Молчаливая слушательница - Лин Йоварт

Затем мама удалилась, толкая перед собой тачку. Побрела прочь по бычьему пастбищу, по пути выкапывая мотыгой чертополох. Перед самым чаем она превратилась в дрожащее пятно, синее с темно-зеленым. Недосягаемое. Временами даже невидимое – когда серый дождь падал под определенным углом.

В общем, я вела себя в соответствии с указаниями: притворялась, что несчастья не было вовсе. Больше о нем не спрашивала, нигде не упоминала. Как и все остальные. Делала вид, будто Рут – обычная сестра, хотя не переставала гадать, почему Господь допустил с ней такое.

И вот я стою здесь, утопаю в большом могучем теле Вики, а Шепард ждет от меня признания в убийстве отца. Он на грани отчаяния, я чувствую. Хотя это не имеет значения, ведь скоро все кончится.

Поворачиваю голову – за мной наблюдают. Отвечаю ему прямым взглядом, как сделал бы на моем месте любой невиновный человек. Шепард записывает что-то еще.

– Вы думаете, Рут убила отца, – я стараюсь сохранять спокойствие, – затем упаковала чемодан и уехала среди ночи?

Угри дергаются, я мотаю головой. И тут подступают слезы. Добрая старая Вики сразу меня обнимает, Шепард смотрит во все глаза.

Я исхожу по́том. Выворачиваюсь из объятий Вики и включаю вентилятор.

– Отца тут все любят.

Полагаю, ему известно о том, что мой отец является – являлся – выдающимся столпом местного общества, поэтому подробности можно опустить. Вновь поворачиваюсь к полицейскому, позволяю упасть еще нескольким слезинкам.

Вики нависает над ним и просит тихонько – я, разумеется, слышу каждое слово:

– Может, не сто́ит? То есть я понимаю, вам надо выяснить, что произошло, только она ведь сейчас сама не своя от горя…

Шепарда Вики явно бесит; между ними не наблюдается ни малейшей любви. Хорошо.

Он говорит, ни к кому конкретно не обращаясь, – следовательно, обращается к нам обеим:

– Первые двенадцать часов – самые важные, хотя и самые мучительные.

Следующие слова, несомненно, адресованы мне:

– Итак… Рут? Думаете, она способна причинить кому-нибудь вред – в частности, вашему отцу?

Я возвращаюсь к столу. Хочу быть поближе к этому мужчине. Хочу вдыхать запах его отчаяния, так мне будет легче держать себя в руках. Я не могу рассказать о кукольной голове – еще рано. Не все сразу. Вики топает следом, мы садимся. Шепард подается ко мне, приподнимает бровь, ждет ответа.

– Поверьте, детектив… – Мне уже легко дается дрожь в голосе. – Рут не способна причинить вред никому, в том числе и отцу.

Я, естественно, не рассказываю о ссоре с Рут. О том, что она была очень взвинчена перед сном. О том, что я услышала напоследок: угрозу Рут убить нашего отца, ныне покойного.

Глава 49

Гвен и Джордж

Декабрь 1948 года

Перед самым падением со ступеней и ударом о растрескавшуюся дорожку Гвен заметила первые ярко-красные искры: сотни маковых головок, которые вот-вот превратятся в цветы. Каждый цветок в букете или венке – дополнительные полшиллинга.

Когда она ударилась о дорожку, сотни ярко-красных искр боли обожгли тело.

…Прежде чем открыть глаза, Гвен уловила больничный запах и встревожилась. Руки взлетели к животу, изо рта вырвался вздох облегчения – по-прежнему тугой, огромный.

– Миссис Хендерсон?

Гвен не открывала глаз. Она будет притворяться спящей, пока время не повернет назад – туда, где еще не было падения. Туда, где Гвен еще не беременна этим ребенком. Туда, где еще не беременна Марком. Туда, где она еще не прошла в одолженном подвенечном платье по церковному проходу. Туда, где первый танец еще не закончился. И вот там, именно там, Гвен чуть-чуть подтолкнет время влево. «Нет, спасибо», – ответит она и вернется к Джин, к хихикающим в сторонке подругам…

– Миссис Хендерсон, вы очнулись?

Гвен сглотнула, приоткрыла глаза. Белая женщина, немолодая, грудастая и суровая на вид. Гвен сделала вдох, ребенок в животе пнулся, и ее пронзила острая боль. От неожиданности она поморщилась и распахнула глаза.

Медсестра с улыбкой села рядом на стул, взяла ее за руку.

– Вы в больнице, миссис Хендерсон. Вы упали. Помните? Упали с заднего крыльца у себя дома. Вас нашел муж и позвонил доктору.

Интересно, подумала Гвен, почему с ней разговаривают, как с глухим ребенком?

– Вы поправитесь, – добавила медсестра.

Неожиданно Гвен вспомнила.

– Марк! Что с Марком?

– С Марком все хорошо. Беспокоиться следует не о нем. – Голос сестры изменился. – Миссис Хендерсон, у меня хорошие новости и, к сожалению… очень печальные новости тоже.

– Что?.. Малыш ведь жив, он толкается…

Голос Гвен дрожал не хуже gypsophila paniculate[22], который она с недавних пор использовала в свадебных букетах. Он рос вольготно, легко размножался самосевом, как и ее будущие маки; давал нежнейшие белые облака из мелких цветков, и облака эти невесомыми колибри парили в воздухе. Неудивительно, что теперь каждая невеста просила букет из качима метельчатого.

Медсестра была добра, но ее слова ранили больнее розовых шипов. Гвен не понимала медицинских терминов, однако фразы «бедная крошечная душа» и «предстоят трудные роды» звучали яснее некуда.

К тому времени как медсестра вышла из палаты, Гвен начисто забыла «хорошие» новости.

Глава 50

Джой и Рут

Декабрь 1960 года

Марк протянул газету маме, та прочла первую страницу и вздохнула.

– Бедняжка Венди… Уверена, ее скоро найдут. Найдут живой и здоровой.

Джой с несчастным видом кивнула. Мама открыла некрологи, сказала негромко:

– Будем надеяться, сегодня нас ждет удача.

Днем, когда Джой отскребала корыто в прачечной, на подъездной дороге послышался шум машины. Девочка открыла задние двери и увидела на пороге мисс Бойл.

Она жила со своим дядей-холостяком много-много лет (Джой понятия не имела, сколько, но, судя по возрасту мисс Бойл, лет сто, не меньше), а потом он трагически погиб (тоже, как подозревала Джой, давным-давно). Хотя это была трагедия, мисс Бойл с радостью пересказывала историю его смерти при каждом удобном случае и всегда заканчивала словами: «Однако дражайший дядя застраховал свою жизнь на прекрасную сумму, так что мои финансовые затруднения в прошлом».

Мисс Бойл была славной. Правда, Джой, о чьем молчаливом присутствии взрослые быстро забывали, наслушалась немало гадких сплетен о мисс Бойл и дяде. Будто бы родители отослали ее к нему, потому что она отказывала всем подходящим женихам; будто бы мисс Бойл – дочь своего дяди от какой-то грешницы, которая умерла; будто бы мисс Бойл (тут собеседник оглядывался по сторонам и переходил на шепот) «просто-напросто шлюха». Каждая новая сплетня звучала гаже предыдущей. Ни Рут, ни Джой не знали значения слова «шлюха» и не могли найти его в зеленом словарике, но это явно было нечто ужасное.

Был ли хоть один из этих слухов правдивым, неизвестно, однако дядя действительно завещал ферму и страховку мисс Бойл. Вместо того чтобы все продать и вернуться в родной город, она продала лишь коров, которых дядя доил каждый божий день (в том числе и в последний день своей жизни) и снесла проржавевший хлев. Заплатила людям, чтобы те разбили ее луга на множество небольших пастбищ, обнесли каждое изгородью, оставив между ними узкие полоски ничейной земли, и установили новые распашные ворота. По утверждению отца Джой, «последним издевательством» стала шикарная медная табличка, которую мисс Бойл прикрутила к забору перед фермой. Табличка извещала