Эхо войны - Дем Михайлов

— Ты меня можешь никогда не благодарить, — ответила Инга. — Уже дважды ты спас мне жизнь. И не только мне. Битум, когда мы прорвемся — а мы прорвемся! — поехали с нами, а? Кто ты в своем городе? Охотник, боящийся всех? Одиночка? Долго ли протянешь? Будешь умирать — ни одна сволочь и воды тебе не подаст. Поехали с нами!

Я лишь улыбнулся в ответ и указал пальцем на бегущего по гребню бархана мужика с двумя уже подожженными коктейлями Молотова в руках.

Выстрел… Мужика смело за гребень как пушинку.

А затем мы на самом деле прорвались — хотя бы здесь. Зловещая Яма, взявшая от нас более чем обильную жертву, осталась позади. Отпустила нас. Пресытилась на время? Быть может…

Резко уменьшившаяся колонна уходила вперед, к огромному золотодобывающему заводу, где мы успели уже отметиться. Но теперь, без автобуса, что вечно увязал и не был столь проходим, как остальная техника, мы сможем отклониться от гибельного пути. Мы пойдем чуть левее, к тому едва виднеющемуся на горизонте плоскогорью. Я там не бывал, но кое-что слыхал — вроде бы именно тем путем пришли к месту постройки будущего города золотодобытчиков первые КрАЗы. Там есть узкая полоса между холмами, достаточно проходимая, бугристая, идущая вверх и вниз, но грузовик и легковая машина смогут преодолеть этот путь. А вот автобус не смог бы… И вновь я испытал постыдное облегчение.

Но что поделать?

Пока что мне никак нельзя умирать… совсем нельзя…

Сняв с пояса флягу, я подал ее что-то бормочущему Ильясу, вцепившемуся в мою штанину, похлопал его по плечу, успокаивающе произнес:

— Мы едем домой.

— Мы едем домой, — повторил мои слова Косой Ильяс, выдавливая жалобную кривую улыбку.

— Мы едем домой, — эхом отозвалась Инга, обнявшая винтовку и безучастно смотрящая вперед.

Остальные промолчали. А я, забрав опустевшую флягу, разжал мертвую хватку проводника и полез в нутро грузовика — сообщать Борису о новом маршруте, ставшем для нас подходящим.

Мы едем домой…

Глава одиннадцатая

БЕСЕДЫ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ…

Немного за полдень.

Жарящее солнце припекает голову, обжигает шею.

Щурясь, я снизу вверх смотрю на Бориса, стоящего на подножке кабины грузовика и задумчиво глядящего на меня.

— Налево пойдешь — с нами пойдешь, — произносит он. — Прямо пойдешь — в город попадешь.

— Я знаю, — улыбаюсь я в ответ. — Пусть добр и спокоен будет ваш путь.

— Тебе же предлагали идти с нами, Битум. Чем мы плохи? — спрашивает старый кряжистый вояка, недоуменно щурясь. — Чего там забыл, в городе вашем?

— У каждого свои дела, — пожимаю я плечами.

— И какие же там дела у тебя?

— Простые, — отвечаю я. — Ведь я простой охотник. Борис, будьте осторожны. Вы неплохие люди. И берегите Ингу. Она — ваши смертельные клыки, но клыки хрупки, могут легко сломаться.

— Не грузи меня своей восточной мудростью, простой охотник. Дурак ты. И от подарков наших отказался. Совсем дурак… А дураков я не уговариваю. Удачи!

Хлопнула дверца. Взревевший грузовик тронулся с места и круто свернул, уходя по полуразрушенной трассе, ведущей к далекой Бухаре, а затем и Ташкенту.

Я остался стоять среди поднявшейся пыли, провожая недавних союзников глазами. Русские чужаки не теряли времени даром. Внезапно нагрянули, учинили настоящую войнушку, а теперь столь же внезапно отправились в обратный путь домой — в далекую Россию.

Когда грузовик скрылся за поросшим саксаулом поворотом пустынной дороги, я отряхнулся от пыли, помотал головой, протер лицо ладонями и повернулся.

Четверо. Четверо мужиков. Ровно столько осталось посланцев Бессадулина, не считая меня.

Я знаю лишь Косого Ильяса, что за остаток вчерашнего дня, целую ночь и сегодняшнее утро почти пришел в себя. Еще помню смуглолицего рассудительного узбека и стоящего рядом с ним паренька смешанных кровей — его имя Фахри, если не ошибаюсь. Последнего, четвертого, по имени не знаю, но в городе видел часто, плохого о нем вроде не помню. Помню, что он не может говорить и ничего не слышит. Глухонемой. Но очень силен и рассудителен.

Что ж… я шагнул к четверке попутчиков, стоявших посреди пустого перекрестка, рядышком с гнилым остовом легковой машины, брошенной здесь черт знает когда.

Трофейная машина сдохла вчера затемно, перед самой остановкой на ночлег. Не выдержал поврежденный пулями двигатель, истек маслом, умер, встала машина. Ее пассажирам пришлось пересесть на грузовик.

Еще вчера мы удачно миновали завод, избежали новой встречи с людоедами и их неумелым обращением со взрывчаткой. Это утро и полуденное время мы провели на крыше грузовика.

Нас высадили, когда мы оказались на перекрестке. До нашего затерянного в песках города около двадцати километров по дороге. Если напрямик через пески — покороче будет, но напрямки рискнет пойти разве что самоубийца. Местность там нехоженая, ноги будут глубоко вязнуть в песке, быстро вымотаешься и рухнешь. Можно и заблудиться. А по дороге идти куда проще — постоянный ровный ветер сдувает излишки песка, обнажает островки уцелевшего асфальта.

— Через многое мы прошли, — заговорил рассудительный узбек, а стоявший за его плечом парнишка Фахри часто закивал.

Я не спорил — к чему спорить, если это правда?

— Теперь бы спокойно до дома дойти, — продолжил узбек. — Чтобы все целы были. А как доберемся — скинемся деньгами, сядем в чайхане у моего знакомого, покушаем дружно плова и шашлыка, выпьем немного — грех это, Аллах гневается, но ради такого случая как не выпить?

— Верно, верно говорите, ака, — кивнул Ильяс. — Такое пережили! Надо выпить!

— Надо! — подтвердил и Фахри.

— Надо, — улыбнулся я.

— Кто до дома нас доведет? Ильяс, ты ведь бывал здесь раньше?

— Пару раз, — важно ответил проводник. — Хозяин на машинах охотиться посылал. Двадцать километров до дома нам осталось. Это не расстояние. Но мыслю я, что торопиться не следует — за один день путь, может, и одолеем, но, через песок бредя, выдохнемся, а случись что нехорошее — сил не останется. Сегодня пройдем часть пути, до здания бывшей насосной, там передохнем ночь, покушаем, выспимся, а с утра выйдем и после полудня окажемся дома! Как вам? Битум, что скажешь?

— Очень хороший план, — искренне ответил я. — Нельзя до изнеможения брести через песок. На дороге его куда меньше, но все одно ноги устанут. Так вам и следует поступить.

— Да-да-да, — довольно закивал Ильяс и, спохватившись, изумленно выдавил: — «Вам»? А ты?

— Я пойду в город напрямки, — улыбнулся я. — Но там, где пройду я, вам не пройти.

— Да что ты чешешь по ушам… — возмущенно воскликнул было Фахри, но Ильяс тут же его оборвал:

— Битум правду говорит! Ты его в пустыне не видал! Так что завали пасть, отродье шайтана! Все твои беды из-за болтливого рта! Битум, брат, ты чего? Ты мне жизнь спас. Аллах свидетель — слова тебе не скажу, если попросишь меня здесь лечь и умереть. Так и поступлю. Но почему с нами не идешь?

Рассудительный узбек молчал, спокойно и выжидающе глядя на меня. Все ждали ответа. Это справедливо.

Улыбнувшись, я произнес:

— Я не пойду к Татарину. Нет у меня и мысли первее вас там оказаться. У меня совсем другое дело в городе. И выполнить его можно только до тех пор, пока вы в город еще не пришли. Поэтому должен я пойти напрямки, чтобы прийти быстрее вас.

— Да что за дело, дружище?

— Важное дело, — вновь улыбнулся я. — Рассказать поподробней?

— Важное дело? Я бы послушал, — произнес узбек. — Я видел тебя в деле, Битум. Ты много раз замечал то, что пропустили мы. И всегда предупреждал. Я видел, как ты подхватил Ильяса. Видел, как спас ту девчонку с винтовкой, — а без нее, может, и не удалось бы нам уйти, она многих потом убила. Поэтому, может, и я тебе жизнью своей обязан. И Фахри обязан. Мешать тебе поступать, как ты хочешь, не станем. Но если расскажешь — я послушаю.

— Хорошо, — кивнул я. — Мое дело таково…

Рассказывал я откровенно, ничего не скрывая. Не из доверия. Просто я знал, что в пустыне им меня не обогнать, первыми им до города не добраться. Поэтому рассказывал все как есть.

Я покинул перекресток через десяток минут, оставив попутчиков в состоянии потрясения. Что ж, я ведь не солгал. Мое дело действительно очень важное. Именно поэтому мне и нужно поторопиться…

Перейдя на скользящий шаг, я поправил ножи, рюкзак, проверил лопатку на поясе, чуть пригнулся и начал подниматься по осыпающемуся склону ленивого желтого бархана. Я пойду напрямки. Срежу путь… И уже сегодня окажусь в городе. После чего сразу же приступлю к своему очень и очень важному делу…

Ох, проклятие… почему же лицо Инги не идет у меня из головы? Почему меня так и подмывает оглянуться и, стоя на гребне очередного бархана, постараться найти взглядом пылящий в песках грузовик чужаков из России?