Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность - Коллектив авторов

На вопрос о мотивации советских солдат в Сталинградской битве, конечно, сталинградские записи Комиссии Минца не могут дать полный ответ. Своеобразным «черным ящиком» остается вопрос о применении экстренной силы внутри Красной Армии. Поэтому для будущего важная задача заключается в том, чтобы обеспечить исследователям доступ к архивам, которые могут пролить больше света на эту проблему. В частности, архивы Военной Прокуратуры должны дать поучительную информацию. По поводу обращения к дезертирам или, пользуясь языком того времени, к «паникерам и трусам», остается неясным, учитывались ли в статистике НКВД расстрелы солдат-нарушителей, осуществлявшиеся командирами на поле боя. Правом на применение подобных мер обладали, в том числе, военные суды, СМЕРШ и особые совещания, поэтому точные данные о количестве расстрелов в целом до сих пор недоступны.

Пользуясь публикацией Сталинградских записей, нужно общими усилиями исследователей разных стран восстановить и широко представить горизонты военного времени и представить советскую военную культуру в глобальном контексте. Плодотворной кажется и идея сравнения и диалога между воюющими сторонами: как немецкие и советские наблюдатели видели или читали друг друга, какие ресурсы они создали для знания о другом, и насколько эти образы о другом были проекциями собственных культурных ценностей. Ясно, что эти и другие вопросы требуют совместных усилий партнеров в разных странах. Такое совместное сотрудничество обещает быть не только продуктивным в научном смысле; в свете ухудшения политического климата между Западом и Россией и особенно на фоне страшной прошлой войны, нужно его также воспринимать как общий моральный долг.

В. В. Тихонов. Отечественная история как оружие пропаганды в условиях войны[407]

Исторические образы занимают важное место в пропаганде патриотизма. Поэтому не случайно, что в годы Великой Отечественной войны апелляция к прошлому как к героическому примеру для подражания, жизненному уроку, инструменту создания образа врага и др. становится чрезвычайно популярной. Давно замечено, что в критические моменты, когда создается угроза существованию нации или социальной группы, происходит мобилизация исторической памяти.

В силу ряда причин в 1930-е годы[408] Советский Союз перестал рассматриваться как исключительно авангард мировой революции. В оценке прошлого ныне не столько звучали отрицательные нотки, сколько подчеркивался положительный характер многих событий, явлений и лиц русской истории[409]. Даже военные теоретики и пропагандисты призывали к изучению опыта русской императорской армии и ее полководцев[410].

Начавшаяся война многократно усилила данную тенденцию. Идеология Третье го рейха в значительной степени строилась на мифологизированном историческом фундаменте. Поэтому ее деконструкция, противопоставление ей собственной версии прошлого, хотя зачастую и не менее мифологизированной, неизбежно становилось в центре пропагандистских усилий советских специалистов[411].

Тон задавали первые лица страны. 7 ноября 1941 г. И. В. Сталин, обращаясь к красноармейцам, призвал: «Пусть вдохновляет нас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!»[412] Таким образом, война приобрела историко-патриотический контекст, подчеркивался ее отечественный характер.

Были и определенные промахи. Так, в первых же речах советских лидеров прозвучало сравнение нападения Германии с нашествием Наполеона в 1812 г. Не всем оно пришлось по душе. Историк М. В. Нечкина была категорически не согласна с такой аналогией: «Я решительно против сравнения с Наполеоном. Глубочайшая и всесторонняя его неправильность по существу. Кроме того, воспринимается как неполное знание истории. Особенно неприятно то, что в самом факте сравнения – в эмбрионе – план отступления. Я не хочу и говорить про Москву. Неудачное, опасное, ошибочное сравнение. Я, конечно, понимаю его политический смысл (отечественная война), особенно для заграницы. Но это недопустимо – особенно в первый день войны»[413]. Знала ли тогда Милица Васильевна, что эти ее недобрые предчувствия окажутся реальностью?

Исторический компонент занимал важнейшие позиции в советской военной пропаганде, поэтому для работы лекторами было мобилизовано большое количество профессиональных историков. В 1941 г. было создано Бюро научной пропаганды Академии наук СССР. 14 апреля 1941 г. в Управлении пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) прошло совещание, посвященное задачам исторической науки, на котором подчеркивалось, что главная задача советских историков – разоблачение фашизма, показ исторического значения отечественной войны. В центре внимания историков должна была оказаться агитационная работа, направленная на формирование образа непобедимой советской армии и развенчание мифа о непобедимости немцев[414]. В июле 1941 г. ЦК ВКП (б) была поставлена задача разъяснять населению, что «гитлеризм стремится истребить и поработить наш народ, уничтожить наше государство, нашу культуру»[415].

Напомним, что в советское время отношения власти и интеллигенции были полны драматических эпизодов, когда многие видные интеллектуалы подвергались репрессиям. Историки не были исключением. Тем не менее, экономические достижения Советского Союза и в особенности общая опасность, а затем и победы в Великой Отечественной войне многих примирили с властью. В данном случае ярко проявился феномен «национального согласия»[416], когда внутренние социальные и мировоззренческие антагонизмы отошли на задний план перед внешней угрозой.

Перестройка на «военные рельсы» исторической науки наглядно демонстрирует деятельность Института истории Академии наук СССР. В 1941 г. как приоритетные были намечены две задачи: концентрация усилий на разгроме врага и воспитание советского патриотизма[417]. Исследования предполагалось вести по следующим приоритетным направлениям: «1. Проблемы, связанные с разоблачением фашизма. 2. Проблемы, посвященные героическому прошлому нашей страны. 3. Проблемы, посвященные истории русской культуры. 4. Проблемы, посвященные истории славянских стран. 5. Проблемы, связанные с разъяснением роли антигитлеровской коалиции и отдельных ее участников, как наших союзников и друзей по осуществлению исторической задачи разгрома гитлеровской Германии»[418]. Предлагаемая проблематика, милитаризированная по своей сути, отражала идеологические приоритеты текущего момента.

Отметим, центральное место в лекциях играла военно-патриотическая тематика, целью которой было поднятие боевого духа. Интенсивность применения образов прошлого в военной пропаганде варьировалась по периодам войны. Они оказались особенно востребованны в первые месяцы войны, когда у советской армии еще не было крупных успехов, поэтому приходилось обращаться к прошлому. Как отметил современный историк А. М. Дубровский: «…На лето 1942 г. (на период наступления фашистских войск на юге страны и канун Сталинградской битвы) пришелся пик военно-исторической пропаганды»[419].

Первые два года войны усиленно велась лекторская работа историков. Только в 1943 г. было прочитано 6100 лекций. Кроме лекционной работы важнейшим направлением была публикация брошюр. По подсчетам Г. Д. Алексеевой, за 16 месяцев с начала войны Институт истории выпустил более 50 брошюр по отечественной и всемирной тематике. Часто они носили специальный подзаголовок «В помощь политруку»[420].

4 августа 1943 г. состоялось заседание Лекционного бюро при Комитете по делам высшей школы, посвященное научной пропаганде, на котором председательствовал А. Я. Вышинский[421]. На этом заседании известные историки (Б. Д. Греков, В. И. Пичета, С. Г. Струмилин и др.) предложили наиболее актуальные, с их точки зрения, исторические темы: история славянства, становление русского государства, история развития русской промышленности и т. д. А. Я. Вышинский призвал усилить плановый характер пропагандистской работы.

Крупнейшие специалисты-историки отправлялись на фронт для чтения лекций по исторической тематике, вели занятия в тылу, писали историко-патриотические книги и статьи. Работа была трудной. Приходилось читать лекции на разные темы, причем нередко по несколько за день. Например, историк Виктор Иванович Шунков, лектор политотдела 40-й армии 2-го Украинского фронта, писал в своем письме с фронта: «Сам я последнее время много читал: на партийных собраниях и активах о годовщине со дня смерти Владимира Ильича, о X сессии Верховного совета, о 26-й годовщине Кр[асной] армии, о приказе т. Сталина № 16; на офицерских собраниях о Суворове, Кутузове, Хмельницком. Сегодня закончил статью о Хмельницком. Последние полтора месяца целиком выполнял лекторскую работу и был все время в разъездах»[422].