В памяти и в сердце (Воспоминания фронтовика) - Анатолий Заботин

На окраине Ужгорода моя батарея простояла недолго. И ничего страшного за это время не произошло. Правда, вблизи порой рвались снаряды, как неугомонные сороки, без умолку стрекотали автоматы. Но, слава богу, в батарее никто не пострадал. А спустя час все окончательно умолкло. Наступила тишина. Мы было расслабились. Впору было подарить друг другу улыбки. Как же! Освободили столь большой город. Живы. Здоровы... И как всегда вместе. Но на войне все быстро меняется. Пришел посыльный от командира полка: приказано всей батарее немедленно сняться и ехать в город по реке Уж. Мне вспомнилось Мукачево, колокольный звон. На улицах толпы народа, в руках у многих цветы. Зазывают нас в дома. Как для дорогих гостей, на столе вино, кисти винограда... К сожалению, ничего этого в Ужгороде не было. Город словно вымер. Мне стало аж жутко. Враг где-то в укрытии. Казалось, вот-вот он появится и полоснет огнем из автомата. А еще хуже, если громыхнет мадьярская пушка... Тревога передалась всему экипажу. Все, словно по команде, наготове. Немтенков — у прицела, снаряд уже в стволе пушки. Стоит только заметить противника, как пушка бабахнет. Но вся наша настороженность оказалась излишней. Ни одного хортиста в городе не оказалось, сбежали все. Одни драпанули в сторону Чопа, в Венгрию. Другие — по дороге на Собранцы, в Чехословакию. Скоро все четыре батареи нашего полка собрались на берегу реки Уж. И тут город словно проснулся. Ожили улицы, послышались людские голоса, шум машин.

Была примерно середина дня. Командование решило подтянуть свои силы, закрепиться в Ужгороде, разведать и только потом продолжить движение на запад.

Более часа мы прождали приказа о форсировании реки Уж. За это время я успел немножко разглядеть город. Он не был похож на наши российские города. Узкие, извилистые улицы, невысокие дома, крытые красной черепицей. А как хорош Уж, его набережная! Бросаются в глаза высокие пирамидальные тополя. Ужгород! Мог ли я тогда подумать, что он для меня станет таким же близким и дорогим, как наш Нижний Новгород. Тогда, еще в годы войны, мне не раз доводилось бывать в нем, проходить по его тесным улицам, останавливаться на ночлег. Говорить с хозяевами приютившего меня дома о близком конце войны, о вечной и нерушимой дружбе наших народов.

Война завершилась нашей победой. Я жил в послевоенные годы далеко от Ужгорода, был по уши погружен в работу. Ездить, отлучаться из своего села не было ни средств, ни времени. И прошлое с годами стало забываться. Но Ужгород, наш 875-й самоходный полк я буду помнить всегда. Каждую осень я вспоминаю тот солнечный и теплый день, когда мы освободили Ужгород, вспоминаю товарищей, словно опять встретился с ними. Вот Фирс Бирюлин, Миша Прокофьев, Гера Немтенков, Иван Емец, Жора Данциг, Иван Демешкин, Леня Кармазин, Хвостишков Коля, Вася Яковлев. Это вместе с ними я вступал в город. Но где нам было тогда знать, что наш 875-й самоходный полк и по окончании войны вернется в Ужгород. Он этот город освобождал и наименование носит «Ужгородский». Многие годы спустя, когда Украина отмечала 20-летие освобождения Закарпатья, тогдашний пропагандист полка майор О. Самойлович решил найти ветеранов своей части, участвовавших в освобождении Ужгорода, и пригласить их на торжества. К счастью, многие в то время были еще живы. На праздник приехали Фирс Бирюлин, Кармазин, К. Яшин, Коверин, Боруднин, Хренов. Получил приглашение и я. Радость была велика. И вот в январе 1968 года я впервые за послевоенные годы еду в Ужгород. И не один, а с комсоргом полка С. Сироткиным. Эта поездка, замечу попутно, положила начало многим моим визитам в этот освобожденный некогда нами город, встречам с однополчанами, с городскими властями, с рабочими предприятий и учащимися школ. И каждая встреча оставляла в памяти неизгладимый след. Домой возвращался с сувенирами, каждый из которых храню как драгоценность. В последний раз приезжал в 1984 году, на сорокалетие освобождения Закарпатья. И, уезжая, говорил: до свидания, до новых встреч. Ужгород! До свидания, наш родной полк.

Но вернемся в октябрьский день 1944 года. Тогда слов: «До свидания, Ужгород!» у нас, самоходчиков, не было. Было одно слово: «Вперед!». Здесь, на берегу Ужа, мы дозаправились, сытно пообедали и, не теряя ни минуты дорогого времени, спешно завели моторы. Путь наш лежал на запад. Мост через Уж был, к сожалению, взорван, но это нас не задержало: форсировать реки мы уже научились. Тут же кто-то из наших самоходчиков разделся, пустился вплавь. На середине реки остановился, измерил глубину и, вернувшись обратно, доложил: глубина пустяковая — до пупка.

Однако Уж — река широкая. И никто не знает, везде ли одинакова ее глубина. Тем не менее самоходки, перегоняя друг дружку поспешили к реке. Некоторая заминка — все же риск есть, и вот, раздвигая воду, «поплыла» одна, другая, третья... Все пять машин моей батареи вскоре оказались на противоположном берегу. Прошло некоторое время, и весь полк, все четыре батареи, переправился через многоводную реку.

Стоило только нам выехать из города, как снова послышалась стрельба. Противник, оставив Ужгород, занял оборону и начал обстрел наступающих на него самоходчиков. Ольховенко, довольно опытный командир, быстро оценил обстановку. Идти напролом он не решился и приказал нам уйти в укрытие. Приближался вечер. На совещании командиров различных родов войск было решено продолжить наступление завтра утром, за ночь подготовиться, подтянуть отставшие войска. А оборону противника тем временем хорошенько разведать.

Ночь прошла беспокойно. Не умолкала артиллерийская пальба, то и дело взлетали осветительные ракеты. Я вышел на опушку леса. Посмотрел в сторону противника, прислушался. Оттуда доносился шум моторов, слышался скрип колес. Понять, что противник затевает, было трудно. Не вызывало сомнения лишь то, что он готовится к бою. Если не наступательному, чтобы вернуть Ужгород, то уж к отражению наших атак — наверняка. И для меня стало ясно, что день завтра будет не из легких. Все минувшие дни здесь, в Карпатах, для меня лично прошли удачно. Позади остались освобожденные нами Свалява, Мукачево, Ужгород. А тут вдруг сердце защемило. Неведомый голос шепчет: «Удачи завтра не жди; кончилось твое везение». Я, конечно, разволновался, поспешил назад, к своим батарейцам. Они, как и я, еще не спали. Сидели у своих машин, о чем-то говорили. Лейтенант Прокофьев, увидев меня, сказал довольно громко:

— Ну, рассказывай, комбат, что разведал, что узнал. Какими новостями порадуешь?

— Новости будут завтра! — ответил я сдержанно. — А сейчас, друзья, спать, спать.

— Попробуй усни, когда не знаешь, что тебя ждет утром, — хмыкнул Прокофьев. Однако в боевое отделение самоходки полез.

За всю эту ночь я и часа не спал. Закрою глаза, а мне мерещатся разрывы вражеских снарядов. И ложатся они от меня так близко, что слышен свист осколков. Я пригибаюсь, прячусь от них за самоходку. И тут вижу убитых. Лежат они на поле боя, раскинув в стороны руки.

А утром пришел за мной посыльный от Ольховенко. Никогда не унывающий Бирюков быстро поднял мне настроение. Когда мы все собрались, он шутил, смеялся. Сказал, что сегодня у нас немало будет трофеев. Четвертой батарее (это моей) достанется больше всех. Емельянов, слушая его, заметил, что подобные шутки сейчас неуместны. Но я все же избавился от своих ночных видений, забыл о них.

Ольховенко, как всегда, был с нами короток. Сказал, что все четыре батареи полка в сегодняшнем наступлении будут сопровождать пехоту. Пехотный полк уже движется на исходные. Наша задача — подавлять огневые точки противника, не допустить, чтоб он контратаковал пехоту. Действовать нужно смело, решительно.

Приказ был понятен, но получилось так, что наши батареи вышли на исходные разрозненно. Куда-то уехали Ольховенко, Бирюков с Тереховым, остались только мы с Емельяновым. Все наши десять самоходок стояли неподалеку друг от друга в небольшой низине. Здесь же артиллеристы, пехота, связь. Всюду машины, повозки. Слышится говор, крепкие русские словечки. Многих офицеров вижу впервые. В разговор с ними без надобности не вступаю. А между тем приближается час наступления. Емельянов стоит в окружении своих командиров машин. Мои тоже ни на шаг не отходят от меня. Уж кто-кто, а они знают: сейчас мы с Емельяновым получим приказ и передадим его им. А они отдадут команду: «Заводи моторы». Это будет значить: наводчик — к прицелу, заряжающий — будь готов подать в ствол снаряд.

Но тут вдруг случилось непредвиденное. Справа от нас, на расстоянии чуть более километра, по дороге на запад спешно продвигалась колонна. Тут были пушки на конной тяге, машины, пехота. Кто-то из наших командиров принял эту передвигающуюся колонну за отступающих мадьяр и приказал открыть по ним огонь. И вот полетели одна мина, другая, третья... А колонна оказалась не из трусливых, развернулась и пошла в атаку на нас. В наших рядах — смятение. Одни кинулись к своим орудиям, другие в укрытие. Кто-то уже убит, трое ранены. Чем бы это кончилось, нетрудно предсказать. К счастью, однако, и те и другие узнали своих. Атакующие вернулись на дорогу и продолжили свой путь. А у нас начался шум. Сперва смеялись над самими собой, но вскоре поняли, что смеяться-то, в сущности, не над чем. Стали ругать того, кто дал команду «Огонь!» Но и он, как сочли многие, вряд ли виноват: на войне чего только не бывает. Постепенно все успокоились, решили, что пора действовать, не ждать, когда противник проявит инициативу и разгромит нас. Я был в гуще собравшихся, и тут некий полковник (после я узнал, что это был полковник Хомич) подозвал меня к себе и, показывая рукой на село Ореховице, спросил меня: