Вепсы. Очерки этнической истории и генезиса культуры - Владимир Владимирович Пименов

общую этническую подоснову преданий и установить действительные этнографические черты, расселение, особенности быта и культуры народа — это, разумеется, далеко не одно и то же. Не следует, конечно, думать, что реальный исторический прототип, о котором сложились предания, — Весь (вепсы) непременно обитала всюду, где мы фиксируем бытование преданий о Чуди. Раз возникнув, предания в дальнейшем жили своей собственной жизнью, отличной от жизни породившей их основы. Их развитие и распространение подчинялось своим, далеко не всегда ясно распознаваемым законам.

Поэтому выявление вепсского этнического субстрата, опознание под покровом образовавшихся наслоений в слабо очерченном контуре знакомых примет уже известной этнической общности вовсе не означает того, что проблема уже решена и что между Чудью преданий и Весью—вепсами следует просто поставить знак равенства. Необходимо помнить, что предания о Чуди русского происхождения, что среди коми-зырян и коми-пермяков они распространились, видимо, в значительной мере под влиянием последующих контактов с русскими колонистами, что, следовательно, не исключена возможность прикрепления заимствованных русских преданий к памятникам и событиям, не имеющим прямого отношения к вепсам, но отличающимся некоторым типологическим сходством с памятниками и ситуациями вепсской этнической истории.

Все эти соображения в конечном итоге приводят к постановке задачи более точного выделения (в рамках всего района распространения преданий) особой зоны, в пределах которой с наибольшей вероятностью можно подозревать действительное пребывание Веси-вепсов. Сделать это, опираясь только на данные преданий, по-видимому, невозможно. Здесь необходимо привлечь ряд дополнительных материалов и свидетельства иных источников.

7

Среди материалов, сопоставление с которыми позволяет вывести искомые ограничения ареала преданий о Чуди до размеров зоны, отвечающей действительному расселению вепсов в Заволочье, несомненно первое место — при нынешнем состоянии ранних письменных источников и до проведения массовых археологических исследований памятников позднего железа в Архангельской области — принадлежит языковым данным. Исследование севернорусских диалектов и говоров в пределах зоны вероятного расселения в прошлом Чуди—вепсов может дать в высшей степени ценные свидетельства, проливающие свет и на пути разрешения поставленной задачи.

Уже А. А. Шахматов в итоге своих поездок в Олонецкую губернию в 80-х годах прошлого столетия пришел к убеждению, что в здешнем русском населении, в частности по западному побережью Онежского озера, а также и в его северо-восточном прибрежье от Повенца до устья р. Шалы (Водлы), нужно видеть впоследствии обрусевших коренных жителей прибалтийско-финского происхождения. Вслед за А. А. Шахматовым и в значительной мере на основе собранных им лингвистических данных Н. П. Гринкова, анализируя ряд особенностей русских диалектов Заонежского полуострова и некоторых смежных территорий, предположила, что их «вернее всего следует поставить в тесную связь с местными карельскими диалектами», с чем вполне можно согласиться при условии, что под «местными карельскими диалектами» подразумеваются в первую очередь южные (людиковский и ливвиковский), отражающие в основе вепсскую речь.

Впрочем, присутствие прибалтийско-финских (вепсских или южнокарельских — безразлично) включений в русских диалектах

Заонежского полуострова и западного Прионежья настолько естественно, что о них едва лп надо говорить подробнее. Возможность прямых контактов русских с вепсами и южными карелами очевидна и не требует доказательств. Гораздо интереснее и важнее было бы установить обсуждаемые явления в местностях, расположенных далее к востоку от Онежского озера. Хотя этот аспект русской диалектологии Севера исследован недостаточно, все же есть отдельные указания на факты, которые могут быть отнесены к их числу.

Не говоря уже о лексической стороне вопроса (к ней мы вернемся ниже), укажем ряд примеров морфологического и фонетического порядка. Так, характерный для диалектов Заонежского полуострова перенос ударения в начало слова, происхождение которого справедливо признается связанным с местным прибалтийско-финским субстратом, выходит, как установлено В. Мансикка, из узких пределов полуострова и зафиксирован в Пудожском крае, где мы имеем: тишина, сосна, спина, гора, дрова, руцей, цйплята, пбтолоки, статьи, ужасной, опасно, сцёсливои т. д. Аналогичные факты, но выраженные, как и на Пудоге, заметно слабее, чем на Заонежском полуострове, отчетливо прослеживаются в Посвирье, в Вытегорском крае и, надо полагать, заходят на Каргополыцину. Тот же В. Мансикка отметил их в бывш. Никольском уезде на границе Вологодской и Костромской губерний.

Не лишено, далее, интереса довольно широко распространенное в местностях, сопредельных с современной территорией расселения вепсов, употребление генитива в случаях, когда по общему правилу требуется творительный падеж (выражения типа «рядом дома» вм. «рядом с домом»). Данное явление было фиксировано М. И. Муллонен и нами в Лодейнопольском, Виницком и Капшинском районах Ленинградской, а также Бабаевском и Вытегорском районах Вологодской областей. В. Мансикка отметил его в Пудожском крае. Не настаивая категорически на своем предположении, укажем все же, что и в этом случае, видимо, не обойти вопроса о вепсском влиянии, ибо в вепсском языке подобная конструкция вполне закономерна (ср. вепсск. pertin rindou).

В юго-западном прибрежье оз. Лача в бывш. волостях Ухотской, Тихмангской и Шильдской, представляющих собою одно целое как по этнографическому облику, так и по географическому положению, особенно в деревне Никифоровой, жители которой ведут свое происхождение от легендарной Чуди, отмечено любопытное фонетическое явление — «тяпанье», т. е. оглушение звонкой согласной в абсолютном начале слова («теньги» вм. «деньги» и т. д.). Установивший этот факт А. Мельницкий справедливо увидел в нем «чудское влияние».

Обратимся к лексике. Материал здесь довольно обширный, и мы, не ставя, разумеется, перед собой задачи исследовать вопрос во всем его объеме, ограничимся сравнительно небольшим числом примеров, которые, как кажется, довольно типичны. Лексические включения прибалтийско-финского происхождения в севернорусских диалектах наиболее мощно представлены на территориях, прилегающих к области расселения современных вепсов и южных карел. Так, в русских деревнях Вытегорского края могут быть отмечены следующие слова: арандатъ или барандатъ ’ворчать’ (ср. вепсск. äraita ‘сердито рычать’); габук ‘ястреб’ (ср. вепсск. habuk в том же знач.); гурандатъ греметь вдали’ (ср. вепсск. guraita, juraita, d’uraita в том же знач.); кйландатъ позванивать чашками’ (ср. вепсск. kolaita побрякивать’); кбкач ‘ржаной пирог’ (ср. вепсск. kokat’ в том же знач.); кярза челюсть’ (ср. вепсск. kärza ‘морда животного’, ‘рыло’); кярба лестница из древесного ствола с сучками для влезания на скирду’ (ср. вепсск. kärbu^ сосновая жердь с сучьями’ — часть вешала для сушки овсяных снопов); лайда середина озера’ (ср. вепсск. laid пространство озера в некотором отдалении от берега’); лёгандатъ ‘ярко гореть’, ‘трястись’, колыхаться’ (ср. вепсск. lebaita ‘полыхать’, ‘колыхаться’); лухта ‘мелкое место в озере, заросшее травой’ (ср. вепсск. luht ‘лужа’); пйстега ‘свисток из гусиного пера для приманки рябчика’ (ср. вепсск. pisttä ‘свистеть’); пйхка ‘мелкая еловая чаща’ (ср. вепсск. pibk ‘чаща леса’); райдина ивовое дерево’ (ср. вепсск. raid ива’); рбчкнутъ ‘хрустнуть’ (ср. вепсск. rockutada хрустеть зубами’), и мн. др.