Уругуру - Алексей Санаев

– Что за язык у теллемов? Вы знаете его? – встрепенулся я, почуяв жареное.

Ибн-Мухаммед усмехнулся, подлил чаю из серебряного чайника, стоявшего прямо на углях. Потом несколько раз неожиданно громко щелкнул языком:

– Вот такой язык! Одни щелчки и прочие странные звуки – нечеловеческий язык. Я его не знаю, да и незачем он мне. С кем мне говорить на нем? Я говорю по-французски, по-английски, на языке догонов, и белла, и фульбе, и бамбара, и...

– А с кем говорил на нем твой старик? – нетерпеливо прервала его Амани.

Он удивленно воззрился на нее. Видимо, впервые в этом доме рот открыла чернокожая женщина. Потом перевел взгляд на меня, как бы спрашивая совета, отвечать ей или проигнорировать. И ответил, так же тихо:

– Если ты встретишь теллема, это может плохо кончиться. Ты должен сказать ему, что ты друг. Для этого есть специальное заклинание на их языке, и мой старик знал его. Ты произнесешь эти слова, и теллемы не станут причинять тебе вреда.

– Разве они могут причинять вред?

– Могут. Их не видят простые смертные, но догонские жрецы знают, где они живут. Именно жрецы управляют их жизнью и приказывают им, что и как делать. И если хоть один человек увидит теллема и не произнесет этой священной фразы, то ему придет конец. По приказу жрецов теллемы убьют его или лишат его разума.

Ибн-Мухаммед замолчал с таким видом, как будто считал эти сведения чем-то вполне само собой разумеющимся. Словно здесь, в Мали, каждый день загадочные люди из прошлого убивали кого-нибудь или крали разум. Мы оба, я и Амани, сидели, не в силах вымолвить что-либо в ответ.

– Если вы узнаете это заклинание, вы сможете увидеть теллемов и остаться в живых. Только вряд ли вам дадут его узнать... Жрецы очень осторожны, ничего не открывают и следят за каждым шагом белых людей. И теллемы тоже следят.

– Это мы уже почувствовали, – пробормотал я, вспомнив несчастного Жана-Мари. – А где живут теллемы? – спросил я, заранее предугадав ответ.

– Как где? В пещерах на плато, конечно. Этим пещерам много-много лет. Людям туда хода нет, но теллемы умеют летать, это всем известно. Ночью они зажигают огонь, и только так их можно увидеть. Только не дай вам Аллах смотреть на их ночные костры.

– Почему?

– Теллемы очень тщательно берегут свои тайны. Они убивают без жалости тех, кто потревожит их покой. Поэтому мой вам совет: если вам дорога жизнь, избегайте ночных прогулок по плато и вокруг него – не ровен час, вы потеряете зрение, ноги, а то и голову...

– А твой знакомый старик, он общался с теллемами?

– Да, мой старик называл себя посвященным и говорил, что иногда к ним наведывался. Правда ли это, я не знаю.

– Ты говоришь, что он уже умер, твой старик?

– Да, умер. Но его сын жив. Его зовут Арама, и живет он в далекой деревне Найе, туда трудно добраться.

Мы пришли в ликование. Имя потомка теллемов было найдено, и стало понятно даже, где его искать! Теперь Оливье и Малик могут смело отправляться в Найе, прихватив с собой бородатого барана.

– А гномы? – задал я свой последний вопрос туарегу.

Ибн-Мухаммед отставил чайник в сторону – он был пуст – и резким движением выплеснул осадок из своего стаканчика на песок за пределами шатра:

– Нет никаких гномов, друг. Гномы-андумбулу и теллемы – одно и то же. Разные люди называют их по-разному, потому что верят легендам. А легенды эти придумывают догонские жрецы, чтобы заморочить голову черным... Ох уж эти неверные! – Он снова слабо усмехнулся. – Ну и мастера они выдумывать сказки!

На обратном пути нас не хотели выпускать из Агуни. К нам привязались человек пять местных туарегов, не позволяя нам сесть в машину, и наперебой требовали, чтобы мы заплатили им денег. Усадив в автомобиль Амани, я отвел их чуть в сторону. Туареги были на грани срыва, некоторые даже за гранью.

– За что же деньги платить, друзья мои? – спокойно и весело поинтересовался я.

– За то, что вы въехали в нашу деревню и делали здесь фотографии для журналов и газет.

– Ни журналам, ни газетам не нужны ваши фотографии, можете быть совершенно спокойны по этому поводу.

– Ты делал их без спроса!

– Демократические законы Республики Мали дают мне такое право.

– Нас не интересуют их законы, у нас здесь свои законы! – воскликнул тот, кто находился на грани нервного срыва, и мне показалось, что где-то в рукаве у него блеснуло короткое лезвие кинжала. – Каждый, кто въезжает в Агуни, платит нам четыре тысячи франков!

Я подошел к нему максимально близко, и он сделал шаг назад, что немного остудило пыл его соплеменников.

– Послушай меня, – сказал я тихо и вкрадчиво, сам себе напоминая дружелюбного Ибн-Мухаммеда. – Я здесь чужой и не знаю ваших законов. А законы Мали я знаю, потому что они написаны на бумаге. Вот скажи мне – где это написано, что мне нужно отдать тебе четыре тысячи франков? Ты повесил объявление об этом при въезде в деревню?

– Нет, – удивился туарег.

– Тогда, думаю, тебе следовало бы это сделать. Ты сделаешь такое объявление, повесишь его у дороги, и в следующий раз, увидев его, я конечно же заплачу тебе все четыре тысячи франков. Быть может, даже больше.

Они застыли с открытыми от изумления ртами, обдумывая этот неординарный маркетинговый ход. Но возразить не осмелился никто.

При всеобщем безмолвии я церемонно пожал всем присутствующим руки, повернулся, сел в машину, и мы умчались в облаке пыли, оставив местных жителей в полном недоумении.

– Здорово ты их отделал, – радостно заметил наш водитель, – Али очень понравилось!

Тем же днем мы дозвонились до Оливье и сообщили ему и название деревни, и имя нужного нам загадочного сына теллемов – Арамы. Выяснилось, что Малик уже присмотрел у местного торговца барана с окладистой бородой, а самому Оливье уже не терпелось покинуть негостеприимную Страну догонов, так что он решил отправляться в путь уже следующим утром, чтобы оказаться в Найе через два дня.

Мы же с Амани воспользовались передышкой, чтобы побродить несколько дней по пыльно-песчаному городу Тимбукту. Нам хотелось побывать на его колоритном рынке, куда со всей Сахары съезжаются мавры, черные кочевники, марокканские торговцы, туареги в ярких синих бурнусах. Побродить по улицам, где ослов и овечьих стад значительно больше, чем допотопных французских автомобилей. Наконец, съездить в Сахару и переночевать под звездами.

Излишне говорить, что эти несколько дней чрезвычайно сблизили нас. Поэтому, возвращаясь как-то вечером из Сахары по песчаной дороге среди высоких, залитых закатным солнцем оранжевых дюн, я наконец-то почувствовал себя с ней довольно свободно. Меня, кажется, перестал пугать темный цвет ее кожи. Наоборот, было в нем что-то чарующе-привлекательное...

– О чем вы думаете, Алексей? – спросила меня Амани, когда мы вышли из машины возле нашего отеля и распрощались с водителем.

Мы присели рядом на перила веранды.

– Мне кажется, мы подобрались к ним очень близко. Здесь, на севере, люди более разговорчивы, чем там, на родине теллемов. Теперь, по крайней мере, понятно, кого и что нам нужно искать в деревне Найе. Мы раздобудем у Арамы секретную фразу теллемов, вернемся в Страну догонов и попробуем проникнуть в пещеру.

– Да... Судя по всему, знание этой фразы становится для нас некой индульгенцией, – согласилась со мной Амани. – Но, Алексей, неужели вы планируете снова пробраться в пещеру? Не забывайте, что при попытках найти туда путь погибло уже несколько человек, а несчастный Жан-Мари до сих пор не пришел в сознание. Не делайте глупостей, умоляю вас!

Она говорила искренне. В ее черных глазах появился какой-то притягательный, манящий блеск. Она волновалась за меня, и мне это было очень приятно. Впрочем, это только усиливало азарт.

– Теллемы выходят на свет по ночам, не забывайте, Амани. Днем мы их никогда не найдем, а по ночам, когда догонам запрещено выходить из домов, наступает время летающих человечков. Крики птицы, которые мы слышали, на самом деле крики теллемов, сигнал к разведению огня в пещерах. Жан-Мари первым догадался об этом как раз потому, что птица так кричать не может, Амани... А Оливье...

И я рассказал ей про скрытую камеру, установленную Оливье возле плато, и про ночную съемку, и про неведомые тени, мелькавшие в камере, и про заснятый нами свет костра на плато. Амани, как мне казалось, смотрела на меня с ужасом.

– Я не переживу, если кто-нибудь еще погибнет, – тихо ответила она, опустив голову.

– Никто не погибнет. Уругуру обещал мне, что я узнаю тайну теллемов. Значит, мы с вами узнаем ее вместе.

Я наконец решился взять ее за руку. Она вовсе не протестовала.

– Для этого нам просто придется научиться щелкать языком. – Амани издала несколько тихих щелчков и виновато улыбнулась.

– Вот видите, Амани, вам у теллемов делать пока нечего.

– Правда?..

Мы оба замолчали, в воздухе висело какое-то новое, невиданное доселе волнение между нами двоими. Она дала мне и вторую руку, и я погладил ее пальцами. Ее кожа была нежной и гладкой, будто черный шелк. Я взглянул ей прямо в глаза и увидел, как расширились черные зрачки: мне показалось, что в этот момент она думает о том же, что и я. Вокруг не было ни звука, мы сидели вдвоем на краю пустыни, и, по-видимому, нам хотелось в тот момент одного и того же.