Эхо войны - Дем Михайлов

Следующие два часа я провел в ленивом собирательстве и ловле. Тюльпанные луковицы, ящерицы, скорпионы, две змеи. Насекомых игнорировал, хотя в другое время поймал бы и этих созданий, переполненных питательными веществами. В общем, наелся я до отвала, чаю напился на славу, после чего растянулся на песке и на час с небольшим погрузился в сытую дрему. Раз уж баловать не привыкшее к излишествам тело, так на полную катушку. Чтобы потом, в случае внезапных и чрезмерных нагрузок, организм пусть и с протестующими скрипами, но сумел выжать необходимое количество сил.

Разбудил меня удивленно ахнувший взрыв…

Отчего я подскочил на полметра вверх: перенапрягшиеся мышцы от неожиданности сработали. В ушах творился звенящий бедлам, но это не помешало мне увидеть хохочущих весело людей Татарина, указывающих на меня пальцами.

— Битум, — заливался Косой Ильяс, растерявший свой страх после того, как мы удалились от Ямы. — Не обмочился? А?

— Нет, — ответил я.

— А то у меня есть для тебя чистые трусы — я их всего пару раз надевал, — продолжал второй проводник, кося взглядом на стоявшую неподалеку Ингу. — Ты уж не скрывай, Битум, сырость в штанах — это не дело, я одолжу сменку.

— Прибереги для себя, — лениво посоветовал я, укладываясь в свое песчаное ложе. — Нам ведь обратно опять мимо Ямы ехать.

Тут-то Ильяса и заткнуло — будто кляп ему в глотку всадили. Поперхнувшись, он сипло кашлянул, невольно взглянул в «ту» сторону, грузно уселся на песок.

— В задницу тебя, Битум. Такое настроение испортил.

— А ты меньше перед девушками выделывайся за мой счет, — хмыкнул я вполголоса, так, что слышал только он. — Ты ведь вроде как женат?

— Женат… И что теперь? Узлом завязать и пломбу повесить? А ты никак запал на русачку, а, Битум? Зашелестела буря в сердце? Екает в паху? — вновь заулыбался проводник.

— Не-а, — признался я. — Нигде не екает и не шелестит. Как там дела у чужаков?

— Да как… Сам погляди — шуршат что есть сил, шайтаны. И меня припрячь хотели, но я и сам отмазался, и тебя отмазал.

— От чего?

— От махания кетменем. И от таскания камней. Мы проводники, не наше это дело, верно?

— Верно, — не раздумывая подтвердил я, ничуть не горя желанием таскать камни или бить кетменем по очень твердой просоленной земле. — А что там? Что они нашли? Чего рванули?

— Любопытно? Так и надо было самому лезть и смотреть, — пробурчал Ильяс. — Меня Борис три раза туда послал, куда и жена моя не ходила самыми темными ночами. За то, что я под руку ему лез.

— Поэтому я туда и не совался, — признался я. — Они все на нервах. Нам не верят. Дошли до нужной точки и брызжут кипятком. Чего соваться? Чтобы сразу послали?

— Вот и узнавай у кого хочешь, раз такой умный, — окончательно обиделся Ильяс.

— Держи. — Я протянул мужику прихваченный из своей городской берлоги узелок. — Там немного, но тебе в самый раз.

— Чем там? Ух… Баранина? — Проводник неверяще уставился на тонкие пластинки очень темного и твердого мяса, хранившиеся в развернутом узелке.

— Баранина, — подтвердил я. — Угощайся. Вот еще луковицы тюльпанные, чуть раньше собрал их. Хрусти вперемежку с мясом, чтобы в горле не пересохло. Баранина с перцем вяленная, жгучая.

— Ну спасибо, братух! Такое я люблю…

Ильяс снял с пояса нож, отточенным до бритвенной остроты лезвием легко отделил небольшой кусочек мяса и положил его в рот. Прикрыл глаза от удовольствия, хотя мне его не понять.

Баранину я хранил как НЗ на самый черный плохой день, сохранялась она в верхнем сухом углу моей берлоги, прикрытая несколькими слоями тряпки. С собой взял, можно сказать, случайно — все равно планировал заменить и обновить запасы съестного. И раз уж собирался я хранить баранину долго, озаботился тем, чтобы провялена она была мастером своего дела и с добавлением самого жгучего перца, смешанного с крупной серой солью. Чтобы хранилась подольше и чтобы насекомые не совались.

Перед употреблением мяса я планировал корку перца содрать ножом и хорошенько прополоскать баранину в воде, а то и отмочить в ней, чтобы излишки соли и перца ушли. А вот мой коллега, проводник и охотник, этого не сделал. Поэтому во рту Косого Ильяса сейчас должен полыхать пожар, что подтверждали катящиеся по его щекам слезы. Силой перца ему обожгло рот, скрючило в спазме язык, выворотило губы наружу и опалило глотку. Но он продолжал счастливо улыбаться и медленно разжевывать жгучий кусочек мяса…

— Так что там? — напомнил я, выждав, когда Ильяс прожует второй шматок баранины, незаметно при этом сдвигая висящую на поясе флягу за спину. Ну его, этого любителя перца, — у него губы и рот горят так, что он разом выдует и свои, и мои запасы воды.

— Там трындец! — чавкая, поведал мне проводник, округлив глаза и всем выражением лица дав понять, что ничуть не преувеличивает. — Слушай! Это шайтан-гора, мать ее! Знал бы я о ней лет на сорок пораньше — ох! Слушай! Нет, ты слушай!

— Да слушаю я, ты рассказывай.

— Короче!..

«Короче» оказалось длинным, дерганым и перескакивающим с места на место рассказом. Но суть я уловил быстро и теперь жадно впитывал мелкие подробности и детали.

Русские не просто так пришли к этим нагромождениям скал и песка. Среди дикого природного месива они быстро отыскали ничем не отличающуюся от других неглубокую впадину у основания толстой, но невысокой скалы, напоминающей корявый пень. Причем как им удалось найти впадину — непонятно, ведь она была полностью скрыта песком, коего пустыня насыпала аж с горкой и сверху посадила десяток кустиков, поселила змей и ящериц, рассадила под камнями нескольких злющих скорпионов. В общем, обычные пески.

Однако русские безошибочно вышли к нужному месту. Разогнали живность покрупнее, лопатами порубили змей, потоптали скорпионов, раздавили паука-фалангу — сольпугу, как называл их кто-то из моих уже умерших знакомых стариков. Затем чужаки снесли верхушку горки, быстро углубились вниз, где и остановились у каменистого основания — большущей груды разнокалиберных каменных обломков, устилавших дно очищенной от песка впадины. С помощью мгновенно выстроенной орущим Борисом живой цепочки из людей Татарина около сотни поддающихся людской силе камней были вытащены и отнесены подальше. Вновь выгребли песок. И опять начали вытаскивать камни. И так вот два раза, причем дальнейшие события Ильяс наблюдал издалека, не желая больше попадаться на глаза Бориса или изнемогающих от натуги друзей. Они ведь таскают, а он на горке сидит и в небо плюет…

После расчистки всех отправили подальше, дали передохнуть. Прошло минут пятнадцать — и взрыв! Мощный, заставивший задрожать и землю, и скалы, разнесшийся на десятки километров вокруг.

На этом рассказ Ильяса закончился, но я и сам видел, как обстоят дела сейчас: едва улеглась пыль, перепачканный сухой глиной Борис вновь погнал мужиков к невидимой отсюда впадине. И вновь поплыли по рукам цепочки вытащенные камни и крупные куски плотной глины.

Сидя рядом с жующим Ильясом, то и дело постанывающим от жгучести мяса, я грыз тюльпанную луковицу, наблюдая за действиями чужаков. Таскающие камни люди Татарина меня мало интересовали. А вот русские выглядели как напружиненные перед броском волки, как хищники, собравшиеся вокруг туши заваленной ими добычи. Чуть что — любого порвут!

И поэтому я был наготове. Был собран, внешне спокоен, невозмутим и ленив. Но внутри моей груди имелась пружина, скрученная ничуть не слабее, чем у чужаков. В любой момент я был готов броситься прочь, начать петлять из стороны в сторону. Я уже присмотрел место, куда побегу что есть сил.

Отчего бы вдруг я решил бежать?

Не отчего, а от кого — от русских. Мы живем на Востоке. А Восток — дело тонкое. А еще Восток умеет рассказывать красочные истории про затерянные в песках сокровища. От могилы Чингисхана до сокровищ Бухарского эмира. Кто только не закапывал в этих местах свои богатства — куда там пиратам с их кладами! Они не больше чем дешевая шпана на фоне местных мифов. Сокровища и люди в каждой истории разные, причины и мотивы тоже разные. Но есть кое-что общее — в каждой такой истории ненужных людей убивают сразу же, как только их услуги становятся невостребованными.

Нужны ли землекопы после того, как сокровища закопаны или выкопаны? Нет, не нужны.

Нужны ли проводники для возвращения по однажды уже пройденной дороге? Вопрос сложный… но я предпочитал быть готовым к худшему варианту. Потому и сидел, как пугливая птичка, готовая в любой момент упорхнуть прочь…

Мне пока что умирать никак нельзя…

Однако худшие мои предположения не сбылись. И к счастью. Я не желал никому смерти. К чему мне это? Я их даже не знаю толком. Пусть живут. Все мы этого хотим — продолжать дышать и просыпаться каждое утро.

Бегущие по мокрым от пота грязным рукам камни закончились. Цепочка облегченно повалилась на землю, уставшие люди хватали ртами воздух, зажимали бока, как после долгого бега, сдирали с плеч халаты и куртки, утирали лица концами длинных поясов и полами рубах. Вымотались… Что ж, ради этого их сюда и привезли.