Мой испорченный рай - Дж. Б. Солсбери

минимально и по-мужски. Открытое окно занимает всю стену, шум разбивающихся волн и теплый бриз наполняют комнату.

Матео включает лампу на прикроватной тумбочке, затем садится на кровать, спиной к изголовью, скрестив руки на груди.

— Чего ты хочешь? — Его голос хриплый от сна.

Я дрожу, представляя, как этот голос будет звучать у моего уха, шепча в темноте.

— Знаю, что я тебе не нравлюсь.

Его брови приподнимаются, но парень не поправляет меня.

— Я здесь не на каникулах.

Его глаза слегка расширяются, а мышцы челюсти подрагивают.

Я уже теряю его! Нужно говорить быстрее.

— Я подаю заявку на стажировку по фотографии в Италии. Моего портфолио не достаточно, поэтому я приехала на Гавайи в надежде, что это разнообразит мои работы. Но оказалось, что и здесь я отстой. За одним исключением. Фотография, которую я сделала после того, как ты поделился историей о прыгающих душах.

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, вероятно, что-то язвительное, типа «мне все равно» или «это не моя проблема».

Я поднимаю руку, останавливая его.

— Пожалуйста. Ты что-то сделал в тот день. История и место. Ты помог мне понять это на более глубоком уровне. Есть ли другое место, имеющее духовную связь с людьми, куда ты мог бы меня отвезти? Я не хочу эксплуатировать историю. Я даже не понимаю, что произошло. Я просто… — Я выдыхаю. — Мне нужно воссоздать тот опыт. Мне нужно знать, сможешь ли ты сделать это снова.

И тут меня встречает тишина. Его брови больше не нахмурены, и я могла бы сказать, что парень выглядит безразличным, если бы не то, как он смотрит на меня, словно отказывается моргнуть, боясь, что я исчезну.

Я делаю шаг ближе.

— Это звучит безумно, я знаю. Но я не смогла поймать… эм-м… это… — Что это за слово? Машу рукой в воздухе. — Знаешь, это… — Как выразить словами то, что он питал мой разум, создавая плодородное поле для творчества?

— Химия, — предлагает он так тихо, что я едва слышу.

Достаточно близко. Я киваю.

Мы изучаем друг друга в течение нескольких секунд, прежде чем парень наконец переключается, кивает подбородком к кофе.

— Что в нем?

Мне требуется минута, чтобы понять, о чем он говорит.

— Не цианид, если ты об этом беспокоишься.

Он игриво поднимает бровь.

Этот взгляд выбивает дыхание из моих легких. Матео — это сплошные острые углы и грани с соответствующим взглядом, но когда он не готовит мое убийство, то выглядит мило.

И, честно говоря, милого Матео гораздо труднее воспринимать, чем ненавистного и хмурого.

Переминаюсь с ноги на ногу и заправляю волосы за ухо. Кажется, ему нравится смотреть, как я извиваюсь, потому что уголок его рта приподнимается.

Поворачиваюсь, чтобы взять кофе, который поставила на его стол, благодарная, что стою к нему спиной, так что у меня есть уединение, чтобы охладить щеки. Я обдуваю лицо, но это мало помогает.

Я ставлю чашку на прикроватную тумбочку, ближайшую к нему. Парень наблюдает за мной, как хищник за добычей.

— Ты, наверное, думаешь, что я сумасшедшая, — говорю я, мой голос необычно тих. — Может, так и есть. Я понимаю, если ты не хочешь иметь со мной ничего общего, но очень надеюсь на твою помощь. — Мои руки дрожат, и я сжимаю их перед собой, чтобы унять дрожь. — Ты подумаешь об этом?

Он не двигается и это похоже на отказ.

— Ясно. — Я отступаю. — Спасибо, что выслушал, — поспешно добавляю я и поворачиваюсь, чтобы уйти.

Моя рука уже лежит на дверной ручке, когда он говорит:

— Будь готова через пол часа.

Я улыбаюсь так широко, что болят щеки, и мысленно вскидываю кулак в воздух с криками: «да, блядь!».

— Спасибо.

Закрыв за собой дверь, я бегу по коридору, сдерживая победный крик, пока не оказываюсь на улице. Бегу по песку к воде и, оказавшись достаточно далеко, кричу:

— Да! Да! Да!

Я танцую, извиваюсь и бегаю на месте, сжигая накопившуюся энергию, пока не наклоняюсь вперед, чтобы перевести дыхание. И тогда я улавливаю движение в окне наверху.

Матео. Он смотрит на меня и качает головой. Я не могу разглядеть его достаточно отчетливо, чтобы понять, смеется ли он надо мной или сожалеет о своем предложении помочь.

Робко махаю ему рукой, а затем поворачиваюсь лицом к океану, чтобы в уединении изобразить ужас.

— Успокойся, Элси, — говорю я себе.

Возможно, это не решение моей проблемы. Я могу попросить Матео отвести меня сегодня утром и все равно вернуться ни с чем. Если это случится, мне придется вернуться к висению вниз головой и съемке с завязанными глазами.

Как только пульс успокаивается, я возвращаюсь по пляжу к дому.

Останавливаюсь, когда замечаю парочку, свернувшуюся калачиком чуть дальше в тени пальм. Я улыбаюсь, думая о том, как романтично было бы спать под звездами в объятиях любимого человека. Неосознанно перед моим мысленным взором вспыхивает образ мужских рук, обнимающих меня. Сильно татуированных рук.

Я тут же прогоняю этот образ.

Надеясь, что моя вспышка радости не разбудила пару, я извиняюще улыбаюсь, проходя мимо них, и понимаю, что они оба крепко спят.

И я бы узнала эту копну растрепанных, выгоревших на солнце волос, где угодно.

Грант.

Волна тошноты скручивается у меня в животе.

Не расстраивайся, Элси. Мы не пара. Мы просто тусовались без всяких условий. И я отвергла его ухаживания прошлой ночью, поэтому он нашел другую. Как и сказала Куинн после той первой ночи.

Прикусываю губу и наклоняюсь к нему, чтобы посмотреть, кто спит под одеялом рядом с ним.

Зои. Конечно.

Я отворачиваюсь и не свожу глаз с песка, пока возвращаюсь в дом. Мне плохо и немного кружится голова, но я не знаю, от чего тошнота — от адреналина, вызванного необходимостью говорить с Матео, от волнения из-за того, что он согласился помочь, или от спутанных чувств, от