Живые и взрослые - Сергей Кузнецов

— Помнишь, — говорит Ника, — как ты тогда меня спас, ну, в гаражах? Когда Маринка меня бросила и пятнашки набежали, а ты спрыгнул, схватил меня — и спас.

— Да я просто так тогда, — отвечает Гоша, — я же не думал, что мы будем… ну, друзьями. Я вообще про тебя не думал, я просто решил: это неправильно как-то, девочка, одна, а тут эта кодла налетела! Я тогда про тебя ничего такого не думал, честное слово, я в Лелю был влюблен, ну, в Аннабель. Ух, как я обломался, когда она меня там увидела, — даже вспомнить страшно!

Отсюда, с вышки, все как на ладони. Вот Лева встает и направляется к лесу: видимо, посмотреть, не идет ли Федор. Голова кружится, какая высота!

Ника осторожно обхватывает Гошу одной рукой — как будто они не обнимаются, а просто прижимаются друг к другу, чтобы не так было страшно на такой скрипящей, колышущейся высоте.

Или все-таки уже обнимаются?

— Как хорошо, что мы вместе, — говорит Ника, — я когда в эту школу пришла — я и подумать не могла, что так получится. А теперь мне хочется, чтобы мы всегда-всегда были вместе.

— Конечно, — отвечает Гоша, — мы всегда будем вместе. Что же может с нами случиться?

— Я боюсь, — говорит Ника, — ты же такой смелый. Вдруг ты куда-нибудь полезешь… на какую-нибудь вышку или еще куда… с тобой что-нибудь случится и… и ты станешь… как мама и папа… мертвый.

— Да ничего со мной не случится, — отвечает Гоша, — что со мной может случиться? Мы будем жить долго-долго, до самой старости.

— До самой старости, да, — эхом отзывается Ника, а потом испуганно добавляет: — А я слышала: мужчины живут меньше женщин. Как же я тогда буду, без тебя? Одна.

— Ну, — отвечает Гоша, чуть задумавшись, — ты же тоже потом станешь мертвой. И мы снова будем вместе. Не такая уж большая разница у мужчин и женщин, перерыв тоже небольшой будет.

— Но ты, пожалуйста, будь живым подольше, — говорит Ника и думает, что не хотела бы «жить долго и уйти в один день». Знает она, что такое — «в один день». У мамы с папой так и получилось.

Нет уж, не надо.

И в этот момент Гоша обнимает ее второй рукой, их лица оказываются друг напротив друга, совсем близко, и Нике кажется, что в мире не осталось никаких звуков, кроме стука ее — а может быть, Гошиного? — сердца, никаких звуков, только тук-тук-тук, все быстрее и быстрее, чаще и чаще, тук-тук-тук — и она тянется навстречу Гоше, сердце бьется сильнее и сильнее, и вдруг истошный, нечеловеческий крик заглушает этот стук.

Это кричит Марина.

Отсюда, с вышки, все видно как на ладони. Провалившиеся крыши домов, Левина фигурка у самой кромки леса, огонек костра, несколько рюкзаков — и кричащая Марина, к которой медленно приближаются три фигуры. Медленно, неспешной походкой, раскачиваясь из стороны в сторону, растопырив руки.

С такой высоты нельзя почувствовать, но Нике все равно кажется: она различает их запах, запах распада, гниющей плоти. Страшный, мертвый запах неотвратимо приближающихся зомби.

— Пистолеты, — кричит Ника, — где пистолеты?

Что кричать — она и сама знает где. В рюкзаке — в одном из рюкзаков, сложенных возле костра.

Похоже, Марина тоже вспомнила про пистолеты, сломя голову она бежит к костру, зомби бредут следом за ней.

Марине надо пробежать всего метров семьдесят, она успеет, она должна успеть!

— Вниз, — кричит Гоша, — быстрее вниз!

И он начинает спускаться по ступенькам деревянной лестницы, а Ника спешит за ним и сквозь прозрачный каркас вышки видит, как Марина бежит вдоль домов к костру и не знает: скрытые углом полуразвалившегося барака, ей навстречу идут еще двое зомби — медленно, неотвратимо, все так же раскачиваясь.

Все видно как на ладони — но ничего нельзя поделать.

— Назад! — кричит Ника. — Туда нельзя!

Но ветер уносит ее слова, Марина не слышит, все ближе и ближе, сейчас она повернет за угол — и всё!

Гоша не успеет, Ника не успеет, и Лева, бегущий от кромки леса, — тоже не успеет.

— Назад, назад! — кричит Ника, и ей кажется — это тот же сон, она вновь идет по коридору, чтобы снять телефонную трубку, и знает, что сейчас случится, и ничего не может поделать, и только молится, чтобы время растянулось, чтобы будущее никогда не наступило.

И когда Марина уже почти повернула за угол — из дверей барака бросается наперерез зомби одинокая, хрупкая женская фигура в мертвой красной куртке.

Слишком далеко, и Ника не может слышать, но все равно слышит, как Зиночка кричит:

— Это же дети! Не смейте трогать детей!

А потом крик обрывается, и фигура в красной куртке исчезает из виду, скрывается под навалившимися сверху мертвыми телами.

Все видно как на ладони — и хорошо еще, что не слышно урчания, чавканья, чмоканья.

Ника видит: на мгновение Марина останавливается, словно хочет броситься на помощь Зиночке, и в этот момент один из преследователей хватает ее за руку. Марина вбивает ему в глаз палку, зомби падает, но другие уже окружают, и Гоша, не добравшись до конца лестницы, прыгает на землю и, резко вскрикнув, бежит, как-то странно держа на весу правую руку, а Ника плачет, потому что Зиночка погибла, Марина сейчас погибнет, а потом — Гоша, отважный, одинокий, безоружный, а потом — и она, но это уже будет неважно.

Ника уже почти добралась до земли, ей уже не видно, что происходит, она только слышит взрыв, грохот, бух-бух-бух, снова и снова, бэнг, бэнг, бэнг — и еще не знает, что Марина все-таки добралась до своего рюкзака и, опрокинувшись на спину, стреляет с двух рук, почти в упор, забрызганная летящей во все стороны мертвой кровью и слизью.

9

— Не знаю, откуда они полезли, — говорит Федор, — здесь отродясь таких не видывали. Зомби, да, иногда забредали, но это ж не зомби, это упыри.

На земле — шесть мертвых тел. Пять — дважды мертвых и шестое — Зиночкино тело, в разодранной красной куртке, с обглоданной до локтя рукой, с перегрызенным горлом.

Лева сглатывает слюну и поднимает глаза. Вот они, его друзья, стоят рядом.

Ника всхлипывает; Гоша придерживает на весу правую руку, закусив губу, пытаясь ничем не выдать, что ему больно; Марина, вся в крови и слизи, все еще сжимает «Херушингу».

Она убила семерых зомби, восьмого застрелил Федор.

«Появись Федор на пять минут раньше, — думает Лева, — Зиночка была бы жива.

Если бы я не оставлял Марину одну. Если бы не отпустил Гошу с Никой на вышку. Если бы не заговорил с Федором о шаманах. Если бы лучше запомнил карту с дискеты Гошиной мамы. Если бы вообще не стал читать эту дискету.

Если бы бегал быстрее, хотя бы это, — думает Лева, — если бы я успел первым — Зиночка была бы жива».

— А Зиночка… она точно уже мертвая? — спрашивает дрожащим голосом Ника.

— Не совсем, — говорит Федор, — сейчас она, как мы это называем, в мытарном мире.

«Промежуточном», — переводит про себя Лева.

— Мертвой она будет через полчаса — так что у нас еще есть время.

— Время для чего? — спрашивает Ника, но Лева понимает: слишком много раз он читал, что происходит с людьми, которых загрызли упыри.

Федор протягивает Марине руку:

— Дай пистолет, дева. Не для тебя эта работа… все ж таки училка твоя.

Марина качает головой. Серебряный пистолет словно прирос к ее руке. «Легко взять, трудно выпустить», — снова вспоминает Лева слова Арда Алурина.

— Нет-нет, — кричит Ника, — не делайте этого! Может, можно чем-нибудь помочь… как-нибудь по-другому!

— Можно и по-другому, — говорит Федор, — из ружья можно или кол вбить.

— Не трогайте ее! — и Ника бросается к изуродованному телу Зиночки. — Она Марину спасла! Она сама уйти хотела! Из-за Димы этого проклятого! Она, она… не делайте этого!

«Не из-за Димы, — хочет сказать Лева, — из-за меня. Это я не успел вовремя».

Ника все еще кричит, но Гоша подходит к ней и обнимает за плечи:

— Послушай, — говорит он, — ты же знаешь, нам в школе сто раз рассказывали, и в кино мы видели, и в книжках читали… иначе нельзя. Если упырь укусил, лучшее средство — серебряная пуля в голову. Ты не переживай: может, там, после смерти мертвых, за границей Заграничья, может, там — еще одна жизнь, дважды мертвая жизнь. И она прекрасная совсем, лучше нашей, лучше мертвой. И там у Зиночки все будет хорошо, она будет счастлива там, все будут любить ее, и она сама будет совсем новой, смелой, сильной, такой, что сможет защитить тех, кто любит ее, ну, если там понадобится защищать кого-нибудь, в том, дважды мертвом мире.

И Ника перестает плакать, поднимает глаза, смотрит на Гошу и говорит:

— Тогда я сама, — а потом протягивает руку Марине, и та бережно, даже нежно кладет ей в ладонь серебристый пистолет.

Пока Федор и Ника пытаются наложить лубок на поломанную Гошину руку, Лева подходит к Марине. Она переоделась, кое-как вытерев лицо старой рубашкой, и теперь стоит, не зная, куда деть окровавленный комок.