Внук Персея. Сын хромого Алкея - Генри Олди

– Свидетель слишком мал! – возвысил голос терет. – Кроме того, он сын рабыни…

– Он – сын ванакта! – рявкнул Сфенел. – Если он достаточно взрослый, чтобы биться с Птерелаидами, ему хватит ума, чтобы свидетельствовать.

И велел Ликимнию:

– Расскажи нам, что ты видел.

Казалось, умолкли даже птицы и цикады.

– Я… Отец с ним… Корова! Она… а он взял…

– Кто – он?

– Амфитрион. Он разозлился. Бросил дубину. В корову!

– Ты уверен, что в корову? – упрямец‑щеголь стоял до последнего.

Ликимний вскинул голову.

– Да. Я уверен. Дубина отскочила от рогов. И убила моего отца.

– Врешь! Амфитрион сказал нам, что свидетелей не было…

– А я прятался! За телегой…

И Ликимний разрыдался.

– Я верю тебе, Ликимний, сын Электриона. Разве стал бы сын убитого выгораживать убийцу? Оставь нас, честный мальчик, и возвращайся домой. Итак, больше нет сомнений, что Амфитрион, сын Алкея, убил Электриона, сына Персея, по неосторожности. Посему…

Сфенел обернулся к судьям, дождался их согласных кивков. Жестом велел страже увести женщин с мальчиком в акрополь – и продолжил, когда они спустились с холма:

– …следует приговорить Амфитриона к изгнанию. Ты должен покинуть город, племянник. Здесь никто не очистит тебя от скверны, также как и в Тиринфе. Алкей, твой отец, и я, твой дядя, не можем дать тебе очищение в силу близкого родства. Это было бы противно богам. Иди, и да свершится воля небес.

– Посольство! Послы вернулись!

За Волчьей горой догорал закат. Острые зубы скальных пиков грызли объедки зарева. Пурпур темнел, перетекал в темный багрянец, готовясь слиться с мглой сумерек. День закончился. Суд закончился. Все, говоря по чести, закончилось наилучшим образом, и вот вам на ночь глядя:

– Оракул дал ответ!

Растолкав толпу, молодой стражник остановился в кругу для подсудимых. Волосы парня слиплись от пота. Грудь тяжело вздымалась, дыхание со свистом вырывалось изо рта. Микенцы навострили уши. Они были согласны ночевать там, где новости.

– Что сказал оракул? – опередил Сфенела терет‑щеголь.

– Н‑не знаю.

– Где послы?!

Скажи стражник: «Не знаю,» – и дурака разорвали бы в клочья.

– Следом идут. Они во дворец – никого. Мы им: суд, мол. Ну, они и двинулись сюда. А я – вперед. Доложить, значит.

– Обождем послов здесь. Пусть все услышат пророчество.

Народ зашумел, одобряя.

– Эй, кто‑нибудь, с факелами! Идите навстречу, осветите дорогу. Тут и ноги переломать недолго…

Дюжина факельщиков устремилась вниз по склону. Горожане тоже не теряли времени даром, и холм засиял огнями. Глядя со стороны, можно было увериться: в Микенах учредили ночную мистерию. Послы объявились, когда ждать стало невмоготу. Трое мужчин в пыльных одеждах шли в гору степенно, с сознанием важности своей миссии. Да, усталость, да, ноги не держат, но долг – превыше всего. И снова прибывшие, как нарочно, остановились в кругу для подсудимых.

– Радуйтесь!

Глава посольства выдержал значительную паузу. Дождался мертвой тишины – лишь потрескивали факелы. Отсветы пламени плясали на лицах, превращая послов в вестников из загробного мира.

– Олимпийцы снизошли к нашей просьбе. Отец Богов устами оракула дал ответ.

Он был умелым оратором, этот пожилой человек с аккуратно подстриженной бородой и складками на лбу. Он дождался, когда неизвестность превратится в острый меч, терзающий сердца, и торжественно возвестил:

– Оракул сказал: Микенами должен править потомок Пелопса!

Багровая полоса на западе погасла. Казалось, кто‑то задул светильник. Ледяной ветер, уместный на исходе знойного лета не более, чем траур на свадьбе, вцепился людям в волосы. Растрепал пламя факелов, завертел тени вакхическим хороводом – и сгинул без следа.

– Пелопиды… – эхо накрыло холм.

– …не зря явились в Микены…

– Воля богов…

Вокруг Атрея с Фиестом, ранее невидимых в толпе, образовалась пустота. Микенцы боялись прикоснуться к сыновьям Пелопса, словно те в миг единый стали священны.

– Что еще сказал оракул?

Похоже, лучшие люди города, занимавшие скамьи для судей, не слишком удивились пророчеству. Один Сфенел стоял с открытым ртом. Зять Пелопса, как и брат его Алкей, он вряд ли мог претендовать на звание «потомка», сулящее власть. В отчаянии младший Персеид возвел глаза к небесам, ища созвездие Персея, своего великого отца. Отец едва мерцал, полон отменного равнодушия к судьбам Арголиды.

– Оракул был ясен, как никогда. Боги благоволят к Микенам! Править городом будет тот из Пелопидов, в чьем стаде сыщется златорунный баран. Вот символ царской власти!

Над Волчьей горой полыхнула зарница – алая, тревожная. Персей тряхнул головой Медузы, зажатой в кулаке, и с неба сорвалась звезда. Золотой искрой рассекла чернеющий купол; погасла. Следом упала другая, третья. Впору было поверить, что ужасная голова, мертвая давным‑давно, опять стала кровоточить. Вершину затопило багряное зарево – костер заката разгорался заново. Забыв о баранах и символах, микенцы обратились в мрамор. С опаской они глазели на зловещие огни. Что бы это значило? Боги подтверждают слова оракула? Или Олимпийцы, напротив, разгневаны?

– Благодарю тебя, Зевс! – Атрей упал на колени, воздев руки к небесам. – Твой выбор указывает на меня, недостойного! Это великая честь! Твоею волей мне, сыну Пелопса, суждено стать правителем достославных Микен! Ибо в моем стаде есть златорунный баран! Хвала тебе, Зевс! Клянусь, я посвящу тебе великую гекатомбу[65]…

– Красиво говоришь, брат, – рассмеялся Фиест. Подбоченясь, он возвышался над коленопреклоненным Атреем. – Уверен, Громовержцу понравится твоя гекатомба. А я добавлю к ней свою сотню быков. Две сотни!

Горы озарились новой зарницей – ярче предыдущей. Звезды сыпались градом. Обычно еле видимое, созвездие Персея надвинулось, грозя упасть на холмы. Грозная слава Убийцы Горгоны легла на плечи собравшихся, придавила могильной плитой. Микенцы в растерянности моргали, восстанавливая зрение. Они не знали, куда смотреть – на небо или на братьев‑Пелопидов.

– Ты хочешь возблагодарить Отца Богов за его милость ко мне, твоему брату? Очень благородно…

– Мне жаль разочаровывать тебя, брат. Пламя в небесах помутило твой разум. Златорунный баран принадлежит мне, значит, Зевс избрал меня.

– Какая муха тебя укусила, брат? Или ты ударился головой?

– Благодарю, о Громовержец! Микены воздвигнут тебе новый храм…

– Златорунный баран мой!

– Мой!