал Силин и, будто смертельно устал, повис на невысоком заборе дома, в котором светились все окна.

– Здесь, что ли?

Силин ничего не ответил. Он мешком висел на штакетнике, видимо, обдумывая тактику захода в дом. Затем тяжело вздохнул и сказал:

– Извини, комиссар, скосил я немного, но я думаю, ты не обидишься: нас на день рождения пригласили…

– Кого пригласили?

– Меня и тебя.

– С какой стати меня? – спросил я, мало-помалу понимая, что Силин не шутит. И он подтвердил мое предположение.

– Глаз на тебя в сельсовете положили вчера… ну, я пообещал, что в гости с тобой приду.

– Да? – обозлился я. – Пообещал и привел, как бычка на веревочке. Так, что ли? А меня ты спросил? Вроде как продал, с сапогами…

– Ну почему продал… тебя же иначе не вытащишь.

– А кто тебя просил вытаскивать?

– Да я хотел как лучше.

– Как лучше? Ах ты, благодетель, услужил, ни хрена вареники…

Спор в том же духе мог зайти далеко, потому что Силин не чувствовал себя виноватым, а я искренне разозлился.

– Все, все, – сказал я, вспомнив, что он мой подчиненный, – чтоб к подъему были в роте.

– К подъему, к подъему, – пробурчал Силин и направился к калитке, а я пошел обратно.

«Интересно, – думал я, шагая по тропинке в часть, – отказался бы я от приглашения в другое время? Наверное, нет».

В роте я появился в половине двенадцатого.

– Где Снежков? – спросил я у дежурного.

– Спит, – доложил тот.

Командир, проснувшийся во мне, не стал довольствоваться ответом. Он пошел в расположение роты, посмотрел на сопящего во сне Снежкова, потом умылся, улегся в кровать и, помянув недобрым словом Силина, уснул.

Future

На второй день после освобождения от гауптвахты Веригина вызвал начальник лазарета. Но в кабинете его ждал Абрамов.

Абрамов закрыл дверь на ключ, усилил радио и сказал:

– Чаю хочешь?

– Нет, – ответил Веригин, – приступим к делу…

– К делу приступать рано, – то ли серьезно, то ли шутя заметил Абрамов… Ты не способен сейчас говорить о деле, ты кипишь, тебе не дело нужно, а драка… Успокойся…

– Успокойся, – скривился Веригин, – вы же сами говорили, чтобы успокоить человека, не нужно говорить ему «успокойся», нужно создать условия для того, чтобы он успокоился.

– Ну вот видишь, какой ты умный, все понимаешь… Так почему же в панику ударился?

– Анекдот вспомнил.

– Анекдот, – делано оживился Абрамов, и это не ускользнуло от внимания Веригина, – какой, расскажи.

– Нет, – сказал Веригин, – не буду, вы слишком неискренне стали просить меня об этом…

– Ну, научил на свою голову… Да, не вполне искренне, потому что пытаюсь создать для тебя те условия, о которых ты только что говорил… Я, в конце концов, не Джеймс Бонд, а человек обычный и у меня тоже есть недостатки… Рассказывай анекдот, я весь внимание.

– Попал как-то киноактер Тихонов в вытрезвитель. – «Как фамилия? – спрашивает его милиционер-старшина. «Штирлиц», – отвечает актер. Ну, его, ясно дело, бац по морде: «Фамилия?» «Штирлиц», – отвечает им Тихонов и так продолжается долго. Устали милиционеры, ничего не добились, поместили Тихонова в вытрезвитель на ночь, а утром опять спрашивают: «Фамилия?» «Тихонов», – отвечает вытрезвленный актер… «Так что же ты вчера нам говорил, что ты – Штирлиц?» «А мне показалось, что я в гестапо попал…» Смешно?

– Не очень, – ответил Абрамов.

– Пожалуй, совсем не смешно… Мы же договаривались, что вы будете меня курировать на всех стадиях операции… Точнее, не договаривались, а вы обещали мне это… Я подставил себя, подставил на самом скверном проступке для военнослужащего, на самоволке, чтобы у командования было реальное основание для перевода меня в другую часть, а не для того, чтобы командование воспитывало меня на губе…

– Видишь ли, в операции возможно выполнение некоего единого сквозного действия или соблюдение единого направления… И оно у нас с тобой соблюдается… Конечно, встречаются отдельные шероховатости: всего ведь не предусмотришь… Так что на командование нечего пенять, командование ничего о твоей миссии не знает и не должно знать, мы проводим операцию с высокой степенью конспирации… Командование поступило так, как и должно было поступить… И было бы странно, если бы оно этого не сделало… Все, что произошло, – нам только на руку… И потом, гауптвахта – это хотя и неприятно, но не смертельно.

– Сейчас я с этим согласен, но вчера и позавчера я так не думал. Вы хоть знаете, что там творится?

– Там творится то же самое, что и в армии вообще, да и в государстве в частности.

– Так почему же все понимают, что там творится, и ничего не делают, чтобы этого не творилось?

– Делают, делают, – миролюбиво произнес Абрамов, – каждый на своем месте делает или пытается что-то сделать… Мы с тобой проводим операцию… Кто-то занимается еще чем-то… Но мне кажется, нашему обществу необходимо периодически разбивать себе нос, чтобы лучше осознать себя среди других…

– Это слишком глобально, – сказал Веригин.

– И тем не менее без глобализма не обойтись, только осмыслив все на глобальном