Наше дело правое - Сергей Раткевич

Одуревший, точно оглушенный ударом, Саорм не заметил увязавшуюся за ним в кладовую гномку. Вместо того чтоб позволить ему поднять бочонок пива наверх, его грубо одернули, заставив остаться на месте.

— До каких пор ты будешь терпеть их издевательства? — Гном опустил голову и не ответил. — Неужели я права и мне не следовало оставаться в твоем доме? Ты слышишь, в ТВОЕМ доме?! Враг пришел к тебе, и ты готов лизать ему подметки.

— Чего ты хочешь от меня, женщина? Что я могу? — Саорм устало опустился на ступень. — Мой прежний дом, Мейкронд, сгорел двадцать лет назад, и мне нет дела более ни до чего. Пусть люди решают свои проблемы сами. Я и ты — гномы, мы не должны лезть в их дела.

— Почему? Разве ты не жил среди людей? Разве ты не называл их дом своим домом? Они притесняли тебя, гнали и преследовали? Разве этого недостаточно, чтоб заступиться за них? — Мастер, обхватив голову руками, снова промолчал. — Если у тебя не осталось совести и чувства долга, то они есть у меня. Князья Дэ-Симмо всегда были верными союзниками боргов. Я Миломея, дочь вождя боргов Рорга и фрейлина княгини Лесандры. Она доверила мне своего сына, Алессио, и я его буду беречь до конца. Пока жив последний из князей Дэ-Симмо, у людей княжества есть надежда освободиться от захватчиков.

Не без любопытства Саорм взглянул снизу вверх на женщину. Глаза гномки сверкали, она сжимала кулаки и всем своим видом выказывала отчаянную, полубезумную решимость.

— Ты думаешь в этом есть смысл? — не удержался от насмешки гном.

— А как же?! — всплеснула руками удивленная фрейлина. — Смысл жизни в борьбе! И не только за выживание, но и за правду! А правда в том, что не должно быть творящегося сейчас с княжеством. Нельзя спокойно смотреть на то, как разоряют и губят жителей этих земель. Неужто ты думаешь, что война закончится на разорении Дэ-Симмо? Ластнер давно предался Тьме и люто ненавидит всех своих соседей. Это только начало.

— Вот только не надо призывать меня под флаги священной войны с Тьмой. Пустое.

— Почему? Сделай над собой усилие, возьми в руки оружие и защити свой дом. Даже это будет вкладом в наше общее дело. Я иду к отцу, борги сдержат свое слово и помогут восстановить княжество или полягут все до единого. — Миломея по-мужски уверенно рубанула воздух рукой.

— Больно ты скора решать за других. — Саорм с горьким сомнением покачал головой. — Говоришь о помощи. Кто пришел на выручку к моему роду, когда его осадили северные орды? Борг не на другом конце света от Мейкронда, и мы как будто родичи. А ты говоришь, что гномы пойдут умирать за людей.

Гномка гневно выдохнула.

— Слово боргов тверже камня! Они сдержат его, потому что умеют его держать. И не смей утверждать, что мой род — предатели! Если и были гонцы от Мейкронда, то это еще не значит, что их не перехватили. Ты жалок, гном. Ты потерял не род, ты потерял веру и цель. А без них передо мной сидит только пустая оболочка, трясущаяся за сохранность иллюзии жизни.

Саорм отрицательно тряс головой.

— Все напрасно, кровь ведет к еще большей крови.

— Твое дело так думать, — прошептала дочь вождя боргов, проходя по лестнице мимо прячущего от нее лицо кузнеца.

Еще не успев переступить порог, Саорм почуял недоброе оживление в доме. Опасаясь самого худшего, гном вбежал внутрь, но тотчас чьи-то сильные руки сгребли его и швырнули в угол. Упершийся в стену клинок перегородил мастеру дорогу, вынуждая его смотреть на происходящее у стола.

Один из пьяных солдафонов подтягивал к себе Миломею и пытался освободить ее от фартука. Та упиралась, выкрикивала проклятья и бранилась, но это только раззадоривало насильника.

— Эй, что за наклонности?! — громче всех горланил развеселый десятник, размахивая наполненной пивом кружкой. — Ты же мужчина! А этой уродке только бороды не хватает, чтоб походить на ее никчемного муженька!

Саорм зажмурился, без надежды прося Динхадара, чтоб происходящее было только дурным сном. А ехидный смех солдата, стоящего над гномом с обнаженным клинком, безжалостно рассеял и эту иллюзорную надежду.

— Не боись, непорочность твоей женушки не пострадает. Мой приятель всего-то хочет убедиться, что она женщина…

Разгульный шум прекратился разом. Звонкая пощечина перекрыла гул и, как показалось Саорму, оглушила всех находящихся за столом. «Всё!» — ударило в виски гнома. Дыхание перехватило, а в животе поселилось ощущение ледяной пустоты.

— Я предупреждал тебя! — Первым, когда хмельной солдат с багряной от пощечины щекой все еще глупо улыбался, отреагировал десятник. Он с ревом швырнул кружку в гнома и заорал: — Теперь воспитанием твоей бабы займутся мои ребята! На улицу ее!

Слова мольбы застряли в горле гнома. Он хотел просить о пощаде, сулить горы золота. Но оглушающий вопль отчаяния женщины, пьяный вой охочих до развлечений солдат, звеня в ушах незатихающим колоколом обреченности, остановили его. Он слышал лишь их и ничего более не замечал. Мир перед глазами утонул в тумане, и только терзающие душу крики боли оповещали, к горю Саорма, что он еще жив.

Когда мастер пришел в себя, свет в окнах погас — наступил вечер. В очаге догорали остатки скамьи, коптили сальные свечи. Большинство перепившихся баронских солдат дрыхло тут же за столом или под ним. Только самые стойкие — десятник да Умберт — осоловело клевали носами, поминутно подливали в себя пиво и перебрасывались ничего не значащими фразами.

Кузнеца никто не охранял. Беспрепятственно выйдя во двор, он вскоре оказался у сарая, служившего конюшней, где все еще испуганно похрапывала пара мулов.

Миломея неподвижно лежала между тюков соломы. Казалось, она была мертва. В призрачном свете недавно взошедшей ущербной луны мертвецкая бледность ее тела ужасала.

— Доколе?.. — прошептал гном, падая на колени перед фрейлиной княгини. Слёзы неизбывной тоски и неудержимого горя текли по его щекам. Дрожащие руки закрыли лицо. Но спрятаться от неизбежного было невозможно. — Прости, я ничего не могу…

— Саорм, — перебил гнома слабый голос. Мастер встрепенулся, хватаясь за соломинку надежды.

Миломея была еще жива. Она попыталась приподняться, но без сил вновь упала. Кузнец подхватил ее и хотел заговорить, но дочь вождя боргов не позволила:

— Не отчаивайся. Ты кое-что еще можешь сделать. — Голос Миломеи подрагивал и с каждым словом ослабевал. — Вот, возьми этот медальон и отдай его моему отцу… Здесь локон моей матери — все, что у него осталось от нее и меня… И прошу именем Динхадара, именем твоего рода, ради жизни и правды, если уж нет сил больше держать боевой топор, обещай мне хотя бы спасти жизнь Алессио.